— Мистер Кобблпот не принимает посетителей.
Бугай — мужчина неопределенного возраста с раскрасневшимся лицом — вытянул руку и демонстративно подтолкнул его в грудь, как будто Джим собирался пробиться в кабинет во что бы то ни стало.
— Мне назначили, — Гордон отшагнул назад и поправил пиджак.
Гора мускулов окинула его надменным «не первый такой» взглядом. Мужчина определённо видел этого охранника впервые — ему не был знаком весь персонал Пингвина, но те же Гейб, Бутч, да и последующие громилы точно знали, что он приходится Кобблпоту особым гостем. Джиму хотелось верить, что его приписывают к весьма узкому кругу людей, которых Кобблпот не прикажет выпотрошить при первом удачном случае, хотя было прозрачно ясно, что от самозабвенно восхищённых глаз не осталось и намёка. Он и не скучал. Впрочем, проявленное к нему отношение ещё далеко от того, которое Гордон на самом деле заслуживал.
Вокруг кабинета суетилось много народа, однако никто не спешил зайти внутрь. Несмотря на поздний час, люди, судя по всему подчинённые всех мастей, перешептывались, окидывали его быстрыми взглядами и бежали дальше с канцелярскими папками наперевес. Джим находил это забавным: как много шарма вокруг одной-единственной личности, пусть и столь влиятельной по меркам Готэма. В полицейском департаменте ты будешь хоть дважды героем, спасшим город от всемирного потопа, тебе максимум пожмут руку и неделю будут смотреть с притянутым уважением, а потом всё вернётся на прежние места. Подобный подхалимаж вызван страхом и корыстью — он точно знал.
— Мужик, обратную дорогу забыл? — бугай начинал откровенно закипать, хотя казалось, что его лицу не стать краснее. — Решил слиться со служащими мистера Кобблпота? Не прокатит: рожа слишком полицейская.
Охранник (головорез-любитель — отметил про себя Джим) направился в его сторону с чётким намерением вышвырнуть не понимающего местных законов гостя взашей. Глупая в своей бесцеремонности жестокость — такая профессия, должно быть, избавляет от стресса лучше любого транквилизатора: захотел — пристукнул идиота, захотел — довёл до ближайшего двора и вырубил. Никто не проверит, некому проконтролировать — за плотно закрытой перед ними дверью ведутся куда более значимые дела. Совершенно иное — действовать выборочно, когда кажется, что ситуацию спасёт разве что геноцид. Он точно знал, что каждое отложенное гуманности ради решение убивает по комку его собственных нервов.
Мужчина извернулся и отпрыгнул в сторону, сбив кого-то из персонала, чьи бумаги моментально разлетелись под чужими ногами, и навлёк на себя набор ругательств. Служащие вокруг забегали только быстрее, не давая бедняге собрать затоптанные документы. Со стороны оно могло напоминать массовую панику, какой её описывают в академических учебниках. Ровное дыхание способствует ровному поведению. Ни в коем случае не наклоняться за вещами, любыми путями избегать собственного падения,
не распространять слухов об угрозе. Стоит только вглядеться в отдельные лица и увидеть там исключительную сконцентрированность, как иллюзия растворяется. Если здесь и присутствуют свои слухи, каждый член давно осведомлён о них в полной мере. Проверенный способ не заметить напуганную толпу: быть в ней с самого начала. Дверь офиса приоткрылась и изнутри показалась рука, дважды перестучав кончиками пальцев по деревянной поверхности. Муравейник вокруг замирает, переводя всё внимание на неё, включая охранника, моментально забывшего о непорядочном посетителе. Хозяин руки несколько секунд размышляет, а потом дергано взмахивает ею и неуверенно, но достаточно громко для притихшего коридора приказывает: «Входите».
Под удивлённо-настороженные взгляды Джим прошагал в сторону кабинета, успев ещё раз обернуться к охраннику. Дверь снова захлопнулась, оставляя пару лишних секунд на догадки о том, что в этот раз задумал Кобблпот. Как только мужчина переступил порог, ему в нос ударил сдавленный воздух давно непроветриваемого помещения и алкоголь. Пингвин сидел на своём, без всяких сомнений, гротескном троне и нервно перекладывал из руки в руку закрытую, но далеко не первую бутылку вина: его гулявший по стенам и не в силах сфокусироваться на конкретных предметах взгляд выдавал достаточную степень поддатости Кобблпота.
— Прости за Генри. Он здесь лишь пару дней и не успел научиться должному отношению к моим гостям, Джеймс, — Освальд перевёл глаза на стоящего у входа мужчину, и растерянность в них заметно утихла.
Джим прошёл внутрь кабинета и выдвинул приставленный к столу классический стул для посетителей, когда Кобблпот указал ему рукой на стоявший по другую сторону угловой диван, на краю которого лежали вывернутый наизнанку плед и подушка. Должно быть, их хозяин нередко ночевал здесь, включая сегодня, на что указывала пустая чашка кофе, чудом балансировавшая на мягком подлокотнике. Мужчина подошёл к предложенному месту, оценивая приличное расстояние между собой и будущим собеседником и то, как громко ему придётся кричать. Второго же это совершенно не смутило.
Изумрудный и, судя по выцветшим вмятинам на подушках, повидавший не одно поколение сидящих диван выбивался из общего фона кабинета, находя себе пару разве что с креслом-троном. Эти предметы отлично вписались бы в интерьер фамильного особняка Кобблпота — величавый — каким помнил его Джим. По правде говоря, он не знал, есть ли у Освальда на данный момент другое место, которое можно назвать домом.
