Аутопсия

На столе перед Геспером лежало зеркало, с трудом найденное в груде покрытого пылью хлама. С небольшого листа гладко отполированной меди на него с любопытством смотрело собственное отражение: темное, тусклое, с неестественным красно-рыжим оттенком. Внимание приковывало единственное пятно — левый, не скрытый повязкой глаз. Сегодня он начал светиться. Глаза светились у всех Архонтов, когда-либо виденных Геспером: голубым, зеленым, лиловым, белым... Исключения было два — Сирин и он сам, самые юные из Архонтов. Могущество неизбежно искажало плоть, придавая ей характерные черты, но происходило это медленно и практически незаметно. На то, чтобы Тунон или Нерат стали тем, кем были, ушла не одна сотня лет. Кто знает, во что со временем превратилась бы Сирин? Даже жаль, что так получилось. Геспер не раз думал о том, сколького мог бы достичь, с умом распорядившись ее талантами. Увы, девчонка оказалась слишком упрямой и не оставила ему выбора. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Ярусы покорились. Пятнадцать лет с того дня, когда Геспер стал Архонтом — официально, по крайней мере. Птица принесла письмо, заверенное печатью Владыки, но официальная церемония так и не состоялась — Кайрос не пожелала видеть Геспера в столице. Единственного из всех. Нерат всегда говорил, что разглядел потенциал в Геспере раньше прочих и заинтересовался им еще в первые дни войны. Что хотел бы заполучить прежде Тунона и удостоить местом в рядах своих Багровых Копий. Эти слова грели душу, но со временем юношеская обида на то, что службу в армии пришлось променять на скучную жизнь чиновника, прошла, и Геспер понял: может, и не нужно ему было другой судьбы? Сложись все иначе — сумел бы он стать Архонтом? Дотянулся бы до вершины Шпиля? До Солнца — раскаленного шара Резонатора? Что, если когда-то дневных светил, как и ночных, было два, а потом древние строители сорвали одно из них с небосклона и водрузили на Шпиль? Так давно, что не сохранилось ни одной летописи. Геспер криво ухмыльнулся, не отрывая взгляда от яркого золотисто-рыжего огонька, и стянул повязку с правого, «украшенного» ожоговым рубцом глаза. Может, в том, что со дня осады Города-Бастарда он видел только наполовину, был какой-то особый смысл? Символ? Или ему просто не повезло напороться на обугленную оглоблю? Сквозь бельмо пробивался ожидаемо приглушенный свет. А что толку? Геспер неприязненно оскалился на свое отражение. Какая бы мистическая сила не текла сквозь затянутый белесой пеленой глаз, зрения она не вернула. Бесполезный, слепой орган — зачем вообще он нужен? Без него будет лучше. Нерат знал много тайн, и среди них — как видеть сквозь веки, бельма и даже швы. Все Глаза так умели, и, провожая взглядом любого из них, Геспер всякий раз думал, что однажды попросит об этой милости. На губах сама собой появилась улыбка. Что скажет Нерат, когда увидит его в следующий раз? Геспер помнил, как из «бестолкового Вершителя» стал «могущественным Архонтом», помнил, как зеленый огонь сложился в подобие улыбки, и живот свело сладостной судорогой. Это было так давно... «То, что за глазами». Так говорила Фуга о душе и разуме. Расхожее выражение здесь, в Ярусах. Вспоминая его, Геспер всегда задавался одним и тем же вопросом: у Архонтов светятся глаза или то, что за ними? Тело или сущность, порой не нуждающаяся в теле? Сегодня он получит ответ. Долгие годы Геспер посвятил изучению того, кем — или чем — стал, попыткам понять истинную природу своих способностей. Архонт Ярусов, Архонт Шпилей — эти титулы не отражали сути. Правильного слова Геспер до сих пор не знал. И потому искал. Один из наставников в школе боевых магов как-то сказал: «Чтобы узнать, как устроен предмет, нужно его разобрать» — Геспер не помнил дословной цитаты. Это касалось и сигилов, и препарированных животных... «Самопознание не равняется саморазрушению. Не обязательно. Не всегда». Но здесь был особый случай. Подушечками пальцев Геспер коснулся слепого глаза. Веки инстинктивно затрепетали, пытаясь избавиться от помехи, ресницы защекотали кожу. Забавно. Даже приятно. Вначале глаз казался податливым, похожим на мокрое вареное яйцо, но стоило надавить сильнее, как он вдруг обрел упругость и начал сопротивляться. Пальцы скользили по влажной, гладкой поверхности, раздражая ее. Все равно, что ловить угря голыми руками — вроде бы вот он, уже попался, но нет, ускользает, становясь все противнее, все «сопливее» с каждым разом. К горлу подступила тошнота. Мотнув головой, Геспер отнял руку от лица. Глаз слезился и немилосердно чесался, будто в него песка насыпали. Напряженные мышцы шеи устало ныли — все это время Геспер усилием воли заставлял себя не отворачиваться. За кинжал, что ли, взяться? Так проще. Выколоть — готово. Накатила злость. Впившись ногтями в ладонь, Геспер наотмашь ударил кулаком по столу. Зеркало тихо задребезжало. Да что он, так не справится?! Глубоко вздохнув, Геспер зажмурился. Так было немного, но все же легче — не возникало желания проморгаться. Дискомфорт быстро сменился болью. Тьма под закрытыми веками, до сих пор казавшаяся однородной, развалилась на пятна всех оттенков черного. Сердце колотилось, на коже выступила испарина, по щекам текли слезы вперемешку с какой-то слизью. Все инстинкты требовали остановиться. Еще чуть-чуть. Ну же! Рывком вдавив палец глубже — на всю фалангу и дальше — Геспер вскрикнул. Противно хлюпнув, глаз лопнул. Сопротивление разом пропало, и пальцы по инерции провалились дальше, проминая мягкую и теплую жижу под веками. Вспышка боли погасила все чувства и обволокла звенящей тишиной, пульсирующей в такт сердцу. Пропали вкус и запах. Геспер не знал, сидит ли он на стуле или уже лежит на полу. Не стало ни тьмы, ни слепящего белого света, на миг заполонившего мир вокруг. А ведь двадцать с лишним лет назад, когда во время вторжения в Город-Бастард ему выжгло глаз, Геспер не терял сознания. Первым вернулось дыхание — грудь вздымалась и опускалась слишком часто. Горячий воздух на выдохе обжигал глотку. Боль в глазнице поутихла, но никуда не делась. Упершись локтями в столешницу, Геспер с трудом приподнялся и осторожно разомкнул веки. Склизкий комок неторопливо потек вниз по щеке, оставляя кровавый след, и с влажным звуком шлепнулся рядом с зеркалом, разбрызгивая дрожащие, как желе, капли. Грязно-белая с алыми прожилками масса напоминала скорее гной, чем глаз. Картинка перед глазами плыла и двоилась, то и дело покрываясь радужными кругами. До Геспера дошло не сразу. Перед глазами. Слепое пятно справа, что все эти годы так раздражало его, заставляя чувствовать себя чуть более уязвимым, пропало — вместо него появились расстояние и объем. Болезненно прищурившись, Геспер различил каждую трещинку, каждую выбоину на потертой поверхности стола. Картинка снова была яркой, а грани четкими — как когда-то давно, еще до Завоевания. Дрожа от радостного неверия, Геспер прикрыл зрячий глаз ладонью и ахнул. Он все еще видел. В зеркале не отражалась пустая глазница — ее наполнял ровный и яркий золотой свет.