***
Заснеженная трасса в свете уличных фонарей блестит, переливается, точно отполированный бриллиант, словно отражение миллиарда звёзд, что испещрили небо этой ночью. Время потеряно, сигареты вновь в кармане, а ты так, блять, далеко и близко одновременно, и, кажется, потеряно не только время. Дома, магазины, деревья, люди. Всё проносится в окне, словно в старой кинематографической плёнке, словно заезженная пластинка, что играет какую-то чудаковатую мелодию из старой американской мелодрамы. И всё так старо, всё так привычно и обыденно, разве что сиденье рядом ледяное, а машина насквозь пропитана тишиной и ложью брошенных невпопад слов. Я теряю собственные мысли в этой веренице, я теряю совесть, отчётливо зная, что сейчас в голове чёртов пожар, что испепеляет мысли и воспоминания, болезненно теснящие грудь. Последнее, за что держится моё сознание, это за тёплую синеву глаз, лживые вишнёвые губы и за персиковый запах, что сопровождал меня так долго, так, блять, долго, словно я родился, вырос, и умру вместе с ним, вьевшимся в мою голову. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу. Мои руки чешутся, голова зудит от навязчивых и постоянных мыслей, что вьются вокруг меня, словно пчёлы вокруг улья. Я так сильно устал. Я упрям, эгоистичен, ненавидим и презрим всеми людьми, которые окружают и окружали меня, но ты оказался гораздо лучше их всех, превзойдя все мои ожидания, обманув меня обольстительной ложью, что звучала так сладко. — Гарри, ты не плохой человек. Ложь.***
Я чувствую потерянность, мрак, и собственные блядские слёзы, что скопились в глазах. Я не знаю, как я добрался, я не знаю, зачем я пришёл, не надеясь ровно ни на что. Мои мысли вылетают в трубу в ту же секунду, как мозг подкидывает сгоревшие и иссохшие воспоминания, где мир полон волшебства, а живот, кажется, полон бабочками. Только голова пуста, разум затуманен, а рёбра разрываются от нахлынувших заново чувств. Пальцы дрожат, скользя по скользкой поверхности двери, веки опускаются и, кажется, будто бы всё закончилось, будто бы всё резко исчезло. Но когда дверь открывается, и тихое, точно шелест листьев «Гарри?» доносится по ту сторону, я понимаю, что конец не близок, конец никогда не наступит, ведь собственные эмоции не позволят мне находится где-либо ещё, зная, что маленькая частичка моей прогнившей души находится где-то не рядом, где-то не под рукой. Его волосы растрёпанные, точно ото сна, но синяки под лазурным морем говорят сами за себя. Глаза такие доверчивые, такие наивные, по-детски трогательные, и я ненавижу, ненавижу, ненавижу всё это так сильно, что бабочки падают куда-то вниз, испепеляясь где-то в падении. Но Земля всё ещё вращается, кровь циркулирует, а слёзы катятся по щекам, касаясь лживо шепчущих губ. «Прости».***
Ты заводишь меня в квартиру за руку, тихо бормоча о том, какой я «безобразный придурок, заставивший его волноваться», а я улыбаюсь, улыбаюсь так сильно, точно твои слова – шутка, а не отвратительная, наполненная до краёв горечью, правда. Я безобразный придурок, потерявший голову от маленького человека, подарившего ему больше, чем весь мир, гораздо больше, чем всё существующее. Твои руки тёплые, твои глаза добрые и родные, а губы, шепчущие «Ну что же с тобой случилось, родной?» такие мягкие и розовые, такие незаслуженные мной. — Гарри, – ты пытаешься привлечь моё внимание, словно не знаешь, что весь мой мир замер на тебе. – Гарри, пожалуйста. — Я не могу. — Можешь, – ты плачешь, касаясь губами моих век, обнимая так крепко, словно я вот-вот испарюсь. Я бы