Сам же он не имел такого, большую часть своей жизни проводя у возлюбленных. Его собственное «гнёздышко» было не слишком загажено, чтобы называться притоном, но достаточно захламлено, чтобы перестать походить на жилище взрослого человека. Хаотичный поток одежды, бытовых принадлежностей и всевозможных склянок неясного происхождения, заполонивший тесную квартиру за годы обитания в ней, рассказывал историю подростка, снявшего первое в своей жизни жильё. Мужчина убеждал себя, что легче будет сменить место, чем привести его в божеский вид, однако шли месяцы, а этого не происходило. Пристанище — однажды в шутку бросил Харви.
Джиму всегда думалось, что Кобблпот предпочитает условия покомфортнее. Их с Нигмой особняк, пускай и в своей мрачной старомодной манере, отдавал домашним уютом, чего не скажешь о пустом, необжитом кабинете. Тем не менее, оба этих места Освальд содержал в полной чистоте. Неизвестно, есть то заслуга горничных или его собственная аккуратность, которой у него, человека, прожившего с матерью до тридцати лет, оказалось больше, чем у Джима, съехавшего от родителей по совершеннолетию. И все же, зная о задержках на работе, Освальд оборудовал бы себе отдельную комнату — казалось мужчине.
— Такая частая смена персонала не очень-то способствует коллективному духу, — заметил Джим, присаживаясь.
— Да брось, — напряжённо выдохнул Освальд, — на первый взгляд оно так, но подумай: все они раньше принадлежали к разным кланам. За суммы, что я плачу, они готовы смотреть в ненавистные рожи хоть днями напролёт. А также, доносить на коллег по щелчку пальцев, — он слегка пожал плечами.
— Умно. Сам понимаешь, на какой пороховой бочке расселся, — Джим ненарочно повторил его жест.
— За меня не переживай, Джеймс. Не имея других альтернатив, сейчас эти потеряшки безопаснее игуаны, — Кобблпот почесал нос, обдумывая удачность сравнения, — Как только меня не станет, весь свой гнев они направят друг на друга, не сумев даже разделить дело, — он иронично хмыкнул.
— Как только? — переспросил Джим.
— Если вдруг.
Освальд поднял с пола отставленную ранее бутылку и снова принялся вертеть ею. Гордон вгляделся в этикетку: «Шато Монтроз, 1939». «Напиваясь за такие деньги, — решил Джим, — сопьёшься только к следующей жизни». В этот момент Освальд одними пальцами выковырял пробку, принюхался и резко отхлебнул. Вино уже было открыто — вероятно, кто-то из его прислуг проверяет алкоголь на отравленность. Такой риск существовал во времена Фальконе и Марони или, на худой конец, в Средние века, а сейчас это выглядело причудливым ответвлением паранойи криминального босса. Аккуратно опустив бутылку на стол, Кобблпот задумался — Джим отметил, как потемнел его взгляд. А затем он пробормотал себе что-то под нос и сделал второй, более жадный глоток.
— Зачем ты пригласил меня? — осторожно спросил Джим, подталкивая Пингвина, теперь уже глубоко витающего в только одному ему известных мыслях, к основной теме визита.
— Неужто я не могу позвать своего старого друга разделить со мной бутылочку вина?! — приподнятым тоном воскликнул Кобблпот, чем вызвал у Джима тяжёлый вздох. — Точно. Совершенно забыл, что ты не разделяешь статус наших отношений. И все же тебе стоит признать, что, после того, через что мы вместе прошли — не важно, по одну или разные стороны — мы стали кем-то друг другу. Старые друзья, приятели, товарищи по нелёгкой судьбе — обзывай как хочешь. Мы кто угодно, но не враги, Джеймс.
Джим неловко отвел глаза — он и не надеялся, что эта встреча обойдётся без характерных тирад. В приливах драматичности Пингвину равных не было, и этот раз просто не мог стать исключением. Вчера один из его подчинённых сообщил Гордону, что мистер Кобблпот желает видеть его у себя в офисе. Однако вечером Освальд сам перезвонил ему и с неловкостью рассказал о неотложном деле, которое стоит обсудить. Мужчина счёл наилучшим вариантом решить все вопросы за раз, не делая из этой встречи череду последующих. Только не сейчас.
Что-то внутри него молча возмутилось, вывернувшись и уколов Джима своей игольчатой стороной. Как он, Пингвин, смеет добавлять ему проблем, когда вокруг творится..? Неужели он не смотрел новостей, не выходил из своего тонированного Форда на улицы Готэма? Хорош король — ядовито усмехнулся про себя Гордон. При своём обычном раскладе он брал на себя вину за каждый выдернутый в неположенном месте одуванчик. Но в особых случаях, вынуждавших Джима как никогда ощущать свою непричастность что к падению, что к возрождению Готэма, она расползалась из его души на окружающих.
— Ты прав, — Джим постарался выжать из себя максимум спокойствия и отогнать нашедшие мысли: не хватало ещё ему последовать примеру Кобблпота и выплеснуть их наружу, — о каком деле ты хотел поговорить вчера?
— А, это, — в тоне не скрылась наигранная забывчивость, — тебе ведь известно, что случилось с Лесли Томпкинс?
Конечно, ему было известно. В день эвакуации Готэма Джим не раз думал, где находилась Ли, сбежала ли она или же осталась при своём клубе в полупустом городе. То, что Харви позднее охарактеризовал как «Шекспировскую трагедию готэмской сцены», он на удивление не воспринял близко к сердцу. Мужчина хотел сказать, что не находил себе места от волнений, но это, увы, было не совсем так. Союзу Эда и Ли — Джим не мог называть это отношениями — суждено было закончиться, если и не убийством, то его попыткой, а её неуклюжесть в полной мере удовлетворяла глубоко запрятанное мужчиной чувство мести. И всё-таки он беспокоился о ней — или усердно старался думать, что беспокоится, а не грубо ревнует. Какое же примитивное животное сидело за его чувствами.
