Никогда не...

В одно мгновение из рук Кибома выскальзывают телефон с открытыми новостями и кружка с недопитым горячим чаем. Длинные дрожащие пальцы тут же обжигает кипятком, но он сейчас совершенно ничего не чувствует. Совсем ничего. Застыв в одном положении и не моргая, Дива всея Шайни смотрит прямо перед собой и молчит, закусив губу и пытаясь сдержать рвущийся наружу вопль. А что сейчас можно сказать? Да и надо ли? Из прокушенной насквозь губы сочится кровь, однако молодой человек не обращает на это никакого внимания. Темнота застилает его глаза, мешая видеть окружающий мир. Все размыто. Чувствуя пустоту внутри, Кибом все еще пытается дышать ровно, но у него ничего не выходит. С каждой секундой перед глазами все стремительнее сгущается темнота, и легкие сжимаются до такого маленького размера, что вдохнуть не представляется возможным. Он в очередной раз пытается, но только лишь начинает задыхаться. Ему плохо. Очень плохо. В какой-то момент Ки кажется, что он сейчас просто отключится. Потому что реальность неожиданно оказывается укрыта туманом. Собственно, именно это и происходит через каких-то пару секунд. Ноги внезапно становятся ватными, подгибаются, и веки тяжелеют. Наверное если бы не вовремя подоспевший лидер, танцор бы точно при падении ударился головой об угол стола. — Кибом! — так неожиданно появившийся в дверном проеме Джинки с криком подскакивает к падающему парню, едва успевая подхватить его. Вместе с младшим Онью медленно опускается на пол, усаживаясь поудобнее, укладывает тяжелую голову к себе на колени и легонько ударяет его по щекам, пытаясь привести Диву в чувства. Боже, какой же он бледный и хрупкий сейчас. Мысленно лидер не перестает корить себя самыми жуткими словами. Потому что он в первую очередь должен был лучше следить за этим парнем. За обоими парнями. Да и в принципе за всеми мемберами группы. В особенности должен был следить за тем, чтобы Дива ничего не узнал раньше времени. По крайней мере, не вот так. Интересно, кто ему сообщил? У кого хватило совести так шокировать ни в чем неповинного парня? В чем именно тут дело, Джинки даже не нужно думать. Все и так понятно. Он видит на полу развалившийся после удара телефон, разбитую любимую кружку и только потом замечает покрасневшие пальцы. Вот же дурак. Потерял сознание от шока. Да еще и умудрился обжечься. Впрочем, это не удивительно. Для чересчур эмоциональной «мамочки» это, должно быть, было ужасным ударом. К тому же стоит учесть, что учесть Ки и виновника всего этого связывали отнюдь не дружеские отношения. — Боже ж ты мой, Кибом! — сидя на полу, Джинки вглядывается в бледное лицо, но младший, похоже, не собирается приходить в себя. — Эй! Ну же! На крики своего лидера на кухню прибегают крайне испуганные Тэмин и Минхо. Они были первыми, кто все узнали, и тоже в глубочайшем шоке из-за того, что произошло. Из-за огромной трагедии, так внезапно свалившейся на Шайни. Сердце сжимается при каждом счастливом воспоминании о прошедших днях группы, которые уже никогда не вернуть. Так горько от этого. И все из-за душевной слабости этого глупого Динозавра и его нежелание просить у кого бы то ни было о помощи. Ведь мог же просто сказать, что ему плохо и больно. Одногруппники бы непременно помогли. Ни за что бы не оставили. Но все понимают, что одному из них больнее всего. Поэтому и не хотели ничего сообщать до последнего, стараясь уберечь его и немного подготовить к кошмарным известиям. Просто не знали как о таком рассказать. Именно такой реакции и боялись. Знали, что у слишком чувствительного Ки по-другому и быть не могло. Хорошо еще, что он не поранился серьезнее. Ведь все могло плохо кончиться. Смерть — это самое страшное, что может произойти с человеком. Нет. Своей смерти не нужно бояться. Особенно, если она будет быстрой и, желательно, во сне. Самое страшное — это смерть близкого человека. Человека, с которым родственные души. Того, которого ты любил больше жизни. Для любви не важен ни пол, ни возраст. Главное, чтобы все было взаимно. Тяжело, конечно, когда влюбляешься в своего же одногруппника и, по совместительству, лучшего друга. Но сердцу ведь не прикажешь. Что ж, смерть и любовь не должны граничить друг с другом. Это не правильно. К сожалению, сейчас все иначе. Тэмин, прикрыв рот рукой, шокировано смотрит на перепуганного лидера и «мамочку», все еще находящегося без сознания. Ему страшно. Очень-очень страшно. Несмотря ни на что, он все еще остается ребенком. И по-хорошему ему бы избежать всего этого. Смерть Джонхена и главному танцору нанесла серьезный психологический удар. Потому что макнэ и обычные-то ссоры и травмы мемберов с трудом переживает. Что уж говорить о смерти одного из самых близких для него людей. Но он понимает, что для кого-то удар гораздо серьезнее. Что будет дальше, не понятно. Прямо сейчас Тэмину безумно хочется хоть как-нибудь облегчить внутреннюю боль Ки, но он понятия не имеет как. Прежде в такие ситуации ему попадать не приходилось. Ему страшно. А еще, безумно жаль своего убитого горем хена. В отличие от макнэ, Чхве Минхо, несмотря на дикий испуг, соображает чуть быстрее и тут же, оставив Тэмина в дверном проеме, бросается за холодной водой, наливает ее в стакан и возвращается к парням на полу, протягивая его старшему. Он присаживается на корточки возле них и тоже всматривается в смертельно бледное лицо. Все это время Минхо безумно переживал за Кибома и Джонхена. Боялся, что если кто-нибудь узнает о их связи, то у обоих будут большие неприятности. А этого ему очень не хотелось. Потому что тогда их карьере бы пришел конец. Но, к сожалению, Харизма так и не смог их уберечь. Конечно, о связи так и не узнали. Вот только то, что случилось, гораздо серьезнее. — Ребята, вызовите скорую, — быстро и почти что ударившись в панику, хотя обычно истерит именно Ки, говорит Джинки, отрываясь от созерцания безжизненного тела. Как же жутко это сейчас звучит. Ужасно. Лидер тоже человек, и ему тоже безумно страшно. Он отчаянно кусает губы, стараясь не закричать и скрыть свои чувства. Потому что ему ни в коем случае нельзя. Если и он сорвется, что будет с остальными? Кому как ни Онью поддерживать самых близких людей в трудной жизненной ситуации? Сейчас лидер понятия не имеет, что ему делать со всем этим. Что делать с этими детьми, которые вот-вот готовы сломаться. — Не надо скорую, — хриплый голос заставляет лидера вынырнуть из своих невеселых мыслей и снова склониться над парнем. — Я в порядке. «Мамочкой» Шайни считается как раз Кибом и только он знает, где и что находится, и потому Минхо требуется немало времени, чтобы найти сначала аптечку, а потом то, что может помочь сейчас. Успокоительное. Ну или хотя бы снотворное. Рэпер, в общем-то, не уверен, что оно, вообще есть в общежитии. Ведь эти препараты очень редко используются. Да и нельзя им без одобрения менеджера что-либо принимать. Тем временем, Джинки и Тэмин помогают Ки принять сидячее положение, и лидер садится так, чтобы поддерживать его со спины. — Как ты? — обеспокоенно спрашивает Онью, поглаживая младшего по спутанным волосам. — Встать можешь? Подожди секундочку, — он кивком просит парней присмотреть за Дивой, а сам на несколько минут убегает. Заняв место лидера, Минхо осторожно приобнимает Ки со спины и вручает ему еще один стакан с прохладной жидкостью, предварительно добавив туда порошок. Но, заметив, что тот, кажется, впал в какой-то ступор, сам помогает ему выпить это, аккуратно придерживая посудину. Хочется хоть как-нибудь помочь Кибому, облегчить его боль, но, сдается, это невозможно. А Кибом по-прежнему не шевелится. Просто не может. Кажется, все его тело онемело, и ему до сих пор кажется, что все это жуткий сон, и сам он находится где-то далеко отсюда. В этот момент «мамочка» ничего не чувствует и не слышит. В голове идеальная чистота. Плакать Ки тоже пока не может. Не сейчас. Пока что не в полной мере осознал, что вообще произошло. Ни для кого не секрет, что позже может стать гораздо хуже. Так всегда происходит. Все это слишком трудно. Просто сейчас Всемогущий Ки находится в глубочайшем шоке. Вернувшись назад, Джинки осторожно присаживается на корточки и оборачивает пострадавшие руки Ки мокрым полотенцем. Впрочем, ожоги вероятнее всего все равно останутся. Но младшему совершенно все равно. Сейчас он не способен что-либо чувствовать. — Потерпи немного, сейчас пойдем отдыхать, — лидер устало вздыхает. — Возвращайтесь в свою комнату, — тихо говорит Онью, не глядя на младших. — Я сегодня, пожалуй, переночую в комнате Ки и…и Джонхена. На этих словах Дива вздрагивает всем телом и переводит пустой взгляд на Джинки. И дышать начинает тяжело и загнанно. Хоть он ничего и не чувствует, но до боли знакомое имя режет слух. Кибом, действительно, не понимает, что происходит. Ему страшно. Очень. Очень страшно. Теперь и Онью тоже пугается. Подскакивает на месте и с силой сжимает чужие плечи. — Так, — хоть старший и старается говорить спокойно, голос его немного подрагивает. — Ки, тихо. Спокойно, — отчаянно шепчет он. — Давай-ка подниматься, милый мой, — нет. Ни на что такое лидер не намекает. Для него самое важное не дать истерике вырваться наружу. Просто лидеру показалось, что сейчас это прозвище будет как нельзя кстати. Сейчас с ним нужно быть как можно более мягким. Джинки тяжело вздыхает, быстро вздергивает того на ноги и практически на себе тащит его в комнату. Вот только не в их общую, а в свою. На всякий случай. Потому что Дива слишком плохо выглядит. Сейчас Лидер действительно боится оставлять младшего одного. Мало ли что