В том доме мы жить хотели

      Он помнил этот дом, прекрасно помнил. Ещё до войны они с Акеми выбирали дом, чтобы жить вместе, и выбрали этот. Тогда был день, мир и на подоконнике цвели цветы, заботливо взращиваемые рукой хозяйки в туманном климате Кири. Сейчас же была ночь, война и окна были заколочены. «Интересно, что с хозяйкой?» — внезапно подумалось ему. Она была очень милой, и он представлял, нет мечтал, что Акеми будет также выращивать цветы на окне. Он хотел защитить её от всех бед мира! Не получилось. Перед глазами возникла картинка, которую он никогда уже не сможет забыть, и в сердце вспыхнула ненависть ко всех бесклановым! Это они! Они во всём виноваты, и в её смерти, и в этой проклятой гражданской войне, во всём! Но пряча лицо за маской аиста он чувствовал странное облегчение, в котором не хотел себе признаваться.       Он тихо и аккуратно переступал пятна свежей крови. Это не заняло много времени. Луна, еле видная сквозь густой туман, ещё виднелась в не заколоченном краешке окна. Не так, ой не так он представлял себе ночи в этой квартире. Пытаясь обойти большую лужу крови, он взглянул на её источник и замер, подняв одну ногу, и став совсем похожим на аиста. Два ребёнка, которые явно спали на одном футоне, когда их убили. Видимо младший пришёл к старшему. И снова в голове вспыхнули картинки, переходящие одна в другую. Они с Акеми приходят смотреть этот дом и эти два малыша бегают по дорожкам играя в ниндзя, незаметно малыши превращаются в его с Акеми воображаемых детей, и весело играют у дома, потом они лежат на полу в луже крови, поднимаются, и смотря на него мёртвыми глазами Акеми, и обнимая маленькими ручками, спрашивают: «За что, папа?».       Когда он пришёл в себя, ему сказали, что перед смертью хозяева дома успели выпустить бесцветный убивающий газ, и только по побочному эффекту — галлюцинациям, один из его команды смог опознать газ и вытащить всех оттуда. «Это были галлюцинации, — пытался убедить он себя, — просто биджевы галюцинации! Ничего больше!» И хотя разумом он понимал, что у них с Акеми не было детей, мёртвые ладошки вновь и вновь обнимали его, а в ушах звучало: «За что, папа?»