— В общих словах, — не соврал Гордон.
— В таком случае, ты должен понимать, что она скоро будет выведена из искусственной комы. Я не варвар, чтобы прогнать её, как только она приоткроет глаза. Но, видишь ли, Джеймс, мои дела продолжают идти, и будет не лучшим вариантом, чтобы Лесли… — Кобблпот замялся.
— Слушала? — резко озвучил его идею Джим.
Эта мысль смутила мужчину до глубины души. Неужели Освальд действительно опасается, что Ли, в её состоянии, готова заниматься своего рода шпионажем? А потом что, шантаж и откупы? Он прекрасно понимал, что наученный горьким опытом Пингвин априори отрезает все пути манипулирования собой, но какой прок распространять свою паранойю на давно знакомых людей? Джим с горечью ощутил, как его совесть привычно пробудилась, готовая выступать и наступать в защиту оправдываемых им людей. Освальд и Ли были далеки от друзей и даже едва назвались бы знакомыми, но время, казалось ему, испытывает лучше самой пылкой дружбы. Ни на секунду мужчина не переставал твердить себе, что Ли, в своей новой социальной роли и с другим партнёром, не отошла от прежней себя. Почему Кобблпоту просто не поверить ему?
— Именно, друг мой.
И тем не менее вторая мысль не оставляла его. Что, если Освальд просто не желал видеть её рядом с собой? Вся эта ситуация (неужели смерть была обоюдно выдвинута как наилучший исход?) несла коктейлем из подросткового максимализма с кретинизмом — и Кобблпот, по видимому, не хотел пачкать руки в его остатках. В конце концов, смог бы он, Джим, приютить Эда, будь тот хоть трижды при смерти, зная, как он поступил? У этой веревки было два конца, и когда она уже порвана, нет смысла судить, где тянули сильнее. Что, если Кобблпот не хочет видеть её рядом с Эдом? Чтобы тот потребовал встречи с ней, как только проснется. Если сам Эд давно пришёл в себя и отказывается находиться в одном помещении с собственным убийцей? Джим нашёл ироничным, что общество друг друга нисколько не смущает двух преступников.
— Я должен поблагодарить тебя за неё, — начал мужчина.
Любое вмешательство усугубит ситуацию. Любое невмешательство переложит её на других. Только не в этот раз. Ему предоставляется прекрасная возможность прикусить язык и остаться при своём. Как жаль, что так много раз он ею не воспользовался.
— Благодари Стрэнджа, — отрезал Кобблпот, не дав ему договорить.
— Ты… твои люди пришли вовремя. Наверное, я был не прав, осуждая твой способ найма, — продолжил мужчина, — ты хочешь, чтобы я забрал её к себе, ведь так?
— Они всегда делают всё возможное. Проблема в том, что я — нет, — Джим ощутил холод самоосуждения в его словах, — да, так будет лучше для всех нас. Впрочем, не думай, что я виню в произошедшем её. Дело в том, что я пока не готов.
Эта просьба казалась наиболее логичным исходом, а агитированное чувствами мышление сходу отметало все неудачные последствия. Джим понимал, что Пингвин обратился к нему скорее из вопроса практичности, чем факта того, кем они с Ли раньше являлись друг другу. Инцидент не вызывал у него чувства стыда и ни в коем случае не принижал авторитет женщины в его глазах, чего не скажешь об откровенно ядовитом тоне собеседника. Гордон уверен, он сумеет правильно объяснить Лесли всю ситуацию, так, что та сама уйдёт на следующий же день, не создавая никаких неловкостей и не выставляя это в свете попытки вернуть что-то. Он знал, что она обязательно поймёт его позицию. И верил, что однажды изменит и свою, ведь сам он смог.
Джим ответил Кобблпоту понимающим жестом и невольно передвинулся на ближайший к столу край дивана. Ситуация была из малоприятных, к тому же они оба оказались по одну сторону вопроса. Возможно, то и есть настоящая причина, по которой его вызвали сюда. Освальд нуждался в понимании, и это не первый раз, когда он пытается получить его именно от Гордона. Быть может, тем самым он стремится оправдать ценность выбора, сделанного четыре года назад, ценность своих моралей. Дёшево: как будто чудовища не умеют сочувствовать.
Другая часть совести взывала к мужчине. Неужели он настолько заигрался в ненависть? Неужели её заслуживают простые чувства? Если бы пингвинов можно было препарировать подобно лягушкам, он отделил бы Кобблпота от броской, перекрывающей личины. Получившееся существо окажется худым и ничтожным в своей физической хилости. Оно начнёт с прежней стремительностью наращивать слои желчи в самозащиту, но Джим этого не допустит — не в этот раз. Он будет лелеять эту часть Освальда, и привычная жалость обретёт нежные мотивы, а не желание придушить, чтобы не мучался.
Со стороны это казалось осуществимо: после стольких поражений тот мог сменить траекторию и тогда, возможно, оболочка сама со временем бы растворилась. Ему не пришлось бы становиться окровавленным и напуганным существом под чужим скальпелем, Освальд способен проделать всё самостоятельно, без лишней грязи и унижений. Джим уверен — следующим будет он сам.
— Эд, он уже пришёл в себя? — осторожно спросил мужчина, боясь наступить на слишком личное. — В тот день мы виделись с ним не при лучших обстоятельствах, — он сделал паузу и усмехнулся, однако Освальд не ответил ему, — но ценой пары трещин в моих рёбрах мы всё-таки пришли к соглашению.