тому в голову взбредет. Осторожно уложив Кибома на свою кровать, он присаживается рядом и снова касается рукой темных волос, начиная поглаживать его по голове. Спать Онью совсем не хочется. К тому же, он уверен, что просто не сможет сегодня уснуть. Как и другие. Хоть старший и отправил Минхо и Тэмина в комнату, он уверен, что они оба сидят на одной кровати, пытаясь не поддаваться чувствам. Ни для кого не секрет, что самые младшие участники не большие любители показывать свои истинные чувства. И, тем более, плакать. Слезы этих двоих слишком редкое явление. — Хен, — хриплый голос Кибома вырывает лидера из своих мыслей и заставляет его повернуться к младшему. — Можно тебя кое о чем спросить? Только ты обязательно ответь, хорошо? — он пару раз глубоко вдыхает, собираясь с мыслями, и поворачивается к лидеру. Глаза хрупкого юноши по-прежнему ничего не выражают, но он все равно старается сфокусировать взгляд и смотреть прямо на своего хена. Ки до сих пор не очень хорошо соображает, поэтому Джинки протягивает ему бутылку с водой, припасенную заранее. Опять же на всякий случай. Чтобы потом, если что, не бегать. Оставлять младшего одного даже на секунду не хочется. Страшно. Этой истеричной Диве все что угодно может взбрести в голову. Мало ли на что он решится в таком состоянии. Еще решит последовать за своим любимым. С него станется. — Это же все не правда? То, что пишут? — ему страшно. И в то, что Джонхен действительно умер, поверить он не может. Его вдруг начинает бить крупная дрожь, и Кибом зажимает рот рукой. — Хен… СМИ же могли ошибиться? Могли же? Охнув, Джинки тут же сгребает Ки в охапку и начинает покачиваться из стороны в сторону, мурлыча себе под нос какую-то незатейливую мелодию. Обманывать младшего не хочется, но и сказать правду он ему не может. Кажется, до танцора, наконец, дошло, что произошло. Хоть тот и пытается все отрицать. Это не особо радует Онью. Потому что лидер понятия не имеет, как теперь успокаивать Ки и что ему говорить. Абсолютно нечего. Кибому очень больно. Нет. Разумеется, им всем очень больно. И все же сердце лидера больше всего болит за Ки. За эту, порой, несносную, но в то же время очень добрую и заботливую Диву, которой сейчас, должно быть, слишком больно, чтобы нормально соображать. Джинки прекрасно понимает это. Любовь Кибома и Джонхена была такой светлой и невинной, что лидер, порой, по хорошему завидовал им. Flash Back: После тяжелого трудового дня вся семья Шайни возвращается в общежитие с одним единственным желанием: поскорее завалиться в кровать и уснуть. Желательно, на ближайшие пару-тройку дней. Да уж. Третья двенадцатичасовая тренировка за четыре дня у кого угодно вызовет подобное желание. А еще, желание сдохнуть прямо тут, на месте. Джинки на правах лидера первым занимает ванную. Нет. Обычно в первую очередь пропускают все-таки «мамочку». Потому что тот еще должен готовить на всю группу. Но не сегодня. Следом за ним в общежитие заходят усталые, но довольные Тэмин и Минхо, которые тут же, не сговариваясь, исчезают в своей комнате. Кажется, на душ они сегодня не претендуют. И последними заползают Джонхен и Кибом. Вернее, заползает только младший, практически полностью повиснув на своем «друге». Не открывая глаз и опираясь на него, он едва переставляет ноги от усталости. Сколько раз за сегодня они прогнали танец, сказать невозможно. На двенадцатый раз Ки сбился со счета. — Бомми, — на выдохе тянет Джонхен. — Я есть хочу, — он поудобнее обхватывает младшего поперек талии, чтобы тот не свалился, и обеспокоенно заглядывает в осунувшееся от усталости лицо. — Ну пожалуйста, — ноет, заметив его укоризненный взгляд. — У нас что-нибудь есть пожевать, малыш? Замучено вздохнув-выдохнув, Кибом устало, но тепло улыбается и плетется на кухню, не говоря своему любимому ни слова. Как бы не хотелось ему лечь спать прямо сейчас, он никогда не откажет Джонхену, о чем бы тот не просил. Зайдя на кухню, он ставит кипятиться чайник и достает из холодильника оставшийся завтрак. Зевнув так, что едва не ломает челюсть, Ки, тянется за баночкой с кофе, которую, зацепившись обо что-то ногой, едва не роняет. Потому что руки в это время уже ничего не держат. — Извини, — внезапно сзади Кибома обнимают сильные руки и одна из них едва успевает перехватить баночку. — Ты же на репетиции тоже сегодня выкладывался на полную. Дико устал, наверное? Почувствовав сзади опору, Ки снова тепло улыбается, откидываясь на грудь этого Динозавра и на мгновение прикрывая веки, в миг ставшие безумно тяжелыми. Ему, и правда, не очень хорошо сейчас, но объятия Джонхена и его тихий голос над ухом стоят того, чтобы еще каких-то десять-пятнадцать минут провести на кухне вместе с любимым и кофе. А, тем временем, старший решает, что его бесценный и такой заботливый парень заслуживает награду за то, что он делает. Поэтому он крепче обнимает Ки, начиная его медленно и нежно целовать. Так, как нравится именно ему. — Садись уже за стол, — когда им начинает не хватать воздуха, Кибом, наконец, отстраняется, чуть улыбаясь и проводя пальцем по щеке старшего. — Я, правда, хочу спать. Поэтому ешь быстрее и пойдем. Пожалуйста, — чуть ли не умоляет он. Наверное, он мог бы оставить Джонхена, а сам отправиться в комнату, но знает, что все равно не сможет уснуть в одиночестве. Кивнув, главный вокалист быстро запихивает в себя остатки завтрака/ужина, почти залпом выпивает обжигающий кофе и поворачивается к Ки, с улыбкой протягивая ему руку. Однако буквально в следующую секунду он передумывает и, нежно подхватив Диву на руки, утаскивает его в комнату, не переставая по пути целовать любимые губы. Flash Back the End: Как же Джинки хочется сказать сейчас Кибому, что все это ложь, выдумки нетизенов и СМИ. Но в этом нет никакого смысла. В отличие от Ки лидер-то в состоянии воспринимать реальность адекватно. Джонг действительно умер, и уже никто не в силах что-нибудь изменить. Не хочется, конечно, этого признавать, но, наверное, следует жить дальше. Нет. Для этого, разумеется, нужно время. Очень много времени. Хотя пока что рано об этом говорить, но когда-нибудь обязательно все пройдет. Вот только как все это объяснить младшему, который вряд ли согласиться что-либо слушать. Поэтому Онью и молчит, продолжая укачивать его в своих руках. — Ну чего ты молчишь?! — резко вырвавшись из объятий лидера, Ки отстраняется, с отчаянием глядя на хена. — Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь. Ну я прошу тебя, Джинки-хен! Пожалуйста! — глаза его расширяются и из них, наконец, брызгают слезы, когда он, наконец, понимает, что означает это затянувшееся молчание. Джинки печально улыбается и снова пробует обнять Кибома, но тот шарахается в сторону, забивается в угол кровати и закрывает лицо ладонями, пытаясь подавить рыдания. Его колотит крупная дрожь и от крика срывается голос. Ничего не соображая, он кричит что-то о том, что только он один виноват в смерти Джонхена. Дальше старший, к сожалению, не может разобрать ни слова из того, что тот кричит, но не останавливает его, решив, что Ки станет легче, если он выговорится. Впрочем, на долго терпения Онью не хватает — Так, — Джинки хватает Диву за запястья, отрывая его руки от лица. — Успокойся. Я тебя умоляю, пожалуйста, успокойся. Ким Кибом! Однако Дива всея Шайни, кажется, не собирается останавливаться. Просто не в состоянии этого сделать. Будучи не в силах себя контролировать, он царапается, кусается, пытается вырваться, не переставая кричать и плакать. Хоть Кибом и кажется на первый взгляд очень хрупким и слабым пареньком, силы у него оказывается немерено. — Тэмин-и! Минхо! — стараясь перекричать вопли Кибома, зовет лидер, не сводя глаз с младшего. — Быстрее сюда. Помогите мне, пожалуйста. В комнату сразу же залетают младшие, и Джинки замечает их покрасневшие от слез глаза и подрагивающие плечи макнэ. Ох. Кажется, звать этих двоих было не самой лучшей идеей. Лидер видит, как главный танцор старается незаметно смахнуть со щеки, так не вовремя набежавшие слезы. А Минхо даже и не пытается скрыть своих. Какой в этом смысл? Впрочем, заметив, в каком состоянии находится его любимая «мамочка», Тэмин подскакивает к двум парням сражающимся на кровати, без страха обхватывает Кибома руками со спины, прижимая его к себе как можно крепче. Так, чтобы Ки не мог размахивать своими руками. Сообразив, в чем дело, Минхо хватает бутылку и, ни о чем не задумываясь, выливает воду старшему на голову. В то же мгновение Дива замирает, тяжело дыша, и большими глазами обводит всех присутствующих. — Ч-что тут происходит? — едва слышно выдыхает Ки, когда, наконец, чувствует, что снова может дышать. Способ, конечно, не самый гуманный, но, как оказалось, весьма действенный. По крайней мере, неожиданная истерика отступила. Правда слезы все равно продолжают струиться из глаз. Заметив, что Кибом немного успокоился, макнэ, немного опасаясь, осторожно отпускает «мамочку» и настороженно отходит к Минхо, переплетая свои пальцы с его, а второй рукой вытирает свои глаза. — Может, все-таки вызвать врача? — с сомнением интересуется Тэмин, глядя на лидера. — Омма выглядит не очень хорошо, — замечает он. — Или, может, хотя бы стоит позвонить менеджеру? Пусть сам решает, что с этим делать. Но Кибом, услышав подобное предложение, отрицательно качает головой и придвигается чуть ближе к старшему, ища у него поддержки, защиты и тепла, в чем тот ему, конечно же, не отказывает. Джинки снова притягивает его к себе, прижимает его голову к своей груди, накидывая на плечи Дивы одеяло. Обычно так делают, чтобы