Знания не передаются половым путем

На протяжении веков Шпили наблюдали за Терратусом. Они помнили и рассказывали. А Геспер слушал. Внимательно, как когда-то, будучи прилежным учеником, слушал лекции Тунона, а еще раньше — наставников, с юных лет обучавших его искусству боевого мага. Только не конспектировал — не было нужды. Каждое слово, каждый образ врезался в память так глубоко, что, закрывая уцелевший глаз, Геспер видел сияющие, как огненный шар Резонатора, руны. Тех, кого он сам когда-то пустил на вершину Горного Шпиля, Геспер с омерзением прогнал. Будучи Архонтом, он понимал гораздо больше невежественного Вершителя судеб, которым когда-то был. Чужие голоса мешали долгим медитациям, заглушали вкрадчивый шепот Шпилей. Теперь, после окончания Завоевательного похода Кайрос, площадка вновь пустовала — совсем как в предпоследний день локтя Мечей, когда разрешился Эдикт Казни. Негасимое пламя жаровен мешалось с влажным маревом облаков, гудела и полыхала подобная солнцу сфера. Дни и ночи Геспер проводил перед Резонатором, неподвижно сидя на сложенной вдвое шкуре и чувствуя под руками живой, дышащий камень статуи — и свои ладони, подрагивающие от напряжения и усталости. От образов, наполняющих сознание, перехватывало дыхание. Едва ли он мог привыкнуть к тому, что видел, взмывая над Ярусами выше любой птицы — да что там птицы, выше светил! — или погружаясь глубоко в недра Терратуса, плутая между прошлым и настоящим. Геспер любил двойственное ощущение от разговоров на забытых языках: он не знал слов, обращенных к Горному Шпилю его предшественниками, но понимал значение каждого. Он тянулся дальше вместе со странствующей по небу кометой из рыжего света, исследовал пределы своих возможностей и владений, заглядывал в окна дворца Кайроса — личной встречей его Владыка так и не удостоил — наблюдал за предыдущими хозяевами Шпиля, за их неудачами и успехами, и учился. Видел мир задолго до основания Империи. До рождения Кайрос. Задыхаясь от ужаса и восторга, Геспер голодно глотал все новые и новые образы, все до единого, до крупицы, до крошечного штриха сигила, чтобы понять больше — и разделить свои знания, как влюбленные делят постель, с тем, кого считал достойнейшим из достойных. Когда видения иссякали, мир перед взором плыл и сиял. Звуки то доносились как сквозь толщу воды, то становились невыносимо громкими. Привыкшее к оцепенению тело едва слушалось, первые шаги давались с трудом, и даже спустя часы после медитации Геспера заметно пошатывало. Он по-прежнему был слишком... человеком, и бренная плоть предъявляла свои требования. Она хотела есть и спать. Сжимая в дрожащих пальцах миску с кашей, Геспер, могучий и величественный Архонт, сожалел о собственной слабости. Недалеко же он ушел от простого смертного! Его голосу внимали стихии, по его воле гибли и зарождались цивилизации, но застуженная требуха неприятно ныла, голод крутил живот, а суставы скрипели, как плохо смазанная телега. Со смесью восхищения и зависти Геспер думал о том, кто преодолел низменные потребности, стал выше и шире любых границ, — о Голосах Нерата. Идеальное существо. Никогда Гесперу не сравниться с ним в своих знаниях, в своем величии, сколько бы ни показывали ему Шпили... и никогда не устать от их кратких встреч. Покидая темные залы Шпиля Авроры, Геспер каждый раз вспоминал свои прошлые визиты в Какофонию и воображал, как пройдет новый. Мысли скакали от того, что Нерат говорил, к тому, как он это делал, от изумрудного пламени в глазницах — к обернутым темными лентами пальцам, поглаживающим скипетр. Стоило этому образу воскреснуть в памяти, как вдоль позвоночника бежали мурашки. Жар раскаленного солнца Ярусов не шел ни в какое сравнение с тем, что испытывал Геспер, думая о Нерате. Казалось, будто кровь в венах обратилась лавой — спасибо Эдикту Огня за память о том, каково это. Пару раз Гесперу даже приходилось делать остановки, чтобы справиться с возбуждением. Прошел почти год с тех пор, как закончилась Гражданская война. Нестройным хором голосов Ярусы присягнули