Если Кобблпот настаивает на вмешательстве, если пригласил его именно за этим, он готов. Джиму на секунду стало безумно смешно, какую он сам из себя выстроил жертву. Нет, здесь однозначно была его личная заинтересованность: восстанавливающемуся по кирпичикам городу ещё не хватало пингвиньих депрессий.
Освальд же, казалось, потерявший нить диалога после упоминания Нигмы, поднял на него пустой взгляд. Его обычно бледное лицо впитало в себя серость ночных туч за окном, висевшим справа от стола. Джим, будучи не посвященным в истинные причины разлада в этих отношениях, знал, что их история куда длиннее его с Освальдом. Совершенно ясно, что эти двое не обошлись простой дружбой.
Пингвин будто игнорировал затянувшуюся паузу. Он подтянул к себе отставленную в сторону бутылку и принялся вливать в себя красную жидкость, даже больше, чем ему, по-видимому, хотелось. Джим наблюдал за быстрыми движениями кадыка мужчины и на секунду ему показалось, что ответа ждут от него самого. Оторвавшись от напитка, Освальд сфокусировал свой взгляд на бледном пятне за окном, которым могла быть столь редкая на готэмском небе луна или же всего лишь отражение подвесной люстры, чей слабый свет не мог побороть наступившие сумерки и оставлял углы кабинета во тьме.
Джим твёрдо решил, что не собирается сидеть здесь до позднего вечера и струнку за стрункой вытягивать из кого-то признания. Он всегда проигрывал в игре «Угадай, что не так» со своими партнершами, что говорить о Кобблпоте, чья тяга к драматизму с ними и в одном ряду не стояла. Решив, что его главные друзья — терпение и стремительно убывающий из комнаты кислород, Гордон понадеялся, что слова сами вырвутся у его собеседника, и ему не придётся прибегать к другим методам. Каким, мужчина не знал. Первая мысль встать и уйти была отметена из-за своей инфантильности: так он только признает, что потратил вечер в пустую, не решив ни своих, ни чужой проблемы. Джим давно разучился ценить свободное время, заливая его алкоголем и заглушая шумом телепередач, но Пингвину далеко не обязательно знать об этом. Возможно, с самого начала между ними шло негласное соревнование за лучший результат в своём деле. Приза не было — была взаимовыручка и притянутые благодарности. Гордон рассчитывал, что ему всё-таки предложат выпивку, ранее озаглавленную формальной причиной этой встречи.
Заняв внешнюю тишину размышлениями, Джим вернулся к Освальду, обеими руками сжимавшему несчастный напиток. В этот момент обжигающей вспышкой в уме возникла догадка. Ему не сосчитать, сколько раз в своей жизни он сталкивался с этим, но сейчас меньше всего хотелось верить в свою правоту. Родившаяся мысль ледяным колышком проткнула его где-то в районе желудка и отозвалась мерзким стыдом за всё предыдущее. Внезапно Освальд прервал его мысли истеричным откашливанием. Гордон в секунды подскочил к нему и похлопал Кобблпота по спине, на что тот одарил его еле заметным кивком благодарности.
— Ты все понял, не так ли, Джеймс? — мужчина попытался натянуть одну из своих наглых улыбок, однако его лицо не смогло подстроиться под наложенную сверху эмоцию. — Тебе известно, что долгое время Эд пребывал в замороженном состоянии. Говорят, именно это сыграло решающую роль.
Как только Освальд замолчал, напряжение между ними обрело физическую форму. Железная проволока или электрические провода — Джим узнал бы точно, если бы смог пошевелить хоть пальцем. Он уставился на опустившего голову мужчину в ожидании подтверждения мысли.
— Она точно знала, куда бить, и в чём была её цель. Без понятия, рассчитывал ли он на совместный путь
туда или просто хотел пережить всё как в коконе, — Кобблпот принял более сильную попытку улыбнуться, чем только скривил свой рот во что-то неясное, — нам не хватило оборудования и, даже если бы оно имелось заранее, времени. Люди, забиравшие их, недооценили всю серьезность, — оправдываясь, забормотал Освальд и закрыл лицо, — я мог поторопить их, я мог обеспечить его лучшей техникой, я мог в конце концов не дать этому начаться.
Джим смотрел на мужчину не внимающим взглядом. Тот лишь сильнее отвернулся от него и почти незаметно — возможно, ему это даже послышалось — всхлипнул. Затем Освальд неожиданно поднял голову и, судорожно сглотнув, заглянул другу в глаза. Его собственные были абсолютно сухими, хотя выражали крайнюю степень напряжения.
— До тебя ещё не дошло, ведь так, Джим? Эд не пришёл в себя. И не придёт. Я — единственный, кто в этом виноват. Не перед законом, но перед собой, — Кобблпот до боли сжал челюсти и запустил пальцы в волосы.
Гордону захотелось немедленно прекратить этот поток самобичевания. Он, стоя на противоположной стороне стола, наклонился к мужчине в неловкой попытке обнять, однако тот только сильнее сжался, обхватив руками свои плечи. Тогда Джим выдвинул первоначально выбранный им стул, присел напротив и потянулся к бутылке вина. Не наблюдая вокруг ни одного бокала, он поднёс её ко рту, как вдруг Освальд подскочил с места и одернул его за рукав пиджака.
— Неужто ты станешь баловаться этой ерундой? — он почти искренне улыбнулся, но в его глазах с новой силой разгорелась тревога. Перехватив бутылку и затолкав её куда-то под стол, Кобблпот вытащил из ящика коньяк и две рюмки.