хотел этого так сильно: исчезнуть в небытие и вырвать из-под рёбер все изводящие мою душу чувства. – просто забудь об этом, хорошо? Забудем об этом, просто давай забудем об этом. Ты говоришь так вкусно, так соблазнительно, что я невольно выдавливаю из себя подобие улыбки, кладя ладони на такое детское лицо, и если бы не мои бестактно дрожащие руки и сломленный взгляд, могло бы показаться, что всё будет хорошо. Твои руки поверх моих, ты доверчиво льнёшь к обманчивой теплоте, что погубит тебя в тот же момент. Пожалуйста, не доверяй. — Я люблю тебя, Гарри, – ты шепчешь это, словно мантру, словно исповедь перед Богом, так преданно и честно смотря в мои глаза. – Люблю, люблю, люблю. Не уходи, не оставляй меня. Ненавижу, ненавижу, ненавижу.***
Твои руки мягкие, словно перина, когда ты обрабатываешь ссадины на моём лице, заботливо и смешно дуя на раны, покрытые каким-то раствором, и я вновь улыбаюсь, улыбаюсь словно безумец, который окончательно потерял голову, потому что ты такой заботливый и незаслуженный мной, что руки сами обхватывают тебя, а улыбка скрывается в солнечном сплетении. Ты стоишь не сдвинувшись с места, точно каменное изваяние. И если ты искусство, то самое изысканное, самое ценное и непревзойдённое. Твои пальцы в моих волосах, прижимаешь ближе к себе, и я слышу тихий вздох облегчения. — Гарри, взгляни на меня, – слишком неловко, слишком постыдная тишина, что станет моим наказанием. – Гарри.. Ты, мягко касаясь моего подбородка, поднимаешь моё лицо, заставляя взглянуть в свои глаза. Так стыдно, так больно, что всё передо мной снова несчадно рябит. Ты наклоняешься к моему лицу, я слышу твоё прерывистое дыхание, точно от страха, я чувствую его на своих губах, я ощущаю твои губы на своих и, кажется, всё вокруг исчезло в этот же момент. Ты выдыхаешь тёплый воздух мне в губы, ласково двигая губами, оторопело касаясь языком нижней губы. Твои глаза закрыты, ладони на моих щеках дрожат, а вкус поцелуя солёный, но ты целуешь ещё крепче, словно я вот-вот пропаду, словно всё происходящее всего лишь сон. Ты видишь во мне то, чего не видят во мне другие, чего не вижу в себе я, чего нет на самом деле. Ты маленький и глупый ребёнок, но почему тогда твои губы на моих чувствуются так правильно? — Гарри, – ты шепчешь мне в губы, отрываясь от меня, смотря на мои закрытые веки прямо в глаза. – Гарри. Я открываю глаза, внимательно смотря на тебя, разглядывая выученные наизусть мелочи на лице. Слова восхищения вертятся где-то на кончике языка, но я молчу, покорно слушая твой голос. — Тебе нужно поспать, хорошо? – пальцы нежно гладят синяки под глазами, легко касаясь влажных ресниц. Я киваю, полностью отдавая себя этому моменту. Вина съедает меня изнутри, гложет колотое сердце, пульсирует мигренью в затылке. – Ты голоден? Хочешь чего-нибудь, у меня в холодильнике, вроде бы, было.. Или, может.. — Хочу исчезнуть. — Нет, – ты резко наклоняешься вниз, прижимаясь своим лбом к моему, смотря прямо в глаза, будто пытаясь убедить в ещё несказанных словах. – Не говори так, пожалуйста, не думай так. Ты мне нужен, Гарри. Не исчезай никогда, хорошо? Ты всё, что у меня есть. — Я подарил бы тебе всё в этом мире, чтобы ты имел действительно что-то стоящее твоих слёз. Кровать тёплая, маленькая, пропитанная запахом жасмина и роз, и чем-то таким близким, уютным, любимым. Ты лежишь, обняв меня, будто бы погибель считают спасением. Твои руки по-прежнему тёплые и родные, глаза голубые, а губы мягкие, и всё прямо сейчас теряет и обретает смысл вновь. – Будь здесь, когда я проснусь. – Хорошо. И неизвестно, кто должен остаться.***