Кайросу и оделись в красное, как того и хотел Нерат. Какофония оставалась на прежнем месте, но люди и зверолюды покидали ее практически каждый день: кто — своим ходом, а кто — безжизненной грудой плоти. С наступлением мирного времени Алый Хор не прекратил убивать, но, лишенный цели, все чаще оборачивался против себя же — подобно змее, пожирающей свой хвост. После последней стычки тела даже не оттащили с дороги, и, перешагивая через них, Геспер думал, что скучает по временам, когда Ярусы еще не покорились Кайрос. На Терратусе врагов у Империи не осталось, и до очередного мятежа сражаться Орде было не с кем. Многие спрашивали себя: как мир изменится теперь? Слишком часто Геспер слышал от окружающих, что Кайрос терпит Нерата, пока от того есть польза. А что, если они правы? Если теперь, когда весь Терратус объединен под единым флагом, Кайрос решит, что ей не нужны Архонты? Эти мысли преследовали Геспера в кошмарах и наяву — вот и накануне ему во сне виделась Какофония, опустошенная страшной магией Оспы. Тревога не отпускала его, а воображение все сгущало краски, заставляя прибавить ходу. Ближе к мосту через пропасть он и вовсе перешел на бег. Только увидев Нерата, Геспер, наконец, успокоился. Тот был жив. Невредим. Даже беззаботен. Прохаживался вдоль расписанных кровью стен, задумчиво поглаживая бронзовую бородку. Картин стало больше, и некоторые из них еще блестели на солнце не успевшей засохнуть «краской». Геспер почувствовал, что Нерат смотрит, прежде, чем тот обернулся. — Архонт! Ты все-таки решил навестить нас? — он театрально всплеснул руками. Скипетр взлетел в воздух, описал широкий полукруг и плавно лег обратно в ладонь. — Какой приятный сюрприз. Мы видим, ты торопился. — У меня было плохое предчувствие, — Геспер смущенно потер шею. Вот идиот, сам придумал — сам испугался. Этим картинкам в голове можно было не верить. — К счастью, я — не Архонт Предсказаний. Стараясь сдержаться, Геспер прикусил щеку изнутри, но все-таки зафыркал. Рассмеялся и Нерат — своим скрипучим лающим смехом. Ему правда понравилась шутка? — Мы тронуты твоей заботой. И раз уж ты появился так вовремя — не хочешь взглянуть на наше последнее творение? Мы только что закончили, — он радушным жестом указал на рисунок подле себя. — Можешь не отвечать: мы знаем, что хочешь. В его самовлюбленной манере Геспер находил особенное очарование. Нерат вел себя так уверенно — и одновременно жадно требовал подтверждения своей исключительности. Геспер не сомневался: посмей он не подойти поближе или вовсе отвернуться — и его освежевали бы заживо, смазав раны «жалящим ожогом». Самые свежие мазки алели артериальной кровью, тогда как более ранние собрали все оттенки темно-красного и бурого. Но вскоре все краски обещали превратиться в одну и, помня об этом, Нерат использовал только штрихи и контуры. Отточенный за сотни лет жизни талант позволял превращать простые, казалось бы, линии в истинные шедевры. Геспер слушал пояснения Нерата предельно внимательно, но все равно слишком отвлекался на него самого, пусть даже видел лишь краем глаза. Архонт Тайн славился тем, что его магия притягивала взгляды, но и без губительных чар для Геспера ничего бы не изменилось. Не такой величественный, как другие Архонты, нескладный и тощий, в изорванных лохмотьях, Нерат обладал болезненной привлекательностью. Как если бы он однажды сломался, покрывшись трещинами, — и этот излом вознес его к совершенству. Ему хотелось служить, даже если это означало ползать у него в ногах, оберегать от врагов, пусть даже от самой Кайрос, но сильнее всего — прижать к ближайшей стене, хоть бы и к той самой, с новой картиной. Геспер мотнул головой, отгоняя образы забинтованных рук, обнявших его за шею, обхвативших талию босых ног... Это было физически невозможно. Кто вообще в здравом уме станет совать член в огонь? Еще бы Геспер сохранил этот здравый ум... Он попытался вновь сосредоточиться на рисунке, но опоздал. Нерат умолк — как и всегда, когда замечал, что Геспер не слушает. В половине случаев это заканчивалось