помочь справиться с шоком. — Врачам мы звонить не будем, — спокойно отзывается лидер, откидываясь на спинку кровати. — А вот менеджеру, пожалуйста, позвоните. Пусть действительно он сам решает, что делать. Все-таки отчасти это и его вина тоже. Ах да, — повернувшись к младшим, лидер Онью вспоминает, что есть еще кое-что. — Минхо, принеси, пожалуйста, нам снова воды и пару таблеток снотворного. Кивнув и схватив макнэ за руку, Минхо утаскивает его на кухню. Харизма и сам не знает, почему не может выпустить чужую руку. После всего, что случилось, ему безумно страшно. Страшно, что с его драгоценным Тэмином может тоже произойти что-то подобное. На самом деле, Минхо прекрасно понимает чувства Ки, который сейчас просто сходит с ума. Если бы такое произошло бы с его любимым, то старший уверен, он не смог бы этого пережить и, вероятно, отправился вслед за ним. Остается только надеяться, что такие же мысли не появятся и у Кибома. Хватит с них одного самоубийцы. — Вот, — вернувшись, Минхо ставит на прикроватную тумбочку стакан с водой и кладет пластинку с таблетками. — Джинки-хен, — закусив губу, интересуется. — ты же побудешь сегодня с Ки? Не оставишь же его одного? Мне кажется, ему нужно, чтобы кто-нибудь находился рядом. На это замечание Джинки молча кивает и снова обращает все свое внимание на Ки, который хоть и тоже молчит, но все сильнее сжимает пальцы на кофте лидера, и тот чувствует, как они, не переставая, дрожат. Да и сам младший дрожит так, будто ему очень холодно. Также не говоря ни слова, Джинки протягивает Кибому таблетки и помогает запить их водой. — А теперь, — мягко говорит лидер, аккуратно перекладывая того на кровать и не задумываясь над тем, что после выходки Минхо, она промокла насквозь. — закрой глаза и, пожалуйста, попытайся расслабиться. Я буду здесь, пока ты спишь, — обещает он и легонько целует его в лоб. Так, словно Ки маленький ребенок. Честно говоря, Кибом не понимает, как старший вообще может предлагать ему сейчас спать. Ему кажется, что, как только он закроет глаза, его разумом тут же завладеет Джонхен. Уже ведь пытался. Не получается. Под закрытыми веками тут же возникает образ этого Динозавра, и Ки тут же распахивает в ужасе глаза. Потому что это просто невыносимо. Видеть своего любимого, словно живого… Нет. Это выше его сил. Но таблетки постепенно начинают действовать, заставляя Кибома провалиться в беспокойный сон в руках лидера. *** С самого утра Кибом чувствует себя не очень хорошо. При попытке подняться на ноги у него начинает кружиться голова, да и во всем теле чувствуется слабость. Черт. Только этого не хватало. Еще и голос, кажется, не собирается прорезаться. Как бы Ки не старался откашляться, получается один лишь хрип. Действительно. Этого только не хватало Шайни для полного счастья. Когда болеют мемберы, это всегда не очень хорошо. Но когда болеет Дива, и, по совместительству, «мамочка» группы — это полная катастрофа. В первую очередь для остальных. Поэтому Ки, несмотря ни на что, с огромным трудом встает и плетется на кухню, чтобы приготовить завтрак. Судя по расписанию сегодня сияющих ожидает крайне трудный и долгий день и не факт, что у них останется время на еду днем. — Доброе утро, Бомми, — как и всегда лидер просыпается вторым и сразу же спешит проверить осталась ли его любимая курочка. — Что у нас сегодня на завтрак? — тем не менее спрашивает он, заглядывая через плечо младшему. Наверное, его сразу должно было насторожить то, что Ки ничего не отвечает, продолжая копаться в шкафчике с разными крупами, но сонный лидер не обращает на это внимания, списав все на то, что Дива просто не выспался. Впрочем, в их лексиконе это слово давно отсутствует. Так что ничего необычного. В общежитие все они вернулись около часу ночи, а сейчас всего шесть утра. Вскоре на кухне собираются оставшиеся участники, ежеминутно зевая друг за другом. Еще не окончательно проснувшись, Джонхен, Минхо и Тэмин усаживаются за стол и ждут, пока Ки и Джинки накроют на стол. Никого из них молчаливый Кибом никого не удивляет. Это списывают на плохое настроение. Ничего, бывает. Ну почти никого. Когда Ки проходит мимо, Джонг ловит его за руку, заставляя притормозить. — Все в порядке? — почти неслышно интересуется он, стараясь не привлекать внимания. Кибом хочет улыбнуться и сказать, что все хорошо, но не может. Голоса нет совершенно. Выходит лишь вымученная кривая улыбка. Поэтому младший просто кивает и, стараясь сильно не шататься, молча покидает кухню. Аппетита у него нет абсолютно. Хочется снова завалиться в кровать и прикрыть тяжелые веки. Но нельзя. Сегодня Шайни ожидают два интервью в разных частях города, фотосъемки для какого-то журнала и в довершение ко всему участие в очередном развлекательном шоу. Интересно, они и правда успеют все это сделать за один день? Кажется, в общежитие им предстоит снова вернуться минимум часа в два-три ночи. — Идем, — через десять минут в комнату заглядывает уже проснувшийся и взбодрившийся Джонхен. — Ты точно в порядке? И снова кивок. Кибом боится, что, стоит ему что-нибудь сказать, то его сразу раскроют. Доставлять проблем ни менеджеру, ни группе не хочется. Поэтому он обещает себе потерпеть. Правда, кажется, денек предстоит крайне тяжелый. Его ведь ноги практически не держат. И голова просто раскалывается. Как в таком состоянии вообще можно что-то делать? Температура явно продолжает подниматься. Очень хочется снова лечь спать. — Хен, — поравнявшись с менеджером, хрипло тянет Кибом. — У тебя есть что-нибудь от головы? Я немного не выспался, — он старается говорить тихо, чтобы менеджер ничего не заметил. Иначе тот может решить оставить его в общежитии. Возможно это и неплохая идея, но беспокоить никого не хочется. Все прекрасно понимая и не говоря ни слова, менеджер, порывшись в сумке, протягивает Диве небольшую таблетку и помогает ему забраться в машину, где тот сразу же забивается в дальний угол и прижимается виском к холодному стеклу. Становится немного легче. Ненамного, но все же. Хотя, может, просто подействовало лекарство. Это будет отвратительный день. — Ложись, — в следующую секунду Кибом чувствует, как чужие руки притягивают его к себе, заставляя улечься на чужую грудь. — Менеджер сказал, что нам ехать около часа. Или даже больше. Так что можешь пока поспать, — тихо говорит Джонхен, наклоняясь прямо к бледному лицу. — Ты можешь скрывать это от кого угодно, но я же вижу, что тебе плохо. Зачем ты, Ки, вообще поехал? Если бы сказал сразу, остался бы отлеживаться дома, — он легко касается губами горячего лба и испуганно вскрикивает, тут же осекаясь и прикусывая язык. Джонхен хочет сразу же позвать менеджера или хотя бы лидера и сообщить им, что стоит вернуться обратно. Потому что температура младшего, кажется, продолжает подниматься все выше и выше. Уже явно не меньше 38,5. Да и выглядит этот парень так, будто вот-вот упадет в обморок, стоит ему только подняться на ноги. Лицо слишком бледное и осунувшиеся, под глазами залегли темные тени, на щеках болезненный румянец и все его тело сотрясает мелкая дрожь. И, кажется, его немного знобит. По крайней мере, Джонхен слышит, как стучат его зубы. Хоть Ки и пытается всеми силами это скрыть. — Нет, Джонг, — хрипло шепчет младший, с трудом открывая глаза и рукой зажимая ему рот. Чтобы, не дай бог, никому не рассказал. — Я в относительном порядке. Просто позволь мне немного так полежать, — он кладет руку на грудь Джонхена и чувствует, как тот уверенно перехватывает ее. — Не хочу, чтобы кто-нибудь беспокоился. И тебе не стоит, — слабо сжав чужие пальцы, улыбается Ки. — А теперь, если ты не против, я немного посплю. Ладно? И умом-то Джонхен понимает, что не следует вестись на милые глазки Дивы, но поделать с собой ничего не может. Он ощущает жар исходящий от родного тела, но в то же время чувствует, как Кибом дрожит. Наверное, сейчас главный вокалист застиг те редкие минуты, когда младший не кричит, не ругается и не истерит. Такой он хрупкий и беззащитный, что грех не воспользоваться ситуацией. И он не может отказать себе в маленьком удовольствие. Поэтому воровато оглядевшись, Джонг наклоняется к Ки и осторожно целует его горячий лоб, а потом и каждый миллиметр лица, постепенно доходя и до губ. И пусть тот ему не отвечает. Не страшно. Диве сейчас не до этого. — Спи, — отстраняясь, шепчет Джонхен. — Я постараюсь максимально облегчить твой сегодняшний день. Бомми, если понадобится помощь, просто скажи. И еще, — вдруг осекается он. — если вдруг станет хуже, скажи обязательно. И в этот момент Кибом действительно счастлив, несмотря на то, что его тело ломит от слабости, а в горле, кажется, образовалась кипящая лава. Он уверен, что Джонхен сможет о нем позаботиться и поможет дожить до вечера. *** Тяжело дыша, Кибом резко распахивает глаза, выныривая из этого кошмара. Нет. Сам по себе сон, конечно, не кошмар. Когда-нибудь эти воспоминания наверняка станет счастливым. Но сейчас оно приносит только лишь боль. В нем ведь присутствует Ким Джонхен. Вполне себе живой и здоровый. И улыбающийся. Ему. Ки. Этот сон — воспоминание о том времени, которое уже не вернуть. Теперь вся жизнь Кибома разделена на «до» и «после». Говорят: «ценить начинаешь тогда, когда потеряешь». Раньше Ки не верил ни во что такое. Однако теперь… Теперь Кибом понятия не имеет, что делать. Ему кажется, что он затерялся во тьме. И от туда нет выхода. Ему ужасно плохо и больно. — Эй, ты в порядке? — рядом с Кибом раздается встревоженный голос лидера. — Снова плачешь? Словно очнувшись от глубокого забвения, Ки недоверчиво прикасается