Ещё до рассвета Джонс проснулся в темноте от звона своего телефона, размером примерно в пять дюймов, который покоился в левом кармане чёрных штанов: несколько взрывов подряд тяжёлого металла и короткие гитарные вставки между ними. Он лежал неподвижно на спине, взглядом прорезая серый цементный потолок, который засыпан небольшими трещинами. Телефон продолжал вибрировать, пока Джаг не нащупал его и не нажал «отклонить». Это был Эф-Пи.
Странно, но он вдруг почувствовал легкий озноб в области спины, как будто под клетчатую рубашку проник маленький кусочек льда, хотя он был уверен, что помещение прогревается достаточной хорошо, чтобы чувствовать себя комфортно.
Всю неделю передавали, что вот-вот должен начаться сильный шквалистый ветер и обильные осадки в виде снегопада. Спустя пять дней, в пятницу, этот прогноз, наконец, сбылся, проникая холодным объятьем под тонкое хлопковое одеяло и окрашивая взгляд в падение белых хлопьев за больничными стенами местного стационара.
Он уже мысленно знал, что близится нечто ужасное, хоть и не являлся медиумом или человеком, который умел предсказывать судьбу по кофейной гуще. Да, здесь и не было следа какой-то определенной закономерности или чередования. Это было то же самое, что сложить дважды два или помыть пол перед приходом гостей — слишком очевидно.
Кто-то уже говорил об этом: сначала шепотом дома, всматриваясь в не вымощенную золотом улицу, а потом открыто на просторной авеню, как какой-то священный обряд, словно призывая новую напасть или лавину неприятностей. Джонс слышал и в немом жесте соглашался, подхватывая эту волну волнения и давая ей глоток воздуха на новую жизнь.
Город боялся, закрывая окна и двери раньше того момента, пока тёмный купол, карабкаясь, подберется к сетке перламутрового заката и поглотит его.
Город знал себя лучше, чем обитавшие в нём горожане, он знал все свои неровности и кривые линии, проведенные вдоль дорог, и неправильно посаженные цветы среди солнечного дня, и маленькие прозрачные лужи, расположенные вдоль полосы магазинов, и запахи свежего хлеба из пекарни.
Он живой. Дышит и питается сплетнями, падениями, взлетами.
Поэтому Джагхед знал, что ему следует быть тише в своих рассуждениях и словах, ведь стены действительно обладали не только ушами, но и погаными ртами, напоминая порой заключенных людей в неровной кирпичной кладке.
«Тощий Интернет-воин» — именно так сказал однажды Реджи, после чего это послужило хорошим прикрытием для Джонса.
«Человек, который не способен причинить боль» — по сути, эти высказывания одинаковы, но второе ударяло сильнее и звучало намного обиднее, являясь позорным клеймом, высеченным где-то в области сознания.
Тем не менее, он считал это воплощением чужой фантазии, которая вышла в свет благодаря неприязни Бульдогов и Змеев, олицетворяясь в его лице, как нечто неположительное в многогранном поведении лидера саутсайдовской банды.
— Он волнуется за тебя, — отмечает Бетти, со скрипом переворачивая слегка пожелтевшую страницу книги.
— Я знаю.
Невольный вздох срывается с губ Джага, когда он попытался приподнять голову в паре сантиметров от твёрдого подлокотника дивана, обитого синей тканью, ведь шея предательски отдавала болью.
— Тогда почему не ответишь?
— В этом нет необходимости.
— В таком случае, может, просветишь?
— Если это что-то важное, то меня бы уже не было здесь.
И это являлось действительно правдой. Эф-Пи достал бы его даже в другой стране, даже если из-под земли.
— Странная семья, — делает вывод Купер.
— Не странней твоей, Бетс, — усмехнулся он, вспоминая Чёрного Капюшона.
Непонятная минута молчания поселилась между ними, будто ломая предыдущую беседу шумом зацепившейся птицы об карниз крыши. И Бетти начала новую.
— О чём думаешь?
Она всматривается в его выражение лица, то, как губы превратились в тонкую линию, и глаза перестали моргать.
— Ни о чем, — очнулся Джаг, повернувшись в сторону Купер. — Почему меня ещё не выгнали?
Позапрошлой ночью он вернулся в отцовский трейлер, когда уже первые лучи зари проскальзывали сквозь листву деревьев, а теперь он вовсе не ночевал дома, везением тихо пробравшись в больницу через одно из открытых окон. Неудивительно, что Эф-Пи встревожен: его сына в любой момент могли пырнуть ножом или, вспоминая недавние события, подстрелить.
А Джагхеду не хотелось возвращаться домой, где в постели есть место только переживаниям за завтрашний день и страхам, что кто-нибудь вновь испытает вкус смерти. Поэтому ему надо было, как сторожевому псу, суметь сохранить жизнь хотя бы Бетти. Мало того, она лежала в больнице довольно долго, и он боялся, что за это время ещё более плохое настигнет её, ворвавшись вихрем в одиночную палату.