новыми шрамами. — Довольно! Нерат вскинул руку. Полоса прорывающегося сквозь повязки зеленого огня пересекала его ладонь. Она могла бы оставить на губах восхитительные ожоги... — Мы понимаем, что желание повидать нас, погреться подле нашего гения — достойная причина, чтобы покинуть Колодец Вендриенов. Но явился ты не за этим, верно? На сей раз Гесперу повезло. — Если бы я возвращался всякий раз, просто соскучившись, то никогда не покинул бы Каменное Море. Я здесь, чтобы рассказать о новых видениях. Рассказать. Будто он мог передать словами, каково это — пройти сквозь Погибель, будучи сгустком света, и почувствовать ее кровожадный взгляд. Будто Нерату нужно было слушать, чтобы узнать, что Геспер принес ему в тайнике своего сознания. — Мы заинтригованы, — пламя под маской вспыхнуло ярче. Ненасытный до новых знаний, Нерат обошел Геспера с грацией учуявшего кровь хищника. — Идем. Туда, где не будет лишних глаз и ушей, способных подслушать ответы, предназначенные для нас одних. И добавил, понизив голос до глухого скрежета: — Мы ненавидим делиться. Всякий в Алом Хоре знал лучше, чем счет до пяти — из палатки Нерата возвращаются изменившимися или не возвращаются вовсе. Приглашение поговорить наедине расценивалось как приговор. Геспер же ощущал себя счастливейшим человеком в Терратусе. От широкой улыбки сводило скулы. Отирающиеся неподалеку хористы перешептывались, указывая на них с Нератом, и Геспер прекрасно понимал их недоумение и сочувствие, но ничего не мог поделать со своей опасной привязанностью. Времена, когда он еще мог противиться ей, канули в небытие вместе с последними очагами мятежа в Ярусах. Муха, попавшая в паутину — вот кем ощущал себя Геспер. Счастливейшая из мух, отравленная нектаром-ядом. Когда, покорив Лазурь, Алый Хор занял разрушенный город, Нерат сменил палатку на переживший землетрясение дом. Стараниями рабов все внутри поддерживалось в чистоте. Ни пыли, ни грязи — разве что принесенная Геспером на подошвах сапог. Такой поразительный контраст с Какофонией, пропахшей гнилью и нечистотами! Все правильно. Нерат заслуживал самого лучшего. А еще он любил роскошь и комфорт — в своем собственном извращенном понимании этих слов. Впрочем, от кровавых инсталляций в гостиной он все-таки воздержался. — Подойди ближе, — Нерат поманил Геспера к себе. Его высокий, составленный из множества других голос порой становился удивительно вкрадчивым. Игра ли света и тени подбрасывала желанные образы больному воображению, но уголки губ на бронзовой маске слегка приподнялись. В зеленых прорезях глаз смешливо плясали искры. Геспер чувствовал себя игрушкой в руках Нерата, всего лишь развлечением, не успевшим ему наскучить. И, как хорошая игрушка, послушно шагнул навстречу. Изумрудным маревом вползая в глазницы, голову заполнил оглушающий, ни с чем не сравнимый жар. Геспер шумно выдохнул, почти застонал, мышцы на миг напряглись, реагируя на вторжение, и вновь расслабились. Нерат продолжал говорить, и привычное эхо превращалось в рев пожара, проникало сквозь плоть до самых костей, заставляя их вибрировать в такт. Спираль шрама-сигила, вырезанного когда-то его рукой, раскалилась, как клеймо вроде тех, что ставили новобранцам Хора. Такого жара Геспер не испытывал ни когда произносил в Спорных Землях Эдикт Огня, ни когда, завладев Архивом, впитывал его мощь. Тело сотрясали судороги, боль клокотала в венах, и, даже сосредоточившись, Геспер не отличил бы агонию от экстаза. В первый раз — и тогда он был совершенно уверен, что ему предстоит стать одним из Голосов Нерата — Геспер продержался совсем недолго, сознание померкло, уступая милосердной тьме. Теперь же он находил в себе силы завороженно смотреть в пляшущий под бронзовой маской огонь. Ощущать. Даже двигаться. Перемотанная бинтами ладонь лежала на затылке, давила пальцами на шею, заставляя наклонить голову. Геспер знал: разозли он Нерата — почувствует ее на своем горле, и ловил себя на мысли, что хочет попробовать. Получить наказание, заслуженно или нет. Боялся только разочаровать