рукой к щеке, с удивлением обнаруживая, что по ней катятся горячие слезы. Ну вот. Снова. Он, честно, больше не хотел плакать. Потому что прекрасно знает, чувствует, как переживают за него остальные мемберы. Разумеется, они не могут не переживать. Вот и сейчас лидер, вздохнув, присаживается рядом с младшим и заботливо гладит его по голове. — Ну все. Все, — своей ладонью Джинки стирает слезы с чужих щек. — Тише. Я прошу тебя. Что еще случилось? Приобняв младшего за плечи, лидер в очередной раз начинает напевать себе под нос грустную, но красивую песню, случайно услышанную им недавно на радио. Слишком грустную для того, чтобы петь ее сейчас, но ничего другого на ум не приходит. Только музыка может успокоить этого парня. Всегда могла. Правда обычно пением занимался исключительно Джонхен. Его голос всегда помогал. К сожалению, теперь его больше нет. — Просто сон, — выдыхает Кибом, утыкаясь носом в грудь старшего. — Хен, можешь приоткрыть окно? Душно очень. Отходить даже на шаг совсем не хочется, но лидер все равно тут же спешит выполнить просьбу Ки. Потому что он и сам чувствует, что задыхается. Прохладный воздух врывается в комнату и позволяет разбитому юноше вдохнуть свободнее. Вернее, не только ему. — Бомми, — вернувшись на место, Джинки кладет руку на его плечо. — Извини. Ты не против, если я отойду на пару минут? Хочу зайти посмотреть, как там наши младшенькие. Я скоро. Давай я тебя укрою. Не грусти, — он треплет Ки по волосам и выходит из комнаты. Ему совсем не хочется оставлять Диву одного, но Минхо и Тэмину тоже нужна его поддержка. Нужно хотя бы проверить, в порядке ли они. Когда Онью выходит из комнаты, Кибом медленно поднимается с кровати и подходит к окну. Он, правда, не хочет беспокоить хена. Потому что лидер, действительно, переживает за него. Это видно по его глазам. Раньше они с Джонхеном часто долгими зимними вечерами любили смотреть на звездное небо и угадывать созвездия. Надо сказать, у Кибома это получалось великолепно. У Джонга — чуть похуже. Над чем Дива никогда не переставал шутить. Сейчас небо жутко темное. Такое, что звезд не видать. Так же, как и на душе Ки. После смерти Джонхена ей уже никогда не стать такой же светлой, как и раньше. — Джонги, — не отдавая отчета в своих действиях, Кибом, подтянувших на подрагивающих руках, забирается на подоконник и рукой тянется вперед. Возможно, его любимый Джонхен где-то там, вдали, смотрит на него. По правде говоря, Кибом всегда хотел дотянуться до звезды. И его совсем не беспокоит, что падать с третьего этажа — не очень веселое занятие. Когда-то давно бабушка рассказывала ему о том, что после смерти все люди попадают туда, на небо. Но не сразу. Только после похорон. До этого его душа остается на земле, чтобы завершить все незаконченные дела. От этого сердце просто разрывается. Так хочется увидеть его еще хотя бы раз. — Ты что творишь?! Неожиданно вернувшийся в комнату лидер хватает Кибома сзади за талию, стаскивает его с подоконника и, резко разворачивая к себе, наотмашь бьет его по лицу. Просто потому что безумно испугался, что жизнь еще одного близкого человека может вот-вот оборваться. Наверное не стоило так поступать. Поднимать руку на Диву, когда тот и так в ужасном состоянии, себе дороже. — Ты с ума сошел, Ким Кибом?! — в отчаянии кричит Джинки и с силой хватает младшего за запястья. Наверняка следы останутся. — Боже, Бомми, ты меня жутко напугал, — обвиняюще тыкает пальцем он. — Как ты? — лидер захлопывает окно, усаживает ничего не соображающего младшего на кровать и с жалостью смотрит на него. — Пойми, Ки, все это очень глупо. Пожалуйста, еще одной смерти мы не переживем. Я знаю, как сильно ты любил Джонхена. Я все понимаю. Правда, — присев рядом, Джинки тяжело вздыхает. — Если бы я мог предотвратить это… Прости. Если бы я только знал. Глубокий вдох-выдох, и Кибом вешается лидеру на шею, утыкаясь в нее носом. Дышать и правда тяжело. От недостатка кислорода голова безумно сильно кружится. Но Дива всея Шайни считает, что должен все рассказать Джинки. Чтобы тот так не волновался и не переживал. Умирать сейчас Ки точно не собирался. По крайней мере, не сейчас и не вот так. — Не переживай, пожалуйста, Хен, — Дива отстраняется и, склонив голову, смотрит на старшего. На его губах появляется слабая, но все-таки улыбка. — Умирать я пока что не собираюсь. Прости. Я, правда, не хотел тебя пугать. Голова заболела, и я перестал что-либо соображать. Можно я уже лягу спать? — тихо спрашивает он. — Мне, правда, не очень хорошо. Да и завтра безумно тяжелый день, — и, не дожидаясь какого-либо ответа, заваливается на бок. *** — Нет. Я не могу, — едва слышно шепчет Кибом, отступая на пару шагов от двери. — Не могу. Пожалуйста, — спиной он натыкается на лидера, и тот чувствует, как младшего всего трясет. Разумеется, Джинки сейчас все прекрасно понимает. Понимает, почему тот в таком состоянии. Вздохнув, лидер мягко кладет руки на плечи Ки и осторожно подталкивает его вперед. То, что танцор совсем не хочет идти на похороны, его не удивляет. Бедному парню, должно быть, безумно страшно и больно. Честно говоря, лидер тоже боится. Боится того, что там может произойти. — Давай, — Джинки снова подталкивает его к выходу. — Мне кажется, Джонхен хотел бы, чтобы ты был там и проводил его. Я прекрасно понимаю, — на его лице появляется теплая и ободряющая улыбка. — как тебе тяжело, но, пойми, так надо. Ну же, Бомми, дорогой. И Кибом против своего желания соглашается, понимая, что старший, несомненно, прав. Несмотря на дикую боль в сердце, он не имеет права не проводить Джонхена в последний путь. Глубоко вдохнув, Ки легко касается руки стоящего позади лидера, прося у него быть рядом, чтобы он мог получать хоть и маленькую, но поддержку. Потому что не уверен, что тот сможет самостоятельно пережить все это. Несколько лет назад ему уже пришлось побывать на похоронах. К счастью, тогда его это не сильно касалось. В тот раз, кажется, хоронили девушку одного из его довольно близких друзей, так глупо погибшую в автокатастрофе. Однако Кибом прекрасно помнит, как убивался его друг. Боже, как же он плакал. Так, что и сам Ки не смог сдержаться. Ну что поделать? Так было всегда. Если при нем кто-то начинал плакать, сдержаться он никогда не мог. Да и вообще слишком уж этот парень эмоциональный. Чего уж говорить о том, что будет с ним сегодня. Честно говоря, в тот день Ки и подумать не мог, что с ним случится то же самое. Ну почти. Кибом надеялся, что ему никогда не придется переживать что-то подобное. Но, как говориться, судьба очень любит шутить. А еще она очень не справедлива. Особенно, к тому, кто не заслуживает этого. *** Похоронная процессия медленно движется к выходу из здания. Туда, к машине, которая должна отвезти самых близких для Джонхена людей на кладбище. Говорить об этом действительно очень больно. Да и думать в общем-то тоже. Следуя традициям, впереди идут родственники умершего. Следом — близкие друзья. Ну или в нашем случае вторая семья. Будучи в довольно близких отношениях с матерью Джонхена, Минхо старается держаться поближе к ней, одной рукой приобнимает за плечо, а второй — держит табличку с именем хена. Он буквально чувствует, как тяжело женщине находиться здесь. Им всем, разумеется, тяжело. Но не следует забывать, что она-то мать. Для нее нет ничего страшнее, чем потерять единственного сына. Рядом с ними — безутешная сестра Джонхена, считающая себя отчасти виноватой в смерти брата. Потому что тот перед смертью прислал ей сообщение, вместо записки, и, если бы она сразу же отправилась к нему на квартиру, возможно, ничего бы этого не случилось. Никто ее не обвиняет, но сама она простить себя не может. И наверное никогда не сможет. Следом за родственниками и Минхо молча идут остальные участники Шайни и парни из Супер Джуниор. Опять же по традиции гроб несут самые близкие друзья. Джинки, Тэмин и Кибом. По щекам макнэ и лидера катятся горькие слезы, но они не обращают на это никакого внимания. Какая разница. Что же касается Ки, сейчас плакать он не может. Слез просто не осталось. Ему все еще кажется, что все это кошмарный сон. В голове совершенно пусто, и Ки на подгибающихся ногах старается держаться прямо за самым младшеньким. Все его силы уходят на то, чтобы не уронить гроб и остаться на ногах. В глазах абсолютная темнота. Совершенно неожиданно в голове Кибома вспыхивает одна-единственная мысль: почему Джонхен решил свести счеты с жизнью аккурат перед Новым Годом? Это просто ужасно. Как он мог так поступить с любимым? Вероятно, Дива больше никогда не сможет радоваться этому празднику. Да и вообще, он больше никогда не сможет праздновать его. А ведь этот придурковатый Динозавр обещал, что у них двоих будет еще много совместных праздников. Обещал, что каждый Новый Год будет лучше предыдущего. Flash Back: Яркие мерцающие лампочки с самого утра создают новогоднее настроение по всему городу. На улице все блестит и переливается разноцветными огоньками. Красота. Люди, кажется, так счастливы. Но только там. Будто бы в другом мире. А вот в общежитие Шайни к Новому Году еще почти ничего не готово. Это, впрочем, не особо страшно. До полуночи времени еще предостаточно. По крайней мере, так кажется Джинки, Минхо и Тэмину. Вот только поваляться на кроватях и насладиться предновогодним настроением им никто не дает. Некоторым личностям кажется, что времени осталось совсем мало. Поэтому подготовка идет полным ходом. Правда в основном стараниями самого Кибома, несмотря ни на что в своей привычной манере истерящим. — До Нового Года