Волосы разбросаны по подушке, ноги спутаны под одеялом, а руки держатся друг за друга, словно за спасательный круг. Палящее солнце мягко огибает изгибы тел, слепя слезящиеся глаза, освещая ослепительную улыбку и утаивая в себе тихие всхлипы. — Луи? – шепчу я, чувствуя прижимающееся к груди разгорячённое тело, вздрагивающее при каждом вдохе. – Луи, что- — Спасибо, – шёпот, словно я пьяном бреду. Голос приглушён, губы беспорядочно целуют кожу, оставляя за собой мокрые следы. – Спасибо, спасибо, спасибо. Гарри, я- Прижимаю его ближе к своей груди, крепко целуя, безмолвно прося молчать. И он понимает это, понимал, именно поэтому так трепетно и искренне отвечает на поцелуй, прижимаясь всем телом ко мне, продолжая плакать в поцелуй, выплёскивая эмоции, делясь ими со мной. Все те чувства, что теснят его грудь, не дают ночью уснуть, не идут в сравнение тем, что испытывал я. Моё – жалкое, эгоистичное и жесткое, его – нежное, тёплое и дорогое сердцу. — Ты не ушёл, – шепчет он, оторвавшись от моих губ, хаотично гладя пальцами моё лицо. Я снова тянусь к нему, пытаясь заставить его молчать, заставить себя не пожалеть о решении, но он отклоняется назад, улыбаясь, словно выиграл лотерею, словно сорвал долгожданный куш. – Ты не ушёл, – ты разглядываешь меня, словно мы — незнакомцы, словно я восьмое чудо света, как будто я спас тебя от чего-то изначально казавшегося неминуемым. – Скажи, что ты не уйдёшь. Моё молчание пугает его, но мои глаза говорят сами за себя, даже если губы не шевелятся, а изо рта не исходит ни звука, кроме как приглушённого дыхания. Он счастливо улыбается, закрывает лицо руками, громко всхлипывая, а я обнимаю его так, словно нескольких потерянных месяцев не существовало и вовсе, а мы счастливы и беспечны. — От тебя пахнет сигаретами, – неожиданно говорит он, смотря на меня снизу вверх заплаканными глазами. — Я брошу. – он с секунду смотрит на меня задумчивым взглядом, шмыгая носом, выдавливая из себя крошечную улыбку, еле заметную, но ценнейшую из всех. — Нет, – твоё лицо на уровне моего, руки обвиты вокруг моей шеи, а губы шепчут возрождающие сожжённое сердце слова. – Оставайся самим собой. Пожалуйста, не меняйся ради кого-то. — Ради тебя я хочу меняться. – я не вижу, но знаю, что румянец очаровательно осел на твоих щеках, что затрепетали длинные ресницы, а улыбка стала шире. Я закрываю глаза, представляя ег лицо перед собой вновь, хотя вот он, прижимающийся ко мне, как к чему-то самому дорогому. Ты отклоняешься назад, проводя пальцами по ушибам на лице, взглядом цепляясь за шрам, расположенный на щеке. Маленький, совсем непримечательный, но что-то зацепило тебя в нём, что ты заинтересованно и с чувством тревоги в глазах глядишь на него, задавая немой вопрос. — Попал в аварию месяц назад, – ты дёргаешься при слове авария, но молчишь, левой рукой поглаживая щёку, а правой подпирая голову. Ты выглядишь так уютно, смотря заспанными глазами, иногда зевая и медленно моргая. Выученным наизусть движением губ ты скользишь по шраму, скользя по нему кончиком языка, утыкаясь носом в моё ухо, размеренно дыша, пока твоё сердце делает тройные кульбиты под рёбрами. Мягким движением ты скользишь губами по моему лицу, робко целуя дрожащие веки, пальцами путаясь в волосах, прижимаясь ко мне так близко, как это только возможно. И сейчас, прямо в этот грёбанный момент видя твоё лицо, тебя, вернувшего мне рассудок, вернувшего меня домой, я думаю, что, возможно, потеряно только время.***
Сиденье рядом всё ещё ледяное.