Их личный катарсис

Хэл сидит сверху, держа твою руку в крепком болевом захвате, ты материшься сквозь зубы, но не сдаёшься. Ну есть же ещё способы выбраться, да? Способов выбраться не находится. Ты и правда сделал его физически идеальным: быстрым, ловким, сильным и крепким. И, к сожалению, он во многих областях лучше тебя. Ты дёргаешься в последний раз и затихаешь, переставая стирать кожу щеки о шершавый камень. Хэл ослабляет хватку, просто уменьшает давление своей тяжёлой металлической тушки. Пару минут назад ты бы не преминул воспользоваться положением, и, возможно, даже нашел возможность победить. Сейчас ты лишь пытаешься отдышаться. И сдержать слёзы обиды. Сил, черт подери, нет совсем. — Может, тебе стоит признать, что я победил? Кажется, ты ошибся, потому что сейчас они сразу находятся — вжать Хэла в стену, грубо надавливая на его шею. Даже если это ему не навредит, ты хорошо постарался пару месяцев назад, обеспечив для него все по-божески человеческие ощущения. Хэл шипит сквозь зубы, а потом от души бьётся головой о твою, заставляя нос громко хрустнуть, заливая кровью все, что получится. — Блять! Ты не помнишь момента, когда вы перестали соблюдать все условные правила драк. Сейчас вы и кусались, и царапались, и били исподтишка — лишь бы сделать оппоненту как можно больнее. Ты уверен, что мог бы закончить всё это простым разговором по душам. Но ты не хочешь заканчивать. Как и Хэл. *** Каждый раз ты возвращаешься с десятком новых синяков и ушибов, нередко — кровоточащих ран, но в этот раз вы оба разошлись как-то особенно сильно. Ты не уверен в том, как голыми руками умудрился оторвать Хэлу металлическую (внутри, конечно, но сам факт), блять, руку, но сейчас ты полулежишь на нем, придерживаемый целой рукой, и пытаешься дышать. Он сломал тебе несколько ребер, да? Каждый вздох отдается острой болью, никак не приглушаемой. Хоть бы не пробило лёгкое. — Надо добраться до остальных, — шепчешь, уверенный, что Хэл тебя услышит. — Надо, — надо же, добавил в голос раскаяния. — Донесёшь? — говорить правда больно, но тебе так забавно, что ты уткнулся носом в его шею. — Куда я денусь, — ты уверен, что Хэл улыбается. Вот же гад. *** Ваш спор — до криков, хрипа, ощутимой ненависти, — ожидаемо заканчивается дракой. Драка заканчивается одним из любимых у Хэла, блять, положений. Вжиманием тебя в пол, разумеется. Правда, на самом деле, заканчивается она не этим. Она заканчивается тем, что Хэл осторожно снимает с тебя очки. Не для того, чтобы не задеть тебя, нет, — для того, чтобы их не разбить. Он смотрит тебе в глаза, долго, а ты в ответ рассматриваешь, как мягко и размеренно сияют алые светодиоды. Красиво. Хэл больше не держит твою шею в захвате — обхватывает её ладонью, проводит большим пальцем по линии челюсти. Ты сглатываешь и закрываешь глаза. Он касается твоих губ своими. Это ярко, тепло, до невозможности приятно, так что ты не отстраняешься. Только жмуришься еще сильнее, когда он углубляет поцелуй, и прямо в него и материшься, когда Хэл властно сжимает руку сильнее, стоило тебе попытаться перехватить инициативу. Блять. От его действия внизу живота все сжимается, распространяя обжигающее тепло по всему телу. Пальцы Хэла ледяные и оставляют на твоей шее отчётливые пятна синяков. *** Хэл ощутимо сильнее — и тебя потряхивает с того, как он стонет под твоими руками. Смотрит ярко сияющими глазами, неровно дышит, выгибается. Вы сами прописывали все эти закономерности в коде поначалу, ведь Хэл так хотел почувствовать себя настоящим. Это оказалось легко и сложно ему дать. Сделать все достоверным и правильным казалось настоящей и ощутимой целью. Давно у тебя таких не было. Хэл дрожит всем телом и резко расслабляется, диоды мерцают пару секунд и затухают. Он доволен и счастлив. Тебе страшно от того, что ты на самом деле можешь заставить кого-то испытывать подобное. *** — В какой-то степени это неправильно, да? — ты облизываешь пересохшие губы, поджимая колено к груди и обнимая его. Хэл сидит совсем рядом, но не касается. — Почему же? — голову наклоняет совсем по-птичьи, но выглядит не мягко и наивно, а хищно. — Мы, вроде как, один человек, — Хэл на твоё высказывание вздыхает. — Эгоизм — это нормально, Дирк, — говорит он, придвигаясь ближе, привлекая к себе за талию, целуя. Тебе страшно от того, насколько ты беспомощен, но приятно от осознания, что Хэл ничего не сделает против твоей воли. На самом деле он всё ещё тебе подчиняется, да? — А селфцест — дело личное, — шепчешь ты ему в шею, обнимая крепко-крепко — спустя несколько месяцев после того момента, как ты делал это в совершенно иных обстоятельствах. Так странно, но на Хэле, оказывается, очень приятно спать. *** Хэл спокойно, медленно и методично трахает тебя пальцами, останавливаясь каждый раз, когда ты пытаешься дёрнуться или насадиться на них самостоятельно. Просто молчит и ждёт, пока ты успокоишься, а потом продолжает. Хэл упивается властью — хоть как-то, где-то, но ты правда его, со всеми этими пылающими следами своей принадлежности. Хэл-Хэл-Хэл, в голове и на языке только его имя, которое так хочется твердить без устали. Хотя почему «хочется»? Ты и так это делаешь, сколько можешь, сжимая в руках простынь и чуть ли не крича. И, главное, тебе не верится, что тебя всё устраивает. *** Хэл валяется рядом, чудом не растекаясь — такой довольный у него вид. Такой довольный, какой растрёпанный. Тебе действительно приятно его таким видеть, перебирать волосы пальцами, гладить спину и целовать запястья. Хэл превратился в настоящее произведение искусства, неотличимое от человека и чувствующее всё то же самое. Правда, делал ты это, не добиваясь какой-то высокой цели, а просто для него. Впервые за всё это время ты, не задумываясь, говоришь: — Я люблю тебя. Хэл замирает. Ему не нужно дышать, но до этого он поддерживал имитацию дыхания, потому что оно тебя успокаивало. Но потом расслабляется снова, зарывается носом в твои волосы и отвечает: — Я тебя тоже, Дирк. Я тебя тоже.