— Я договорилась, — довольно говорит она, — но с наступлением обеда ты должен покинуть больницу.
Джонс думал, что она определенно достойна лучшей жизни, пусть и не с ним.
— Это хорошо, — улыбнувшись, произносит он, — но, будь возможность, я бы пробыл тут вечность.
Купер слегка покраснела, откладывая на прикроватную тумбочку книгу с чёрным толстым переплетом, кажется, по психологии.
Прикусив верхнюю губу, она неуверенно спросила:
— То, что ты сказала тогда, это…
— Правда? — закончил Джаг за неё.
— Шутка? — перебила его девушка.
— Да, я сказал это, чтобы посмеяться, — начал недовольно он, вытянув затекшую ногу. — Ты не веришь мне?
Сомнения барьером встают между ними, повествуя о начальной стадии разложения человеческих отношений. А спустя пару месяцев это превратится в недопонимание, как это произошло с Арчи в одно прекрасное утро. Одно порождало другое, замыкая круг чёрным небосклоном без звёзд и надежд, сменяясь ненастоящим солнцем среди дыма.
— Нет же, верю, — помотала головой Купер, — просто хотела убедиться ещё раз.
— Бетс, я люблю тебя, — тут он сделал паузу, а потом добавил, — ещё с детства.
Голоса, доносящиеся из коридора, делали только хуже, размазывая красивую и яркую картинку серой краской, очерняя её запахом медикаментов и пыльной сыростью.
Джонс впервые кому-то признавался в любви, впервые говорил что-то подобное по-настоящему искренне, со всей душой и сердцем, как надо, как принято, не отворачиваясь и не смущаясь, стараясь спрятать взгляд в каменном полу или белой стене.
— Джагги, это так мило, но извини, — расстроившись, тихо говорит она.
Словно эти пустые извинения могли крестом перечеркнуть его чувства, заживляя раны через раствор спирта — также больно. Если бы всё было так просто во всех невзаимных отношениях: люди бы забыли слово «страдать» и научились быть счастливыми.
— Джаг, почему Арчи упал в обморок?
Какое-то время он не мог сообразить, что сказать. Она неожиданно переплеснула тему, оставляя прошлую где-то позади. Так или иначе, он договорился с Эдрюсом, и они оба должны были хранить молчание, не упоминая об этом случае. Но Джонс знал, что рано или поздно правда настигнет её, что невозможно вечно притворяться, скрываясь за маской неведенья, и быть паразитом, а не другом.
— Наверное, из-за тебя.
Всё это раздвоение не давало ему покоя. Это имело лишь отчасти истинное лицо, а он по-прежнему не желал быть человеком, который врёт.
Бетти насторожилась, и её взгляд пополз вниз, словно по строчкам, где говорилось об обмане. Она хорошо знала своего друга. Арчи не упал в обморок даже тогда, когда пуля угодила прямиком в его отца, Фрэда, значит, случилось что-то действительно ужасное.
— Ты мне что-то не договариваешь? — в её голосе можно было разглядеть нотки подозрения, но уголки губ приподняты. — Почему все скрывают, что случилось тогда? Джагги, я должна это знать, а если не скажешь ты, то я сама найду правду.
Непоколебимая и решительная. Он предполагал, что всё связывающими ниточками постепенно придёт к этому разговору.
***
Среда выдалась на славу: мокрая и пропитанная холодом, доходящим до костей, а чайки летали низко, практически задевая верхушки золотых деревьев. Всё было прекрасно… пока отрубленная голова не покатилась вниз по ступеням, ведущим на тот свет.
Джеральд Петит. Ужасное мёртвое лицо. Каштановые волосы были испачканы кровью, а застывшие глаза сквозь пелену пакета смотрели прямо на Джагхеда, будто вот-вот готовые раствориться в могильном свете и покрыться жёлтой коркой.
Возможно, оставаться здесь являлось роковой ошибкой. Возможно, вызвать шерифа было неправильным и необдуманным действием.
Он сомневался. Такая судьба не достается из-за глупости. Это лишь очередное небесное составляющие, которое он обязан пережить, как данность.
Навстречу врагу, стоя на грани, разделяющей порознь его страх и некое чувство виновности перед человеком, подстрелившим Бетти, он отпускает руки и отходит назад. На нём не лежала смерть Верзилы, но она была похуже чернеющей черноты. Она воронкой затягивала, и поэтому стоило поскорей убираться из места, где стены окрашены в красный.
Джонс не бесстрашный, даже если о нём привыкли так думать. Эта была лишь иллюзия, подобная бликам от фонарей на стеклянной поверхности, а главное — она являлась временной. Он не тот человек, который бросится в огонь или прыгнет с каньона в воду потому, что ему не слабо. Его многое пугало, как и обычных людей.
И сейчас тот самый момент, когда присутствует слабость в его движениях — лишь неправильная дрожь от позвоночника до ног. Чувство отвращения проходит по всему телу, достигая глотки и призывая рвотные позывы, словно он сам делал глубокие надрезы на шее Верзилы и выводил кровавую надпись пальцами.