Джим налил полрюмки себе и, приличия ради, пару капель Освальду. Состояние того приравнялось к состоянию, которое он наблюдал, только войдя в кабинет: дерганные движения и беспокойный, скачущий по комнате взгляд. Они переглянулись и молча выпили каждый за своё. На лице мужчины проступили капельки пота, а его щеки и нос покрылись неровным румянцем. Заметив это, Джим протянул к нему руку и пощупал лоб. Освальда лихорадило. Гордон встал из-за стола и, предложив пересесть на диван, помог ему подняться.
— Прости. Я не должен был говорить всего, что я сказал о нём. Что говорил о нём раньше, — усаживая его на диван, произнёс Джим.
— Господи, Джеймс, — Освальд мягко улыбнулся, — сейчас уже нет никакой разницы — ни мне, ни ему.
— Я не думал, что он был дорог тебе. Настолько, — осторожно продолжил Джим.
Необходимо было вывести мужчину на разговор. Несмотря на отсутствие у Гордона профессиональной психологической подготовки и элементарного дара убеждения, ему казалось, что лучше не оставлять Кобблпота один на один с этими мыслями, ведь бог знает, сколько ещё запойных вечеров он устроит и чем они обернутся горожанам. Джим обязан попытаться склеить диалог.
— Он не был дорог мне, — заговорил Освальд, — он просто был. Когда-то я видел его каждый день, говорил с ним. После разморозки мои люди ежедневно докладывали о его местонахождении и деятельности. Когда мне было тоскливо, я наводил справки об очередной ерунде, которую он учудил у себя в Нэрроуз.
— Ты не пересекался с ним с тех пор? — спросил Джим.
— Не при лучших обстоятельствах. Собственно, как и с тобой, Джеймс. Это первый раз, когда мы сидим рядом друг с другом без соблюдения формальностей. И именно сейчас я готов по-настоящему помочь тебе, выполнить любую твою просьбу. Правда, теперь уже в этом мало смысла.
— В этом нет никакой необходимости, Освальд.
Гордон понимал, в чём заключалась его вина за эти годы. Он старался оградить себя от худощавого парнишки со странными манерами, боялся, что его образ жизни станет подобным. Не то чтобы работа в полицейском департаменте обеспечивала ему стабильность и безопасность — по этим двум параметрам род деятельности мужчин совпадал: ежедневный риск и невозможность выстроить что-то устойчивое. Джима пугала возможность отойти от принципов, единожды, а потом и каждый раз.
И всё же мальчик на побегушках за это время добился куда большего, чем он сам. Но было что-то, что продолжало сталкивать самостоятельно пробившегося в высшее общество преступника и простого полицейского. Мужчина старался пропускать мысль об особой симпатии со стороны Освальда, даже когда о ней говорил весь полицейский участок и наверняка вся подноготная Готэма. Харви считал, что Джим просто находил такой расклад отвратительным, и даже советовал другу быть чутка терпимее к несчастному пленнику чувств и убеждений. Но истинная причина была куда поверхностнее и заключалась в неверии Джима. Ему не представлялось реальным, как человек способен влюбиться в того, кто с щедростью поливал его столь бесцеремонным обращением. В его жизни были инциденты, когда партнёрши выгоняли его из дома за разбросанные носки.
Агрессия к чужому вселяла в Джима уверенность в собственной правоте и силе, в устойчивости своих позиций. Обернувшись назад, он не отступил бы от своей чести и никоим образом не связал бы свою жизнь с Пингвином, но он бы понял. Понял, почему тот совершал непростительные в свете морали вещи, почему стал таким и не жалеет. Они были, есть и будут слишком разными, но это не отменяет права обоих на жизнь и любовь.
Лёгкое головокружение от духоты подтолкнуло Джима открыть форточку. Тишина кабинета разбавилась звуками ночных улиц. Мужчина выглянул в окно и вдохнул полные лёгкие прохладного воздуха. Разноцветные огни вывесок лавок и кафе на первых этажах зданий контрастировали с ровной люминесценцией небоскрёбов. Первые стремились выделиться на фоне остальных и привлечь внимание прохожих, будь то необычной завитушкой или более вырвиглазным сочетанием. Вторые же создавали ровный строй квадратов, не отступающих от заложенного порядка даже на миллиметр, и Джиму не удалось приметить ни одного окна, которое бы не горело. В это время Освальд сильнее кутался в теплый плед на диване.
Когда мужчина обратно подсел к нему, Кобблпот перестал сдерживать дрожь и вовсю застучал зубами. Он позволил ему прижаться к себе поближе и предложил сходить за жаропонижающим, от чего Освальд тут же отмахнулся. Джим предположил, что простуда наступила из-за ослабленного стрессом иммунитета, а тот не стал спорить и опустил голову ему на плечо.
— Мне предложили снова заморозить его, пока тело не сильно подпортилось. На нем нет видимых повреждений, и это позволит нарядить его в обычный костюм и возможно даже изобразить мимику на лице, — Освальд сделал паузу, после чего резко выдохнул, — ты же понимаешь, насколько это невозможно? Я видел его. Голого, лежащего на льду и покрытого венозной сеткой. Я видел его лицо, и это не Эд, понимаешь, о чем я?
— Освальд, это потрясение. Ты увидел больше, чем следовало. У меня до сих пор сводит внутри при виде процессов разложения, а я четыре года как полицейский.
— Думаешь, я повидал трупов меньше твоего? — Освальд приподнял голову и заговорил более резко. — Никто из тех людей не терял столько себя после смерти. Их личность запечатлелась в последней эмоции, и даже после полного расслабления мышц она ещё там. В семье моей матери делали фотографии умерших своей смертью родственников. В детстве она показала мне старый негатив, где она позирует со своей мертвой сестрой. Это должно было напугать меня, впечатлить в достаточной мере, но тогда я любовался ею. Сестра выглядела как живая, ее выдавал лишь кукольный взгляд. Ребенком я думал, что сохраню эту традицию, но я смотрю на него и понимаю, что это не Эд.