осталось всего тринадцать часов, а у нас еще ничего не готово, — кричит Ки, залетая в комнату, где удобно расположились Минхо и Тэмин. — Немедленно поднимайте свои задницы и помогите мне, наконец. Ну вот, опять. Зачем ему это вообще нужно? Чего прикопался? Если так сильно хочет, путь сам всем и занимается. Когда младшие непонимающе смотрят на него, пожимая плечами, Кибом, всплеснув руками и резко развернувшись, вихрем вылетает из из их комнаты и несется на поиски лидера. Боже, да это же просто немыслимо. Уже просто опускаются руки. — Джинки-хен, — залетев в зал, Ки натыкается на лидера и тут же хватает его за руку, утаскивая на кухню. — Хен, я ничего не успеваю. Помоги мне, — истерично взвизгивает он. — Заставь Тэмина и Минхо убраться, а затем нарядить елку, — Дива уже почти плачет. — Черт! Почему именно сегодня Джонхену потребовалось срочно отлучиться и бросить меня одного в этом бедламе. На губах лидера появляется улыбка, а рука его ложится на голову Кибома и легонько треплет его по волосам. Качнув головой, Джинки пару раз успокаивающе проводит по ним рукой, не сводя с него понимающего взгляда. Волнение Ки ему вполне понятны. Ведь это их первый Новый Год с тех пор, как отношения Ки и Джонхена перешли на новый уровень. И тот хочет, чтобы все прошло просто идеально. Конечно же, его можно понять. — Хорошо, — спокойно говорит Онью. — Давай, мы сейчас с тобой вместе пойдем к ним, и Минхо с Тэмином ни за что нам не откажут, — поэтому он собирается помочь младшему. — Идем. На какие-то десять-пятнадцать, а, может, и двадцать минут Кибом действительно успокаивается и на его лице вновь возникает счастливая улыбка. Потому что верит своему лидеру. Тот никогда, никого и ни за что не подведет. Напевая себе под нос какую-то рождественскую мелодию, Ки следует за ним, надеясь, что тот сможет убедить младших помочь. Иначе их всех ждет катастрофа вселенского масштаба. Ему бы этого очень не хотелось. Если для него это так важно, то почему бы и нет? Пусть хоть иногда почувствует себя счастливым. — Тэмин, Минхо, в самом деле, имейте совесть, — ворвавшись в комнату, Джинки подходит к младшеньким вплотную и выдергивает Минхо, который находится ближе, с кровати. — Ну-ка, шагом марш убираться. И, пожалуйста, не заставляйте Бомми так сильно волноваться. Вы же понимаете, для него это очень-очень важно, — подталкивает их к выходу. — Давайте-давайте. Отругав бездельников, лидер возвращается в зал с чувством выполненного долга. Но все равно решает начать наряжать елку. Чтобы Ки так не нервничал. Ну и чтобы не припряг его еще к чему-нибудь. Мало ли, еще решит его послать за чем-нибудь в магазин. От Дивы можно ожидать всего, что угодно. Например, в том году он отправил Минхо в магазин за пол часа до Нового Года. Зачем именно, Онью уже не помнит. Внезапный грохот, раздавшийся из коридора, заставляет Джинки и Ки подскочить на месте. И пока лидер пытается выпутаться из гирлянды, опутавшей его с ног до головы, младший первым оказывается на месте происшествия. Но, честно говоря, лучше бы он не видел всего этого. Не видел, как Минхо и Тэмин, лежа на полу в луже грязной воды, страстно целуются. Нет. Это не так страшно. К таким представлениям уже все давно привыкли. А вот то, что весь пол залит водой из опрокинутого ведра, Кибом пережить не может. Широко открыв глаза, он театрально хватается за сердце, безмолвно открывая и закрывая рот. ТуМины, к сожалению, еще не подозревают о нависшей над ними угрозе и опасности. — Что тут происходит? — ультразвук над ними заставляет парней мгновенно оторваться друг от друга и застыть на месте, пытаясь слиться с полом. Потому что, кажется, этот Новый Год они уже не встретят. — Вы совсем охренели?! — визжит Кибом так, что макнэ, чувствуя буквально смертельную угрозу, отползает за Минхо, пытаясь за ним спрятаться. Несмотря на хрупкое телосложение, Дива все Шайни и правда довольно сильный, и в следующую секунду Минхо чувствует на себе его сильный удар, вслед за тем мужественно принимая на себя и второй. Чтобы рассерженная «мамочка» не дай бог не прибила бы беззащитного, но очень провинившегося Тэмина. И все равно Ки пытается достать того, царапая и избивая при этом Харизму. Хотя, конечно, он никогда бы не тронул своего младшего «ребенка». — Прости-прости-прости, — Тэмин отползает как можно дальше, выставив руки в примирительном жесте. — Ки-омма, пожалуйста, прости меня. Я не хотел. Сейчас я все уберу, ты только не злись. Хоть Тэмину и страшно сейчас, и он старается выглядеть серьезно, давая это обещанье, смех все равно прорывается наружу, заставляя старшего по-настоящему покраснеть от злости и еле сдерживаемых рыданий. Все. Больше сил нет. Даже двенадцатичасовая тренировка по сравнению с этим просто легкотня. Пусть катятся куда подальше. Больше Ки не собирается шевелиться. — Да пошли вы! — громко вскрикивает Ким Кибом. — Я больше не собираюсь ничегошеньки тут делать! Готовьтесь сами, как хотите! А я больше не шевельну и пальцем. И праздновать я с вами не буду, — заявляет он и исчезает в их с Джонгом комнате, громко хлопая дверью и запирая ее на защелку. Джинки, предусмотрительно переждавший бурю на кухне, выглядывает в коридор и качает головой. Кажется, на этот раз все, действительно, серьезно. Вздохнув, он хватает свой телефон, начиная быстро печатать кому-то смс-ку. Кажется, здесь срочно требуется скорая помощь по усмирению взбесившейся Дивы. Потому что есть только один человек, который может помочь и который, по стечению обстоятельств, сегодня отсутствует минимум до шести часов. «Джонхен, я прекрасно понимаю, что сейчас ты очень занят своими делами, и мы обещали тебя не беспокоить, но ты просто необходим в общежитии. Срочно. И как можно быстрее. Тут кое-что произошло… И… Наверное мы и правда виноваты. В общем, твоя женушка снова устроила истерику, заперлась в вашей комнате и наотрез отказывается из нее выходить. Ты нам очень нужен. P.S. Когда вернешься, не прибей, пожалуйста, ТуМинов. Им и так досталось от Ки. Теперь Минни обрабатывает на кухне ссадины Минхо. P.P.S. Пожалуйста, приезжай как можно скорее. Иначе мы можем остаться без праздничного ужина. И вообще без праздника.» Отправив сообщение местному Динозавру, Джинки со спокойной душой возвращается к своему занятию. А именно, к украшению елки. Минут через десять к нему присоединяются и младшие, чувствующие вину и, разумеется, не забыв перед этим прибрать весь устроенный беспорядок. Чтобы в случае чего снова не огрести от «мамочки». — Где он? — удивительно, но Джонхен действительно откладывает все свои дела и умудряется прийти в пятнадцать минут третьего. Выглянувший в коридор Минхо, опасливо косится на старшего и молча указывает на дверь. Подойти и что-либо сказать он не решается. Не то что бы Джонг такой уж пугающий, но за свою любимую Диву может неслабо по головушке настучать. Даже если прекрасно знает, что тот способен устраивать истерики на пустом месте. Только ему, Джонхену, позволено доводить свою Принцессу до такого. Потому что только он один после этого может успокоить обижающегося Кибома. Впрочем, Джонхен не обращает на испуганного Минхо никакого внимания и аккуратно стучится в дверь. — Пошли все нахрен, — в ту же секунду слышится вопль Ки из-за двери, но Джонхен слышит, как дрожит голос любимого. — Я вас всех ненавижу. Вам от меня только и надо, что вкусная еда, чистота и жилетка. Мне надоело, что все меня используют. После этого Ки замолкает, но Джонхен слышит его тяжелое дыхание. Видимо, эти парни здорово достали Диву. И, кажется, кто-то сегодня огребет по полной. Вздохнув, он снова стучит. На этот раз более настойчиво. — Эй, малыш, — совсем тихо зовет Джонхен любимого. — открой. Ну же, Ки, пожалуйста, — умоляет он, зная, что его не пошлют. За дверью слышится копошение, а потом щелкает замок, и Джонхен видит перед собой взъерошенного и абсолютно расстроенного Ки, глаза которого уже на мокром месте. Он сразу же кидается на шею старшего, крепко обнимая. Увидеть Джонхена так рано, Ки никак не ожидал. Хотя в глубине души и надеялся, что тот придет раньше обещанного времени. — Джонги, — всхлипывает Ки, чувствуя, как сильные руки обнимают его. — Джонги, тупой ты Динозавр! Бросил меня одного на целый день, — несмотря на свои слова, он не отпускает старшего. — Эти изверги меня чуть в могилу не свели. Подхватив Ки на руки, Джонхен заносит его вглубь комнаты и усаживает на кровать, а сам присаживается перед ним на корточки. Он смотрит снизу вверх, пытаясь перехватить взгляд младшего, но тот смотрит куда угодно кроме Джонхена. — Малыш, — когда Джонхену все это надоедает, он просто берет лицо младшего в свои ладони и заставляет поднять взгляд. — Успокойся. Все же хорошо. Ну с чего ты взял, что они используют тебя? Ки тяжело вздыхает, глядя Джонхену прямо в глаза, и чувствует, что начинает тонуть в их омуте. В ту же секунду он совершенно забывает о причине своей истерики и практически перестает нервничать. Ему все равно, что происходит в общежитии. Сейчас мир Кибома сузился до их с Джонхеном комнаты. Только здесь и сейчас он чувствует себя абсолютно спокойным и не ощущает желания убивать. — Я не знаю, — немного смущенно выдыхает Ки и сам тянется к Джонхену, намереваясь обнять его. Тот, разумеется, не отказывает. — Просто им ничего не нужно от меня, кроме уборки и готовки. Рука Джонхена успокаивающе гладит Ки по спине, а сам вокалист мурлычет себе под нос какую-то новогоднюю песенку про чудеса. И через пару минут он с облегчением отмечает, что Ки полностью расслабился и даже начал неловко и смущенно подпевать. — Вот