Нерата, утратить его расположение — высшее благо из всех, доступных Гесперу. Их лбы соприкасались. Шипы, венцом опоясывающие бронзовую голову, впивались в кожу. Из-под истрепанных складок ворота сочился душный зеленый дым, с каждым вдохом горячо наполняя легкие и оставляя на кончике языка привкус золы и тлена. Нерат был осторожен ровно настолько, чтобы не выжечь разум. Языки пламени вылизывали череп изнутри, пальцы впивались в мозг, перебирали мысли — то ласково гладили, то немилосердно сжимали, выдирая ненужное, и тогда Геспер жалобно всхлипывал, сжимаясь от боли. Фантазия рисовала слишком материальные образы. Такого не могло происходить на самом деле — не так ярко, не так буквально. Просто иллюзия, обман восприятия, но до чего же близко стоял Нерат, до чего глубоко забрался в голову! Он пах раскаленным металлом, сухим пергаментом и сладковатой гнилью, и, опьяненный ментальным единением, Геспер не мог больше противиться своему желанию — потребности! — дотронуться до него. Было ли у Геспера такое право? Едва ли. Но правила и запреты утратили свою силу, и остановить его смогли бы только цепи и кандалы — а их не было. Пальцы скользнули по оплетающим тело заскорузлым лентам, сжали их, проваливаясь в зазоры. Языки пламени прыгали по рукам, кусали костяшки пальцев. Геспер подался вперед и, задыхаясь от восторга, навалился, зажал Нерата между стеной и собственной грудью. Тот оказался легче любого мужчины, любой женщины, с которыми Гесперу доводилось бывать прежде. Хрупкий, невесомый, уязвимый и могущественный, властный. Противоречивое сочетание заводило, но не так сильно, как его бесплотное тело — такое горячее, такое близкое. Геспер больше не мог думать ни о чем другом. Если завтра за подобную непочтительность он будет мучительно умирать на колу — пускай, забраться Нерату под одежду того стоило. Стоило чего угодно. В паху стало так горячо и тесно... Принимая за согласие то, что его еще не скрутило от жгучей боли, Геспер решился на поцелуй. Губы маски оставляли на языке кровавый привкус. Гладкие, неподвижные, жесткие — ничем, кроме формы, они не походили на человеческие. И все же Геспер упрямо толкался в них языком, и в какой-то момент ему даже почудилось, будто Нерат отвечает. Или не почудилось? Одна его рука по-прежнему лежала на затылке Геспера, а другая сжимала скипетр, но кожу пощипывало от иллюзорных прикосновений: словно пальцы пробежались по спине, словно ногти впились в лопатки, оставляя длинные саднящие полосы. Словно на шее, мешая вдохнуть, затянулся бронзовый ошейник. Голова кружилась — чужое присутствие заполняло ее, кололось в позвоночнике сотней игл, сотрясало тело крупной дрожью. Шепот с многоголосым эхом, минуя уши, звучал прямо в мозгу Геспера: — Мы все гадали, решишься ли ты. Робость тебе не к лицу. Не таким ты запомнился нам, когда встал на нашу сторону. Значение слов дошло не сразу — в первые мгновения Геспер просто слушал голос. Точнее, Голоса. — Ты... знал все это время? Звучание и интонации наконец-то обрели смысл. В них сквозило что-то непривычное, чуждое... Похожее на волнение. Ответом Гесперу стал смех — неуловимо напряженный, будто тонкая, туго натянутая струна. — Ах, Архонт... Временами ты все тот же наивный Вершитель судеб, впервые пришедший к нам. Ну конечно... Конечно же знал. Геспер сам открывал ему все свои желания и мысли, сбрасывал защиту и оставался все равно что моллюск без раковины. Он не смог бы ничего утаить, даже если бы очень хотел — и ему это нравилось. Геспер всегда любил служить, подчиняться. Нерат предлагал ему самый прочный из поводков — сильнее любых уз и клятв. — Значит, ты позволишь мне продолжить? Геспер замер в ожидании, и даже сердце, до того колотившееся чересчур быстро, пропустило пару ударов. Он уже не боялся, что Нерат откажет ему, но хотел получить разрешение, а еще лучше — приказ. Хотел показать, каким исполнительным и отзывчивым может быть. От предвкушения сладко сводило живот. — Не будем скрывать: твоя похоть будоражит нас, — бронзовая маска качнулась в сторону, и пламя расцвело