— Тебе стоит просто попрощаться с ним, — Джим попытался скрыть в голосе смятение от рассказа Освальда.
В ответ Кобблпот фыркнул и скинул башмаки, чтобы забраться на мягкий диван с ногами. В этот момент в дверь быстро постучали. Джим развернулся к Освальду и окинул его вопросительным взглядом, на что тот ответил тем же, но вдвойне преувеличенным выражением. Мужчина улыбнулся и нарочно низким тембром буркнул: «Войдите!», чем вызвал тихий смешок в своё плечо.
В кабинет заглянула молодая девушка и, не сразу найдя взглядом своего босса, зарделась, как только увидела его сидящим на диване и разместившим голову на плече неизвестного ей мужчины. Она опустила глаза к бумагам и мысленно начала обдумывать варианты для нового места работы, которую ей придется искать за подобное проявление бестактности.
— Мистер Кобблпот, я принесла договор о покупке. Риелтор не может оформить контракт о передаче собственности без Вашей подписи. Он злился, что не смог встретиться с Вами лично, но я сообщила, что Вы крайне заняты, — девушка протараторила это максимально быстро, чем вызвала у Джима желание ляпнуть: «Конец связи», однако, оценив откровенно напуганный тон, он отказался от этой затеи.
— Неси сюда, Сьюзи, — Освальд дважды поскреб ручкой по бланку и передал его обратно секретарше, широко улыбаясь, — милая, в этом месяце ты и все остальные работаете за двойной оклад. Можешь идти, и, вот ещё, выше нос! — он вытащил из-под пледа руку и взмахнул ею.
Девушка на секунду замерла у двери. В последние дни мало кто из персонала осмеливался зайти к мрачному как булыжник Пингвину. Те же, кому приходилось делать это по срочным делам, навлекали на себя злобные взгляды и клятвы уволить при первой же провинности. Одни говорили, что тот в глубокой депрессии, другие — что бесится с жиру. Впрочем, ей не было много дела до тех пор, пока босс в полной мере выплачивает зарплату и не пристаёт к ней с личными предложениями, как бывало на прошлых местах.
Секретарша поблагодарила его одним кивком и, заверив об удачном исходе сделки, выбежала из кабинета. Джим, не ожидавший от Кобблпота внезапной смены настроения, заметил, как тот прикидывает что-то у себя в уме. Гордон отдал честь своим, как выяснилось, не самым посредственным навыкам психологической помощи. А может быть, мужчине просто хорошо рядом с ним, ведь вчера вечером он мог набрать кого угодно, но не Джима.
Однако дальнейшего разговора не последовало. Помещение, в котором они находились, с этого ракурса приобретало куда больший уют. Джим отметил маленькие цветочные горшки на тумбочке, приставленной к центральному столу. Растений было не разглядеть, но, судя по размерам ёмкости, то были кактусы или какие-то другие суккуленты. Из окна повеяло ночной прохладой. Мужчина было поднялся, чтобы закрыть форточку, но Освальд, до этого заплетавший косички из краёв пледа, одернул его.
— Джеймс, ты веришь в привидений?
— Думаю, да, — несмотря на то, что мужчину насторожило, что выбор Освальда снова пал в сторону разговоров о смерти, он был рад слышать новообретенную лёгкость в его голосе, — в своём детстве я видел много вещей, которые не могу объяснить до сих пор. Это могли быть ребячьи фантазии, хотя иногда мне казалось, что мои кузены подливали что-то в мой морс, — Джим улыбнулся и быстрым жестом предложил Кобблпоту снова занять его плечо.
— Что по-твоему заставляет их возвращаться?
— Я не знаю, — честно пожал плечами Джим, — моя семья была из нерелигиозных. Обычно говорят о незаконченных делах, чем-то, что человек не успел сделать при жизни и всё в этом роде.
— Ты попал прямо в точку, — воскликнул Кобблпот, — по крайней мере, я считал так всю жизнь. Мои родители никогда не являлись ко мне, поэтому я полагаю, что они умерли счастливыми. Разве что… матушка быстро смирилась с тем, что я не приведу в дом ни внуков, ни невесту. Но, я уверен, в глубине души она хотела бы услышать топот детских ног в ее доме.
— Где сейчас тот мальчик? — неожиданно для себя спросил Джим.
— Он жив, это смешно, Джеймс, — Освальд закатил глаза.
— Я знаю. Мне интересно, где он теперь, — спокойно уточнил мужчина.
— Во Франции. На данный момент он пребывает в пансионате на побережье, а с сентября будет зачислен в элитную школу Эколь де Рош, чему в немалой степени способствовали его способности к математике, — Освальд улыбнулся как подобает гордому своим чадом родителю.
— Ты будешь забирать его на каникулах?
— Не совсем, — прежняя уверенность в голосе слегка угасла, — это интернат постоянного пребывания. Я снял с себя опеку над ним. Мартин достаточно взрослый мальчик и уже не в состоянии принять меня как родителя. Как друга — да. Возможно, я смог бы убедить его, что являюсь десятиюродным дядей по маминой линии, но разве это создаст настоящие семейные узы? Может быть, он проявит себя в каком-нибудь научном состязании, и его усыновит богатая семейная пара, где он получит пример настоящей образцовой семьи. Даже если этого не случится, он вырастет и построит себе жизнь так, как решит сам. Его не будет тяготеть чужой опыт.
— Ты можешь навещать его в роли друга, Освальд. Не думаю, что это помешает его научным достижениям или пойдет в обход с принципами другой семьи, — Джим накинул сползший плед ему на плечи.
