Инцидент

      — Почему? Почему она с ним живёт, а?       В дешёвом зеркале отражалась хрупкая, меланхоличная фигурка Иджи Третгуд. Она сидела на кровати, прислонившись спиной к стене и как заправский пьяница разговаривала с бутылкой виски.       Ева стерла ярко-красную помаду с губ, улыбнулась. И пусть говорила Иджи не с ней, но почему бы не ответить? Она легко пожала плечами:       — А почему вообще с кем-то живут, милая? — усмехнулась. — Любовь. Она как известна зла, полюбишь и...       Звонко рассмеявшись, Ева скомкала в руках салфетку и затихла.       Почему? Глупый вопрос, разве нет?       Вот почему скажем ей сейчас больно и совсем дышать нечем? Почему эту неизвестную ей Руфь она ненавидит так сильно, что вполне могла бы убить?       Ева подняла голову, снова взглянула на отражение Иджи в зеркале. Прикрыла глаза. Раньше, стоило ей мимолетно взглянуть на девчонку и она столбенела от её похожести на Бадди.       Раньше, но не теперь.       Теперь глядя на Иджи Ева видела только Иджи. И никого кроме Иджи. В том-то вся и беда. Уже полгода для неё не существовало никого кроме Иджи.       А у Иджи была Руфь.       Ева горько усмехнулась и покачала головой. Бог, этот умник на небесах, большой шутник. Ну разве не иронично? Женщина, безо всяких угрызений совести уводящая порядочных мужей из семьи, вдруг оказалась в любовном треугольнике и углом далеко не острым.       Да и какой это треугольник?       Иджи любит Руфь, а Ева для неё приятельница и подружка умершего брата. И больше ничего.       — И как же тебя угораздило так, девочка? — шепотом спросила у самой себя Ева.       Иджи услышала вопрос и рассмеялась:       — А вот как-то угораздило! Угораздило... — она сделала глоток виски из бутылки, вытерла рот рукавом и снова рассмеялась, с чувством повторила: — Угораздило... Какое хорошее слово, а? Есть в нём что-то такое...       Ева кивнула. Да, действительно слово хорошее, а главное — правильное.       Иджи внезапно вскочила с кровати ,поставила ополовиненную бутылку виски на прикроватную тумбочку и отчаянно сверкая глазами, заявила:       — Я поеду к ней! К Руфь!       Ева порывисто встала, в несколько широких шагов оказалась рядом с ней, и положив руки на плечи, усадила обратно.       — Куда ты поедешь? Ты же пьяна? Да и ночь на дворе.       — Я поеду... — Иджи замотала головой. — Поеду и привезу её. Я же лучше... Я же лучше этого урода, правда?       Ева засмеялась, обняла Иджи.       — Лучше. Ты лучше всех Иджи Третгуд, — она дотронулась до её волос, ласково перебрала несколько прядок. Уверенным шепотом повторила: — Ты лучше всех, Иджи.       Иджи подняла голову и посмотрела Еве в глаза. Прямо и пристально — такими взглядами убивают.       И Ева умерла.       Пол у неё под ногами пошатнулся, голова закружилась.       Она вцепилась в волосы Иджи, и сама не поняла как стала её целовать и шептать бессвязную, несусветную чушь.       — Забудешь... Со мной ты забудешь всё... Забудешь о ней. Забудешь, Руфь. Забудешь, — она как заклинание повторяла это, убеждая себя, что своими ласками способна раз и навсегда выкинуть эту мисс Джемисон из сердца Иджи.       Иджи как-то разом присмирела, больше никуда не рвалась. Она не отталкивала Еву, но и не проявляла особой инициативы.       — Забудешь. Ты её забудешь, — шептала Ева и ловкими пальцами расстегивала маленькие пуговицы на рубашке Иджи. — Забудешь Руфь...       Загорелая рука коснулась запястья Евы, легко и невесомо. От одного-единственного прикосновения искра, всё это время уныло тлевшая в ней, превратилась в пламя.       — Я тебя утешу, я умею утеша...       Иджи сомкнула пальцы, качнула головой и посмотрела Еве в глаза. По-прежнему прямо, пристально, и твёрдо. Тихо и четко произнесла одно слово:       — Нет.       Ева отшатнулась.       Единственное слово прозвучал как выстрел.       И снова её убили.       «Бедняжка Ева Бейтс никто-то тебя не щадит»       Черты лица Иджи вдруг смягчились:       — Ева, я...       «Неужели я выгляжу настолько жалко?»       — Не надо, — Ева взмахнула рукой. Настал её черёд проявлять твёрдость духа. — Не надо, девочка.       Она подошла к окну, взяла с подоконника сигарету. Поднесла к зажигалке. Руки дрожали.       «Нет, я не только выгляжу жалко. Я действительно жалкая. Потаскушка, которой вдруг захотелось любви. Чистой и непорочной».       А может быть это просто зависть? Зависть к тому что есть у этой Руфи?       Еву — то никогда так не любил. Как бы она там себе не врала, она знала сколько стоит все эти слова после секса. Ровно столько же сколько и до него.       Она, наконец, с шестого раза, смогла зажечь сигарету. Повернулась к растерянной Иджи, покачала головой:       — Не надо, девочка. Никогда не извиняйся за то, что отказываешь. Мы не властны над своими чувствами, а я... прости... выпила немного лишнего. Вспомнила старину Бадди... Ты так на него похожа, вот я и... — ложь слетала с её губ почти так же свободно, как и лесть любовникам. — Ты, вот что, давай-ка укладывайся спать, а завтра решишь нужно тебе к ней ехать или нет. И не спорь со мной. Укладывайся-укладывайся, а я... я пойду погуляю. Проветриться нужно.       Уже стоя на пороге, она обернулась:       — И вот ещё что. Сделай одолжение забудь о том, что сегодня было, хорошо? Заруби себе на носу, что к тебе это никакого отношения не имеет. Мы поняли друг друга?       Иджи посмотрела на расстегнутые пуговицы своей рубашки, задумчиво кивнула.       — Вот и прекрасно. Как говаривал один мой знакомый — инцидент исчерпан, — она почти по слогам повторила забавное слово «инцидент» и, звонко рассмеявшись, вышла из комнаты.       Назавтра Иджи наверняка и не вспомнит о том что было.       В голове останется только Руфь.       Святая Руфь станет не только проклятьем Евы, но и спасением. Что ж, хоть какая-то от неё польза.       И, разумеется, больше никогда Ева ни словом, ни взглядом не даст понять Иджи что чувствует. Никогда больше.       — Больше никогда, — повторила Ева, выходя из дома и садясь на крыльцо.       Затянувшись сигаретой, она горько усмехнулась:       — Инцидент исчерпан, Иджи Третгуд. Исчерпан и всё тут.