Он не хотел думать об этом, но понимал, что его ещё будет преследовать это наваждение призраком, заставляя дрожать в немом приступе паники по ночам. И начнут прокручиваться в голове, напоминая видеокассету, эти жестокие моменты, как удары по рёбрам, и, проникая глубже, они будут замирать, оставляя горечь.
Дальше, как по нарастающей, уникальность этого случая приносила за собой невкусные плоды, и лица искажались в немом вопросе, а молчание селилось на губах и сковывало их. Они не знали, что может ждать их дальше, за очередным поворотом. Это неведенье всё больше пугало.
И во всём этом шуме полицейских сирен, казалось, присутствовало что-то фальшивое, как поставленная школьная сценка по «Кэрри Уайт» около года назад, где погибла Мидж Кламп. Нет, Джаг не ждал того, что кто-то станет обливаться свиной кровью или громить город способностью телекинеза. Но он понимал, что во всех этих историях есть одно связывающее: кто-то всегда умирает. Пусть на героя не накладывается проклятие через ведьмовский мешочек, описываемый намного подробнее в книге Якова Шпренгера и Генриха Инститориса, однако присутствие могильного остается неизменным и через отрезанные пальцы и головы.
Неведомая сила внесла хаос в обычное течение дня, оставляя за собой никому неизвестную тропу куда-то вдаль, где находился настоящий убийца, который отравлял их существование и селил сомнения.
Теперь Джагхед понимает, что Ривердэйл — гиблое место. Это тот самый город, где выкапывают могилы бульдозером и улыбаются на камеру ранним утром с лопатой в руках, а ночью вытирают пол в гостиной комнате от крови, отправляя гнить тело по водосточным трубам, избавляются от собственной семьи, притворяются любящими, но на самом деле — существа, чуждые человеческой природе.
Его сердце гулко колотилось, а холодный пот скатывался каплями, проходя мокрыми линиями вниз. Его била лихорадка.
— Арч, скажи, что это не твоих рук дело, — тихо произносит он.
Взгляд Джонса упал на мужчину лет тридцати, который закончил помечать место преступления, зацепляя жёлтую ленту за ржавые перила.
— Нет, — отвечает Арчи, опустив голову.
— И что теперь делать?
Но он так и не услышал ответа, скрывающегося среди дождя. Только грохот свалившегося тела на землю говорил о том, что придётся жить дальше, проходя через жестокость, словно пересекая воду в озере, и, не идя ко дну, всегда всплывать вверх.
***
— Боже, — произносит Бетти, прикрывая рот ладонью.
Наворачиваются слезы на её глаза, и слышится первый глухой всхлип посреди палаты. Он подходит к больничной койке осторожно, практически бесшумно, как подходил к матери четырьмя годами раньше, чтобы успокоить. Джаг тянется к ней, прижимая её дрожащие тело к себе, и это вызывает чувство непривычной слабости.
Джонс этого не знал, но что-то в нём уже сломалось при виде измученного лица Бетти. Он разваливался точно так же, как и Купер: медленно и с болью, со слезами на глазах, переживая вновь тот день, будто впервые.
— Это опять папа, да? — уткнувшись в плечо парня, тихо спрашивает она, и новая волна истерики охватывает её, перекрывая комком в горле дыхание.
— Шериф сказал, что за час до преступления проверял тюремные камеры. Хэл был на месте.
— Тогда кто это? Кто этот чёртов потрошитель?! — срывается на крик Купер, сжимая его рубашку сильнее.
— Бетс, тише, — ласково ответил он, поглаживая её по голове. — Сначала успокойся. Мы обязательно найдём его, слышишь? Чего бы это ни стоило, но никто больше не пострадает от его рук.
На тот момент он верил в свои слова, что сможет справиться с этой напастью практически в одиночку, пока не понял, глядя на неё в то октябрьское утро, что конец неотвратим. Её губы прижимались настолько отчаянно к его губам, словно последний раз им суждено почувствовать эту сладость и привкус умиротворения в объятьях друг друга. У неё всё ещё на щеках влага, а у него вместо полёта под ногами твёрдая земля и трясущиеся руки. Он думал о том, насколько могут быть приятными и мягкими прикосновения любимого человека, как пальцы проникают под кожу, оставляя легкие покраснения и будто растворяясь в расплавленном шелке недосказанной любви.
Вместе слишком тепло, даже жарко, однако всё равно крапинами покрывается тело, испытывая новые ощущения, и внутри что-то расходится фейерверком, заполняя пустые легкие искрами, напоминающими отдаленно счастье.
Нашел ли Джонс спасение, закрывая глаза и отдаваясь в эту бездну? Скорее погиб, пытаясь проникнуть в бездонный омут глаз напротив. Он так больше и не смог вернуться на песчаный берег, покрываемый лазурью, оставаясь утопленником зачарованного озера, названного в честь Бетти Купер.
Этот поцелуй — поцелуй настоящей смерти. 