— Я хочу, чтобы за свои возможности он благодарил судьбу, а не кого-то конкретного. Я отдельно заплатил за то, что Мартин вплоть до выпуска будет уверен, что на своё обучение он заработал исключительно собственными знаниями. А после, у него будет всё для блестящей карьеры, какую бы он не захотел, — объяснил Кобблпот, чуть мрачнее.
Оба на время замолчали. Решив, что ответа не последует, Освальд опустился на чужое плечо и, будто стесняясь, прошептал тихое спасибо. Посчитав такой жест приемлемым, Джим по-дружески приобнял того за плечо и незаметно для себя закрыл глаза. За окном пищала рабочая техника, чьей задачей было восстановление. И это — тот вклад, который будет действительно оценен. Горожанам нужны целые тротуары, нужны пологие бордюры для колясок и ровные, вычищенные от битого стекла дороги для прогулок. Всё это позволяло ощутить, что Готэм — цельный организм, способный воссоздавать утраченные части или даже избавляться от лишнего. Гордон не был нужен ему в данный момент, и впервые это чувство успокаивало. Он растворился в уюте комнаты и приятном ощущении чужого тепла. Возможно, не так важно, что рядом с ним Кобблпот. Возможно, не так важно, что они могли быть друзьями всегда.
Джим оглядел стены кабинета, не в силах обнаружить часы. По его подсчётам шёл первый час ночи. Этот факт не сильно волновал мужчину, ведь в обычное время он торчал бы в очередном тщательно подобранным Харви захолустье или тщетно пытался побороть усилившуюся в последние месяцы бессонницу. Ему казалось, что мужчина на его плече давно прикорнул, однако, обернувшись, он понял, что тот не прекращает оглядывать комнату, теперь ещё более судорожно. Своим плечом Джим ощущал сильный жар, но для точности он прикоснулся носом к тёмной макушке, которая оказалась раскалённой до предела.
Мужчина настоял на лекарстве. Через две минуты — Освальд удивился, как быстро ему удалось разобраться в творившейся за этой дверью суматохе — Джим вернулся с кружкой и двумя большими таблетками на блюдце. Он поднес их Кобблпоту и предложил ему самостоятельно опустить шипучки в воду, зная, что тот оценит эту мелочь. Освальд медленно допил лекарство и через некоторое время заявил Джиму, что чувствует себя безгранично лучше. Гордон лишь улыбнулся и ответил, что ни одни таблетки не подействуют за пять с половиной минут.
— Ты когда-нибудь примерял на себя американскую мечту? — спустя полчаса нарушил тишину Кобблпот. — Ту, что о доме с белым забором.
— А кто нет? — Джим слегка усмехнулся вопросу.
— Я говорю о реальных намерениями, а не детских перспективах, Джеймс, — серьёзно ответил мужчина.
— В один счастливый день я точно сделаю это. Думаю, последние события в городе заметно приблизили его. Ближайшие пятнадцать лет — на большее меня не хватит. Быть может, я ретируюсь и раньше, в связи с какой-нибудь травмой.
Освальд резко подорвался с места и, несмотря на протесты друга, доковылял до своего рабочего стола. Схватив с него какую-то газетку, он вернулся на диван и открыл страницу с красным стикером-закладкой.
— Видишь это? — мужчина показал Джиму рекламный разворот.
— Где оно находится?
— Сент-Виллэдж, в двух сотнях километров от Готэма. Небольшой, но сравнительно новый городок. Они ищут работников для развивающейся инфраструктуры.
— Выходит, это твое будущее? — Джиму, как он ни старался, был трудно увидеть Освальда в реалиях полудеревенского посёлка, что говорить о скромном доме с пресловутым белым забором по периметру.
— Не совсем. Слушай, я знаю, что такому человеку, как мне, немыслимо уговорить самого Гордона оставить дело всей его жизни. Все, что я хочу — чтобы ты задумался об этом раньше, чем через десяток лет. Черт, Джим, ты понимаешь, что имеешь все шансы не дожить до своих планов? Я не предлагаю тебе переехать вместе, не подумай, что у меня к тебе что-то осталось…
— Почему именно я? — мужчина проигнорировал последние слова.
— Ты знаешь, что Готэм — мой дом. Тоска по родному городу будет безудержно одолевать меня и даже тянуть обратно, если я не оставлю ни единого напоминания о нем. Взять с собой Джеймса Гордона — это как привезти из Нью-Йорка статую свободы в качестве сувенира. Неужели ты проморгал момент, когда стал символом этого места? — Внезапно Освальд заговорил с надрывом, а его жестикуляция усилилась. — Ни в коем случае не бойся, что тебе придется часто видеть меня. Ты устроишься на ту же, но более размеренную работу, возможно заведешь семью и заживешь настоящей, какой я желаю тебе, жизнью. А я просто буду знать, что ты все еще рядом.
Последние слова Освальд произнес, находясь где-то в другом месте. Сначала Джим приписал эти фантазии не спадающему жару, но затем он вслушался в интонации мужчины и понял, что сам тот совершенно не верит в то, что говорит. Ему казалось, что Кобблпот описывает собственную загнанную в рамки мира Джима мечту. Эта самоотверженность ради чужого вызвала в нем новый прилив вины. И все же он задумался: неужели им, совершенно разным людям, суждено закончить одним образом? Все счастливые счастливы одинаково? Теперь Гордон не отрицал, что эти годы Пингвином двигали не чуждые ему самому мотивы. Каким слепцом он был, что видел в нём злодея с иррациональными и деструктивными замыслами?
— Я действительно подумаю над этим, Освальд, — тепло ответил Джим и сложил газетный лист до размеров кармана своего пиджака, куда и поместил его. Он уверен, что объявление найдет особое место в его квартире. По крайней мере, Гордон не позволит ему затеряться во всеобщем беспорядке.