на светлой стене причудливым зеленым цветком. — Пожалуйста, продолжай. Мы настаиваем. И простого: «Да», — хватило бы, чтобы Геспер обезумел от счастья, но Нерат говорил с придыханием, и Гесперу на миг показалось, что он сейчас кончит от одного лишь голоса. Но нет, ему все еще требовалось что-то более... материальное. Нетерпеливо потершись о худое бедро Нерата, Геспер отступил на полшага назад — слишком уж тесно обнимал — запустил руку под набедренную повязку и взялся за твердый, налившийся кровью член. Он и не надеялся, что вскоре почувствует ладонь Нерата рядом со своей. Та была теплая, не обжигала, хотя умела — Геспер хорошо выучил это. Простая ласка: ни ножей, ни крюков, ни крови. Ленты из грубого льна раздражали кожу, почти царапали, но любое неудобство, любая боль была во сто крат приятнее всего, что могли предложить люди из плоти и крови. Геспер не смел даже надеяться, что однажды получит нечто большее, чем дразнящая двусмысленность во фразах и жестах. Что Нерату знакома любовь не только между жертвой и палачом. Уже не сдерживая своих порывов, Геспер бесстыдно терся о его руку, постанывая от удовольствия. Чувствовать Нерата в себе, в своей голове, в своих мыслях, и одновременно — его пальцы, плотным кольцом сжимающие член, и взгляд, скользящий по лицу с ненасытным любопытством, было... странно, почти неправильно. Как и всегда, когда грезы вдруг воплощались в действительность, превосходя все ожидания. Геспер кончил со стоном, комкая в руках пунцовый халат. Но Нерат продолжал: все так же хозяйничал в его мыслях, перебирая воспоминания и эмоции. Гесперу ничего не оставалось, кроме как стоять на подгибающихся ногах, всматриваясь в зеленое пламя. Только после того, как Нерат наконец удовлетворил свое любопытство, Геспер смог опуститься на колени. Ментальная близость всегда вытягивала из него все силы, оставляя после себя блаженную сытую пустоту. Плотские утехи делали ее особенно изматывающей — и прекрасной. Геспер подался вперед и коснулся губами увесистой, забрызганной спермой пряжки, прошелся по ней языком, собирая теплый солоноватый вкус. Хотел бы он облизывать и целовать не только равнодушный металл. Узнать, обожжет ли член Нерата язык и горло, похоже ли его семя на жидкий огонь. Но, прижимаясь щекой к запахнутому халату, Геспер чувствовал: Нерат не возбужден. Помнил ли он, величайший из Архонтов, каково это? Чувствовал ли вообще чужие прикосновения? Сирин говорила, что порой он грезил о сексе, но мог ли действительно заниматься им? Хотел бы?.. Прикосновение к волосам заставило поднять голову. Геспер приготовился вдохнуть запах горелого, но нет — ладони Нерата не обожгли его. Наказания не последовало. — Не все сразу, мой восхитительный Архонт. Ты еще не заслужил ответов на эти вопросы. Чувствуя, как по лицу расползается глупая улыбка, Геспер опустил взгляд на сложенные на коленях руки. Кожа кое-где покраснела и пошла волдырями, набедренная повязка сбилась на бок. Перед тем, как покидать дом, надо будет не забыть поправить. — Могу ли я остаться еще ненадолго? Хотя бы несколько дней, прежде чем отправиться в путь? Покидать Нерата отчаянно не хотелось. За последний локоть Геспер успел безумно соскучиться по тому времени, что они проводили вместе: по рассказам Нерата о снах, по его теориям, по звуку его мистического многоголосия, по тому, как держал нож, срезая кожу с кровоточащей плоти — и не важно, чью. Его общества Геспер вожделел больше могущества, даруемого Шпилями — что уж говорить об остальном? Но какой толк был здесь, в Какофонии, от самого Геспера? А просить Нерата перебраться ближе к Колодцу Вендариенов... На это у него, увы, пока не хватало наглости. — Мы всегда рады тебе. Глядя снизу вверх, Геспер не видел лица Нерата — только утопающую в языках пламени бороду, — но воображал, будто тот улыбается. — По крайней мере, большинство из нас. Геспер тихо, счастливо рассмеялся. В прошлом шутки Нерата о поглощенных душах казались ему жуткими и пугающими. Теперь же от них становилось теплее — нет, не в паху, на сердце.