и хорошо, — закончив петь, улыбается Джонхен. — Если ты не хочешь готовить, давай закажем еду в ресторане. Думаю, еще не поздно. К тому же, — в глазах его появляется загадочность. — парни зря времени не теряли. Пойдем, ты должен это увидеть. Ки доверяет Джонхену больше, чем кому-либо, а потому, не долго думая, берет протянутую ему руку и молча следует за ним. То, что Ки видит, заставляет его раскрыть рот в изумлении. В общежитии еще никогда не было так красиво. Во-первых, все вычищено и вымыто до блеска. А во-вторых повсюду развешены гирлянды, мишура и другие новогодние украшения, а по средине гостинной стоит нарядная елка, переливающаяся всеми огнями радуги. Картину завершает негромкая музыка, которую включает Джонхен. Она создает нужное настроение. — Это великолепно, — только и шепчет Ки, прикрывая рот рукой и тут же кидаясь обнимать своих тонсенов, попутно извиняясь перед ними, и лидера, ярко и благодарно улыбаясь тому. — Я даже не знаю, что сказать, — Джонхена он оставляет напоследок, но обнимает дольше и крепче других. Да еще и дарит в качестве бонуса легкий поцелуй в благодарность. — Все это для тебя, — тихо шепчет Джонхен прямо в губы Ки. — Чудо мое, я обещаю, что этот Новый Год будет незабываем. Кибом ярко улыбается Джонхену и спешит на кухню. Что бы он там не говорил, праздничный стол Дива никому не доверит. Даже поварам элитного ресторана. Кто же кроме него сможет накормить это беспокойное семейство? — Ладно уж, — смеется «мамочка». — Я сам все приготовлю. Только мне понадобится ваша помощь, — надев фартук, он вооружается сковородой и лопаткой. Когда на часах стрелки показывают уже без пяти двенадцать, нарядные мемберы собираются вокруг стола и, слушая речь президента, разливают шампанское. Вернее, разливает, разумеется, лидер, а остальные внимательно следят за ним. Бой курантов, звон бокалов, крепкие объятия. Хоть Динозавр и пытается обнять всех и каждого, но только Дива не дает. Если тот кого-то обнимает чуть дольше, Кибом начинает наиграно дуться, отворачиваясь и заставляя старшего улыбнуться. — Эй, сегодня нельзя дуться, — тихо смеется Джонхен, обнимая Ки. — Бомми, знаешь, для меня нет большего счастья, чем видеть тебя счастливым. Поэтому я обещаю, что каждый наш следующий Новый Год будет лучше предыдущего, — он утыкается носом в его шею. — Я никогда не оставлю тебя, и мы всегда будем вместе. FlashBack the End: Утонув в своих воспоминаниях, Кибом неожиданно спотыкается и, если бы идущий позади него лидер незаметно не поддержал его, точно завалился бы. Ноги отказываются держать, но юноша упрямо идет вперед. Такие события точно не для него. По правде говоря, Ки чувствует, что еще чуть-чуть, и сознание помашет ему рукой. Перед глазами все плывет. Не от слез. Уже нет. Но от чего именно он понятия не имеет. Ему просто очень плохо. — Джонхен-хен, — едва слышно выдыхает Дива, тяжело вздыхая и отходя немного в сторону, когда гроб наконец оказывается в машине. Вокруг столько знакомы, мало знакомых и вообще незнакомых людей, что Кибом теряется, стараясь неосознанно держаться поближе к своим одногруппникам. На всякий случай. Желательно, поближе к самому старшему. Сейчас, стоя неподалеку от Его сестры, танцор неожиданно кое-что вспоминает. Ни для кого не секрет, что Джонхен перед смертью прислал сестре сообщение странного характера. Этого она не скрывает. А вот сам Ки — да. Дело в том, что он тоже стал обладателем «счастливого» письма. Вот только глупая обида на Джонхена и собственная уязвленная гордость не позволили ему прочитать ее. Дрожащими пальцами Кибом достает телефон и открывает последнее пришедшее сообщение. Как оказалось, прощальное. «Ким Кибом. То, что я сейчас делаю, дается мне с невероятным трудом, но я не могу уйти просто так. Знаю, ты никогда не поймешь меня и не сможешь простить. Я не люблю нарушать обещания, но, к сожалению, мне придется. Прости меня, пожалуйста. Прошу тебя, прости. Возможно, ты будешь много плакать. Даже не возможно. Я точно знаю, будешь. Но, умоляю, не надо. Не плачь. Мне искренне жаль, но я должен так поступить. Другого выхода я просто не вижу. Мне сейчас очень тяжело. Правда. К сожалению, я не могу тебе всего рассказать. Не хочу, чтобы тебе тоже было плохо и больно. Однако, Бомми, золотце, я хочу, чтобы ты знал, ты самое лучшее, что со мной было. В том, что произойдет, твоей вины нет. Хотя, зная тебя, могу предположить, что ты будешь уверен в обратном. Извини. Я все еще безумно люблю тебя, но остаться не могу. Прости меня, малыш, если сможешь. Я так много еще хотел бы сказать тебе. Не могу. Если задержусь хоть на минуту, брошу это затею к чертям. Малыш, я люблю тебя. Что бы не случилось, помни об этом. Всегда помни. И храни меня в своем сердце.» Последнее слово кинжалом врезается в и так израненное сердце, телефон выпадает из ослабевших пальцев, и Кибом отступает на пару шагов назад, недоверчиво глядя прямо перед собой. Нет, этого просто не может быть. Он не может поверить в то, что только что прочел. Если бы не его тупая гордость, Джонхен мог остаться живым. От этого бросает в жар, и голова начинает кружиться. Кажется, сознание все-таки постепенно от него ускользает. Нужно срочно за что-нибудь схватиться. Иначе он действительно окажется на земле. Только этого им всем не хватало для полного счастья. К счастью, в следующую секунду Кибом чувствует, как его руку сжимает чья-то теплая и до боли знакомая рука и незаметно начинает вырисовывать на его ладони узоры, понятные одному лидеру. Ну конечно. Кто же, если не он. Проведя столько лет бок о бок с мемберами, Джинки уже давно научился читать их, словно открытые книги. Хотя сегодня этого не требуется. Нужно быть либо слепым, либо полным идиотом, чтобы не понять, что Ки снова накрывает очередная истерика. И, в этот раз, разумеется, не на пустом месте. Кибом и правда не выдерживает. Ему, правда, не хочется, чтобы кто-нибудь увидел эти слезы. Еще каких-то пару месяцев назад он всерьез думал над тем, чтобы открыть свои отношения всему миру, но теперь об этом не может быть и речи. Вряд ли кто-нибудь его поймет. Голова становится жутко тяжелой, буквально неподъемной, и Ки упирается лбом в плечо лидера, закусывая губу, чтобы заглушить рыдания. От его горячих слез ткань на плече Джинки мгновенно намокает, и тот, вздохнув, поворачивается к младшему, аккуратно обнимая его. — Эй, — голос лидера, несмотря ни на что, кажется очень спокойным. — Тише, — ему безумно больно видеть их «мамочку» такой. Так хорошо держался все это время, и вот, пожалуйста. — Это только его выбор, но, мне кажется, он бы не хотел, чтобы ты так сильно страдал, — Онью чуть крепче сжимает пальцами руки Кибома. — Не надо. Не плачь. Все будет хорошо, я обещаю. Вздохнув, Джинки с некоторой тревогой отпускает младшего от себя и пугается, когда тот отчаянно отрицательно машет головой. Глаза его становятся неожиданно просто огромными. Ки зажимает рот ладонью, пережидая новую вспышку слез. Впрочем, вскоре это проходит и ему становится немного легче. По крайней мере, когда он чувствует молчаливое присутствие рядом с ним мемберов Шайни. Больше всего Кибома сейчас раздражают вездесущие камеры. Они, кажется, повсюду. Все эти глупые корреспонденты и зеваки пытаются запечатлеть каждую деталь чужой боли. Им абсолютно все равно, что у людей горе. Только и думают о том, где бы достать материал, с которым можно работать. Да еще и эти глупые ревущие фанатки, которые о Джонхене знают только то, что он хороший певец и композитор. Они же не могут его любить по-настоящему. В настоящую и чистую любовь этих девчонок Ки не верит. По крайней мере, сейчас. Но избавиться от этого он, к сожалению, не может. Вообще-то, если быть предельно честным, Кибом, разумеется, в глубине души очень любит своих шавол. Вот только сейчас ему совершенно не до них. Больше всего на свете он хочет, чтобы эти дурочки куда-нибудь свалили отсюда. Первыми в машину забираются родственники погибшего, а следом — Джинки пропускает перед собой макнэ и «мамочку», решив, что должен находиться рядом с последним, чтобы в случае чего не дать ему сорваться в пропасть. Последними внутрь забираются Минхо и менеджер. Сейчас Кибом выглядит не очень хорошо. А если уж быть совсем честным, то просто ужасно. Впрочем, чего еще ожидать в такой ситуации. Даже странно, что он до сих пор в сознании. — Совсем плохо? — полушепотом спрашивает Джинки, мягко прикасаясь к чужому плечу и вглядываясь в бледное лицо. — Если хочешь, я попрошу у менеджера что-нибудь для тебя? Кибом смотрит на старшего, как на идиота, но ничего не говорит. А потом он чувствует нехватку воздуха и голова устало опускается на чужое плечо, и он прикрывает глаза, на краткий миг, похоже, теряя сознание. Ему кажется, что он все-таки падает в пропасть. Долго и без возможности выбраться назад. В машине ужасно холодно, и Ки неосознанно жмется ближе к Онью. — Минхо-я, — стараясь не потревожить постепенно вырубающегося Кибома, Джинки несильно бьет младшего, сидящего с другой стороны от него, по плечу. — Попроси у менеджер-хена пару таблеток успокоительного и, желательно, нашатырь. Если у него, конечно, есть. Минхо удивленно смотрит на лидера, а потом кидает обеспокоенный взгляд на Ки, лежащего на его плече, и, кивнув, наклоняется к менеджеру, который внимательно слушает одного из своих подопечных и тоже быстро переводит взгляд на Кибома, тоже молча кивая. Мужчина как можно скорее достает из сумки бутылку с водой и три маленькие таблетки и протягивает их парню. К счастью, дорога не слишком длинная и скоро они должны прибыть на