Глубоко удовлетворённый ответом, Освальд прикрыл глаза, не собираясь открывать их до утра. Он сполз с плеча Джима тому на колени и помог укрыть себя. Мужчина откинулся назад в поисках более удобного положения, если он точно решил оставаться здесь на ночь. Звуки за окном притихли, и холодный ветер перестал доставлять каких-либо неудобств. Он закрыл глаза и потерялся в пространстве, вслушиваясь в чужое сопение.
Через неопределённый отрезок времени Освальд зашевелился. Джим с трудом разлепил глаза и заметил, что тот, ослабленный жаром, безуспешно пытается подняться с его колен. Сам Кобблпот, не в силах открыть глаза из-за света продолжавшей гореть люстры, начал бормотать что-то неясное. Мужчина помог ему сесть, а сам поднялся и, дойдя до тумбочки, на которую указал ему Освальд, налил стакан остудившейся под потоком уличного воздуха воды и подал его ему. Пока тот судорожными глотками опустошал ёмкость, Джим нашёл выключатель и, погасив свет, вернулся на диван. Луны за окном не было.
Стакан с тупым стуком упал на пол и укатился куда-то в темноту. Освальд, вернувшийся в лежачее положение, казалось, снова был чем-то обеспокоен. Он полминуты ворочался и в конечном итоге, оперевшись локтем в диван, приподнялся.
— Джим, я никогда не целовался, — в голосе металась паника — вероятно, на фоне температуры начался бред.
Гордон, всё ещё висевший между сном и реальностью и не знавший, относить это к разряду повествовательного или побудительного, положил тяжелую ладонь ему на лицо. После чего он медленно наклонился и, не оценив в темноте расстояние между ними, резко проехался своими губами по чужим. Поняв свою ошибку и то, как грубо это, должно быть, выглядело, Джим отодвинулся и снова, теперь уже мягче, прислонился к губам Освальда. Ответа не последовало, но он почувствовал, что тот улыбается. Мужчина отпрянул, замечая, как макушка Кобблпота почти невесомо опускается обратно на его колени. «Завтра его ждёт незабываемое похмелье», — думал Джим, проваливаясь в темноту.
***
Неизвестно в котором часу Джим, будто движимый кошмаром, распахнул глаза. Не прийдя в себя до конца, он хотел было вскочить при виде незнакомой обстановки, как вдруг ощутил мягкие волосы под своей рукой, и воспоминания о вечере вместе с сопутствующими разговорами вернулись умиротворяющей волной.
Тучи за окном почти растворились в ровной предрассветной серости, но солнце не спешило вставать. Мужчина смотрел в окно как в единственный источник света в помещении. То должны были быть четыре утра, когда время идёт медленнее всего в сутках. Несмотря на отсутствие ветра, с улицы тянуло сосновым лесом и скошенной травой, тонкость которых обычно перебили бы резкие запахи дневного Готэма. По правде говоря, он не понимал, как лесной воздух мог оказаться в центре города и почему его так удушительно много в этой комнате.
Внезапно на Джима накатило чувство разбитости. Казалось, что серотонин, эндорфин и прочие гормоны, которые с радостью перечислил бы Нигма, сошли до отметки ноль в его крови. Он закрыл глаза, ожидая, что сон придёт так же быстро, как забрал его в первый раз, но организм, в минуты лишённый усталости, отказывался проваливаться в забытьё. Все его рецепторы обострились до своего предела и пытались уловить что-то в пустоте вокруг. Ему хотелось бы задохнуться или чтобы кто-нибудь шумно вломился в дверь, или даже услышать сирену, объявляющую о войне, но только не чувствовать ничего.
Под веками стало невыносимо тесно. Гордон открыл глаза и в миг забыл, что они были закрыты — ощущения не изменились. Обернувшись к двери, он заметил, что рыжая полоска света, всё так же перебиваемая помехами чьих-то ног, под ней никуда не пропала. Вот только он не мог их слышать. Джим опустил руку на лоб лежащему на коленях мужчине, который оказался уже достаточно остывшим. Убирая ладонь, он задел ледяной кончик носа. Должно быть, жар давно спал — эти мысли заполнили сознание Гордона на неизвестное количество времени.
Прошло не менее двух часов — с учётом их отвратительной тягучести. Моментами Джиму казалось, что время и вовсе прекратило свой ход, иначе солнце давно бы осветило комнату. С каждой новой минутой это предположение вызывало все меньше сомнений, но незаметно для Гордона улицы наполнились писком рабочей техники вперемешку с прочим привычным шумом. И тогда он понял, что просто забыл. Над Готэмом солнце не восходит.
***
У входа в многоэтажное кирпичное здание с табличкой, говорившей о его государственном предназначении, столпились люди. Одни толкали охрану и рвались внутрь, другие терпеливо ждали: расчёта, информации, дальнейших инструкций.
Тело Освальда Кобблпота обнаружено после обеда в собственном кабинете. Джеймс Гордон был взят под арест, но вскоре отпущен за отсутствием доказательств причастности. В алкоголе, употребляемом погибшим, найдена смертельная доза препаратов. Судмедэкспертиза вывела заключение о суициде на основе показаний ближайших подчинённых о существовании риска такового.
Через несколько часов особо влиятельным лицам удалось пробиться к адвокату Пингвина и получить неутешительные данные: последним приобретением Кобблпота стал земельный участок в посёлке Сент-Виллэдж, оформленный на Джима Гордона и полностью переходящий в его собственность после подписи согласия на то, а всё официальное материальное наследство было переведено на необнародованный счёт во Франции.
