Стихия

— Подождите, прошу вас! — парень догоняет скрывшегося за поворотом человека и останавливает его. — Прошу, расскажите мне, расскажите. Человек слегка пропах спиртом, идет нетвердо, оборачивается медленно. Но он опрятно одет и в его взгляде ни намека на туманное опьянение. Он, наверное, не может спиться. Не такой человек, как он. Впрочем, всё это глупо, но только не сейчас, когда молодой человек невольно съеживается под пристальным взглядом обернувшегося. — Хочешь знать правду? Открой газету, парень. — Но в газете пара сухих фактов, сэр, — неуверенно возражает тот. — Их знают все. Пара сухих фактов. Наверное, так оно и бывает. Старик прислоняется к стене, не сводя глаз с любопытного юноши. Ему, похоже, лет семнадцать. Столько же было тому, другому парню, прострелившему себе висок посреди моря. Ты бы убил себя ради жизни других, парень? Ты бы вообще вышел в море? Иногда Никерсону казалось, что эта история не происходила никогда: уж слишком до обыденного нереальными были дни под палящим солнцем, огромный хвост над взбаламученной водной гладью. Ему даже казалось, что он смог бы справиться с грехом, вечной тяжестью легшим на плечи выживших, забыть о девяноста днях бездействия и дожить до конца бурную жизнь. Он мог бы смириться с произошедшим, как смиряется любой моряк, попавший в переделку Моря, если бы только на пути постоянно не выскакивали интересующиеся вроде этого парня, будоража старые воспоминания, заставляя раз за разом возвращаться в то бесконечное плавание. Да что они могут знать. Ничего. Ничего о голоде и отчаянии, ничего о канатах, режущих руки, о панике запутавшегося в парусе под водой. Ничего о вкусе человеческого сердца, о всеобъемлющем, небесном счастье увидеть дымку острова на горизонте, ничего о благодати шептать «Земля» потрескавшимися, иссохшими губами. Как глупо, как безрассудно отважно было направить судно против существа, олицетворяющего саму природу Моря. Море само рассудило убийц и жертв и привело приговор в исполнение. Никерсон усмехается своим мыслям. Кажется, человек всё-таки не венец творения, а только заносчивый паж в огромной игре, затеянной стихией.  Бог. Никерсон запрокидывает голову и смеется тихо, обреченно под удивленным взглядом парня. Так иногда смеялись умирающие в лодках люди. Бог! При чем тут Бог, сидящий под сводами базилик и храмов. При чем тут Бог, которого они молили привести их к земле. Помилуйте, Всевышний никогда их не слышал. Он не смотрел в сторону просторов, где правосудие вершит сила, неподвластная пониманию и обузданию ни одного существа в этом мире. Море! Море родилось задолго до того, как ступила на землю нога человека. Море вспенивалось и без кораблей, разрезающих волны. Моря не следовало бояться, бежать от него. Море следовало уважать. Море следовало оставить в покое раньше, чем начать прыжок выше головы. И слушать, когда однорукий капитан предупреждал об опасности срывающимся голосом. Ты хочешь знать, что произошло, парень? Это был урок мореплавателям, к которому они не прислушались. Снова плавали китобойные суда, и снова погибали в морской пучине. Белый кит — это страж, пришедший из ниоткуда. Белый кит — существо, способное обыграть человека, Бога, время. Белый кит хотел оградить Море от крови, проливаемой людьми. Они поплатились сполна за свою глупость, поплатились жизнями, здоровьем, рассудком. А только некролог и пара сухих фактов — вот, что люди вынесли из их ошибки. — Хочешь знать правду? Мы видели самое сердце моря. Никерсон разворачивается и уходит. Никто не внял их голосу не тревожить стихию.