месте. Хочется, чтобы все это поскорее закончилось. На кладбище Кибом близко к месту похорон не подходит, предпочитая наблюдать за всем на расстоянии. Просто не может. К счастью, пока они добирались до места, ему стало немного лучше. По крайней мере, сознание уже не спешит убежать. Скоро, совсем скоро Джонхен отправится в свой последний и самый далекий путь. Туда, откуда он уже никогда не вернется. Никогда. На этот раз Ки точно не собирается плакать. Все, хватит. Впрочем, кажется, слезы кончились еще там, перед загрузкой в машину. Внутри осталась только лишь пустота, которую, к сожалению, уже ничем не вытравить. Она теперь никогда больше не исчезнет. — Джонхен-хен… — потерянно выдыхает Кибом в воздух и поднимает пустые глаза к небу. — Зачем ты так со мной? Почему? За что? Я, правда, не думаю, что смогу жить без тебя. Из-за тебя я впредь никогда не смогу полюбить. Потому что не хочу больше страдать, — мотнув головой, он резко разворачивается, как можно быстрее направляясь к выходу с кладбища. Больше он не в силах здесь находиться. *** После похорон главного вокалиста прошло уже целых две недели, но все это время Кибом практически не покидает своей комнаты. Сейчас он не хочет никого видеть. Не то, что с кем-нибудь разговаривать. Все эти четырнадцать дней Ки почти ничего не ест и не спит. Просто не может. И, наверное, если бы не лидер, буквально насильно впихивающий в него хоть какую-нибудь еду, то неизвестно был бы он в сознании и вообще жив. Ки все время лежит на кровати, не желая ни с кем контактировать и уткнувшись носом в подушку или отвернувшись к стене, и плачет, плачет, плачет… Не совсем еще слезы закончились. — Бомми, дорогой, — вернувшись в общежитие часам к 11 утра, Джинки первым делом заглядывает в комнату младшего и тяжело вздыхает. Сейчас эта комната больше всего похожа на пещеру, куда не проникает и луч солнца из-за занавешенных шторами окон. — Компания решила, что прошло уже достаточно времени и велела нам вернуться в строй. Поэтому мы идем в зал для практики, — сообщает он только для того, чтобы очистить совесть. В глубине души Джинки прекрасно понимает, что Ки просто физически не способен сейчас ни танцевать, ни петь, ни даже элементарно встать с кровати. Да не факт, что он вообще сможет подняться с кровати. По крайней мере, так кажется лидеру при взгляде на хрупкое и, кажется, еще больше исхудавшее тело. Ровно до того момента, как Кибом неожиданно вскакивает, глядя на него дикими глазами. Это действительно страшно. Из-за бесконечных слез и бессонных ночей лицо его опухло, а глаза покраснели. Взгляд его в этот момент в какой-то мере даже звериный. Руки его слишком сильно дрожат, но он все равно кидается на старшего с кулаками. Кажется, он абсолютно не осознает реальность. Да и отчета своим действиям Ки, похоже, не отдает. — Нет! — отчаянно вскрикивает хозяин комнаты, подлетая вплотную к Онью, и из глаз его в очередной раз брызгают слезы. — Нет. Я больше не собираюсь заниматься чем-то настолько бессмысленным! Почему вы просто не оставите меня в покое?! — он яростно смотрит на старшего дикими глазами, в которых плещется океан отчаяния и боли, и заносит руку для удара, но тот даже не пытается остановить его, прекрасно все понимая. — Пошел к черту! Убирайся! Я не хочу никого видеть! Впрочем, нанести удар Кибом не успевает. Совершенно неожиданно перед лидером возникает крайне напуганный, но уверенный в своем поступке макнэ. Почему-то ему кажется, что Ки не станет бить его. И, на самом деле, не без основательно. Будучи одним из Ангелов-хранителей Тэмина, «мамочка» всегда относился к нему более снисходительно. Главный танцор замирает между Ки и Джинки, зажмурившись и выставив перед собой руки в защитном жесте. — Хен, — негромко зовет старшего Тэмин, все еще не решаясь полностью открыть глаза и посмотреть на него. — Не надо, — мягко шепчет он, попутно выталкивая лидера за дверь и взглядом обещая, что сможет сам со всем разобраться. — Ну же. Успокойся, пожалуйста, — и все-таки приходится повернуться к «мамочке». Кибом внимательно и немного испуганно смотрит на любимого макнэ огромными глазами, отступая на пару шагов к окну. Кажется, он постепенно возвращается в реальность и начинает понимать, что только что чуть не натворил. В его глазах отражается ужас и безграничное чувство вины. Руки безвольно опадают вдоль туловища. Ему страшно. Меньше всего Ки хотел причинить боль кому-нибудь из оставшихся самых близких для него людей. Особенно, лидеру, поддерживающего его и беспокоящегося о нем больше всех. Но и Тэмина своим глупым поступком пугать тоже не хотел. — Прости, пожалуйста, Тэмин-а, — едва слышно шепчет Кибом, обхватывая себя за плечи руками. Чуть улыбнувшись и качнув головой, макнэ проходит вглубь комнаты и садится на кровать, опираясь спиной о стену. Что ж, кажется, сегодня на тренировке будут всего два человека. Потому что Тэмин сейчас не может оставить своего любимого хена в таком состоянии. Да и, честно говоря, он не рискнет сделать этого. Порой ему кажется, что Ки способен натворить все, что угодно. И младший ужасно боится, что тот не сможет пережить всего этого и решит отправиться вслед за любимым. — Хен, — очень мягко и так же тихо, чтобы не испугать, зовет Тэмин. — Иди сюда, — он призывно похлопывает рядом с собой. — Пожалуйста? И Кибом, конечно же, подчиняется. Словно в каком-то трансе, он осторожно присаживается на край своей кровати, чувствуя ком в горле. Посмотреть на своего тонсена ему не хватает смелости. Ведь Ки для Тэмина — хен. Этому ребенку не следовало видеть своего хена таким беспомощным и жалким. Впрочем, копаться в себе ему времени не дают. Без стеснения Тэмин хватает старшего в охапку и заставляет его улечься себе на колени. Сам он начинает медленно и успокаивающе перебирать волосы местной Дивы. — Я знаю, как тебе сейчас тяжело, хен, — начинает говорить Тэмин только, чтобы не сидеть в тишине. — О том, что нам всем тяжело, я говорить даже не буду. Потому что с твоей болью наша не сравнится, — он пару раз глубоко вдыхает, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. — Знаешь, мы все очень переживаем о тебе. Особенно, Джинки-хен. Но ты ведь знаешь, что можешь доверять нам? Можешь доверять нам во всем. Скажи, можем ли мы хоть чем-нибудь помочь? Все, что угодно, если тебе от этого станет легче, — наконец замолкает, пытаясь правильно подобрать слова. Так, чтобы не сделать еще больнее. — Ки-омма, я только хочу, чтобы ты понял: мы все здесь. Если тебе будет нужно, мы рядом. Тэмин чувствует, что Ки в его руках все еще дрожит, но то, как выровнялось его дыхание, хороший знак. Снова замолчав, он внимательно прислушивается. Кажется, хен, наконец, постепенно отправляется в царство Морфея. Вот и хорошо. Не известно, сколько времени Ки бом не сомкнул глаз. Стараясь не потревожить засыпающего, танцор пытается встать, но неожиданно его за руку хватают тонкие пальцы. От неожиданности он вздрагивает всем телом, но покорно возвращается на место. Все так, как хочет старший. Все только для него. — Это из-за меня, — едва слышно выдыхает Кибом, и макнэ кажется, что ему это послышалось. Все-таки не спит. — Если бы он не позволил мне полюбить его, этого бы не случилось. И снова накатывают внезапные воспоминания. Как же все-таки это больно. Вряд ли боль когда-нибудь утихнет. Со временем, возможно, она станет слабее, но до конца не пройдет никогда. Дива с силой зажмуривает глаза, пытаясь отогнать непрошенные воспоминания, но они все равно накрывают его с головой. Flash Back: 16.11.2017. — Боже, как же я ненавижу его! — вернувшись вечером в общежитие, Ким Кибом сразу же запирается в их с Динозавром комнате, предварительно оповестив всех, что готовить что-либо он сегодня не намерен. — Ну как так можно?! Почему он оказался таким же, как все?! — в голосе звучит разочарование, граничащее с презрением. Больше всего Диве хочется что-нибудь сломать. Желательно, об голову самого Джонхена. Ибо сейчас он безумно зол на него. Хотя нет. Не совсем так. Ки не зол. Не зол, но по-настоящему обижен. Обижен отношением этого придурка к нему. И его предательством. Еще недавно танцору казалось, что между ними все в порядке. Что у них все хорошо. Но внезапно все это оказалось ложью. Его нагло обманули. Им просто пользовались. Использовали как какую-то вещь. Дело в том, что сегодня от одной из фанаток Кибом совершенно случайно узнал кое-что интересное. У его Джонхена, оказывается, появилась девушка. Еще в октябре. А ведь Ки верил ему, всем его лживым словам. Верил, что тот говорит правду насчет своей любви. Боже, каким же наивным глупцом он был. Как мог поверить этому лживому человеку? Ведь знал же, что ничем хорошим это не кончится. Знал, что такие отношения обречены. Знал, но предпочел обманываться прекрасной сказкой. И поделом ему. Не выдержав разрушающей бури внутри, Кибом одним движением смахивает все, что лежит на столе, начиная превращать комнату в руины. Ему необходимо хоть как-нибудь остыть и справиться со своим гневом. Не получается. Обида и разочарование поглощают его с головой. В дверь осторожно стучат. Как выбирали жертву, если честно, непонятно. Потому что попасть под горячую руку никому не хочется. К тому же, у Дивы Шайни рука в добавок еще и очень тяжелая. Особенно, если дело каким-то образом касается Джонхена и их отношений. Хотя теперь об этом говорить уже бессмысленно. — Ки, — голос за дверью очень испуганный и принадлежит, кажется, Минхо. — Ты ужинать будешь? Грохот заставляет его отскочить от двери и прижаться спиной к стене. На пороге стоит абсолютно взбешенный старший, и Минхо кажется, что сейчас от него и мокрого места не останется. Плюнув на все, он бросается обратно к кухне, надеясь получить у лидера защиту от этого парня. Но Кибом и не собирается бросаться в погоню за Харизмой. Сверкнув глазами, он снова хлопает дверью, не желая сегодня никого видеть. Особенно того, кто виноват во всем этом. Ки запирается в комнате и падает лицом в подушку, кусая губы и пытаясь сдержать слезы. Ну почему? Почему всегда так? Неужели все парни такие козлы?! Да, все они уроды. То, что он сам вроде как парень, его абсолютно не волнует. Тонкие пальцы сминают простынь в попытке хоть за что-то удержаться. Почему-то он уверен, что сам никогда бы так не поступил. И Ки безумно больно от того, что он ошибся в Джонхене. Больно. Дива закрывает глаза, стараясь не думать, а лучше провалиться в сон. Но не получается. — Я не хочу больше любить, — всхлипывая, шепчет Кибом. — Больше никогда не полюблю. Все парни такие козлы. Или это только Джонхен такой? Слезы струятся по бледным щекам, и Кибому кажется, что он сейчас действительно отрубится. Наверное, это и правда было бы к лучшему. Если он все-таки потеряет сознание, то на какое-то время сможет избавиться от боли, пожирающей его душу, и спокойно отдохнуть. А потом дверь неожиданно открывается, и кто-то заходит внутрь. Кто это, у Ки вопросов не возникает, только у одного человека имеется ключ, и он притворяется спящим. Чтобы не говорить с этим лжецом. Да и видеть его нет никакого желания. Впрочем, кажется, Джонхен еще не подозревает, что его ждет. Не подозревает, что его любимый уже обо всем знает. Он присаживается рядом и легко проводит рукой по волосам младшего, зная, насколько тот любит этот жест. А вот это он, конечно, зря. Потому что в следующую секунду вокалист слышит приглушенный всхлип, который заставляет его насторожиться. — Что случилось? — осторожно спрашивает Джонхен, ложась рядом с Ки и обнимая его поперек спины. — Эй, ты чего? — не на шутку испуганный он пытается развернуть того к себе. Потому что после этого слышит более отчетливый всхлип. — Что-нибудь болит? Бомми, да скажи ты уже что-нибудь! Еще одна ошибка. На Кибома ни при каких обстоятельствах не стоит повышать голос. Он этого терпеть не может. Всегда или сам начинает кричать в ответ, или тут же бросается в слезы. Резко вывернувшись из объятий, Ки грубо спихивает Джонхена с кровати и злобно смотрит на старшего красными от слез глазами. — Ты серьезно не понимаешь? — крик этот почти что на ультразвуке. — Неужели ты думал, что я ни о чем не узнаю? Как долго ты собирался обманывать меня? — плачет Дива, глядя на Джонхена широко открытыми глазами. — Подумать только, я так верил тебе. Понравилось тебе играться со мной? Все. Комедия окончена, — дождавшись, когда тот поднимется на ноги, он с силой толкает старшего в грудь. Да уж. Черт. Это просто отвратительно. И самое главное то, что это правда. По крайней мере, в какой-то степени. Джонхен отступает на пару шагов, прикрывая рот рукой. Что сказать Ки, он понятия не имеет. Да и что тут можно вообще сказать? Никаким оправданиям Дивас в этот момент не поверит. Сейчас он не поверит ничему, что бы ни сказал старший. — Бомми, — но попытаться все равно стоит. Потому что Джонхен понимает, что виноват. Он видит телефон на полу, открытый сайт для общения с фанатами, вопрос, адресованный ему, и понимает, что произошло самое страшное. — Знаю, это прозвучит жалко, но все не так. Ты все не так понял, — боже, все как в плохом сериале. — Если я в чем-то и виноват, то только в том, что не посвятил тебя в планы компании, — он умоляюще смотрит на Ки снизу вверх. — Прости меня, пожалуйста. Однако выдержать этого взгляда Кибом просто не может. Никогда не мог. Закрыв лицо ладонями, он делает пару глубоких вдохов. Сейчас парень чувствует себя слишком жалким. Простить? Джонхен это серьезно? Нет. Конечно, Ки может простить ему многое. Очень многое. Но не это. Ведь сердце его отнюдь не из камня. Пожалуй, будет правильнее сравнить его с хрусталем. И этот тупой Динозавр одним своим глупым поступком разбил его. Так, что мириады осколков остались внутри, раня и терзая несчастную душу. Многое Ки может простить. К сожалению, не то, что его любимый так просто обманул его, перечеркивая все, что между ними было. А было ли? Теперь Кибом уже не уверен. Что ж, как бы то ни было, на этот раз все будет иначе. Потому что онтоже живой человек. Нужно, наконец, поставить точку. Хотя и очень не хочется. Раненое сердце все еще любит. — Нет, — совсем тихо выдыхает Кибом. — Я не хочу. Мне сейчас так больно, — шепчет он, не убирая рук от лица. — Уйди. Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, Джонхен! — неожиданно кричит младший, перестав наконец пытаться сдержать слезы. — Уйди! Мне больно находится рядом с тобой. Я не могу смотреть на тебя. Не смогу касаться там, где касалась Она. Я… От навалившейся истерики Кибома всего трясет, словно в лихорадке, и он почти падает на кровать, чувствуя, как силы постепенно заканчиваются. Присутствие Джонхена он сейчас игнорирует, полностью концентрируясь на своих чувствах. Иначе просто свалится в обморок. — Ладно-ладно, — Джонхен медленно отступает к двери. — Ты только успокойся, пожалуйста. Мы поговорим немного позже, — обещает он. — Нет, — снова вскрикивает Кибом. — Я больше не хочу разговаривать с тобой. Это конец. Прости, но нам придется расстаться. Уходи, — и отворачивается к стене, не желая видеть, как рушится его мир. Flash Back the End: — Ох, — только теперь Тэмин наконец понимает, почему его любимый хен до сих пор не пришел в себя. Да. О том, что между Кибомом и Джонхеном что-то случилось, макнэ догадывался и раньше. Все было понятно. В тот день ведь Джонхен сразу после разговора собрал вещи и куда-то уехал, сказав, что вернется после нового года. Но… Так и не вернулся. Все знали, что что-то произошло. Хоть никто об этом и не говорил напрямую. Боже, почему никто и ничего не заметил?! Впрочем, как бы то ни было, Ки в смерти Джонга совершенно не виноват. Вот только сам он, похоже, считает иначе. — Ки-омма, — хоть Тэмин и является макнэ, сейчас ему кажется, что не он тут самый младший. Держа в своих руках хрупкое тельце Кибома, танцор в срочном порядке пытается подобрать правильные слова. — Хен, мы с парнями такие придурки. Самые настоящие идиоты, — шепчет. — Мы должны были предотвратить это. Хотя бы попытаться. Прости нас, пожалуйста. Если кто и виноват в том, что произошло, то все мы. Впрочем, мне кажется, что Джонхен ни о чем таком и не думал, — аккуратными движениями он начинает вырисовывать на чужой руке одному ему известные узоры. — Он и правда любил тебя. Только через пару секунд Тэмин понимает, что этого говорить не стоило. В ту же секунду тело в его руках начинает дрожать сильнее и снова слышатся громкие и отчетливые всхлипы. Что ж, любимого человека терять безумно тяжело. Особенно, если понимаешь, что отчасти виноват в его смерти. — Я знаю, — сдавленно шепчет Кибом. — Я знаю, что он любил меня. И если бы я тогда поверил ему, выслушал бы все без привычных истерик… — он чувствует, как макнэ притягивает в его свои объятия и благодарно утыкается носом ему в грудь. — Перед смертью он прислал мне тоже сообщение. Если бы я не был так горд и обижен и сразу бы прочитал… Я бы понял, что он собирается и сделать и не позволил бы. Тэмин молча слушает исповедь своего хена. А что ему остается? Ведь это именно то, чего он так упорно добивался все это время. Больше всего младший хотел, чтобы Ки наконец выговорился, надеясь, что от этого ему станет легче. К тому же, теперь Тэмин все понимает и ему проще будет оказывать помощь. Как и другим. Что бы там не произошло, они не оставят Кибома одного. Потому что команда. Друзья. Почти что братья. — Хен, — тем временем, продолжает Тэмин. — Все это — глупости. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что ничего бы не смог поделать. Как бы прискорбно это не звучало, Джонхен-хен вряд ли послушался даже тебя, — своими объятиями он пытается забрать боль своей «мамочки». Потому что буквально физически чувствует ее. — Я знаю, что Он был тебе дороже всех. Но, пожалуйста, вернись к нам. Мы скучаем по тебе, Ки-хен. С этим безумно сложно справиться, но ты очень сильный. Я знаю это, — а потом, наверное, слишком умный макнэ решает использовать запрещенное средство. — Мне кажется, что Джонхен-хен не хотел бы, чтобы ты так страдал. Ради него ты должен прекратить. Чтобы другие запомнили его, как веселого и доброго человека. А не как того, кто причинил столько боли своему самому близкому… другу, — на последнем слове он спотыкается. — Понимаешь? Кибом медленно отстраняется от удерживающих его рук, сверлит Тэмина долгим пристальным взглядом, а потом, опустив глаза, кивает. Да, он это прекрасно понимает. Это очень сложно. Но Ки должен постараться. Очень-очень. И, возможно, рано или поздно воспоминания о Джонхене будут заставлять не плакать, а улыбаться. Как воспоминание о самых счастливых днях, минутах, секундах… — Хорошо. Но мне нужна еще одна ночь в одиночестве, — тихо говорит Кибом, и макнэ, понимающе кивнув, уходит, не забыв, однако, подарить еще одни объятия. *** Когда часы показывают 2:45 ночи, Кибом тихонько выскальзывает из своей комнаты. В общежитие очень тихо. Кажется, слышно даже полет мухи. Все спят. Но это, наверное, и хорошо. Ни с кем встречаться Ки не хочется. Он ведь обещал Тэмину, что это его последняя ночь страданий. Молодой человек аккуратно ныряет в ванную и плотно прикрывает за собой дверь. Включив воду, чтобы не возникло никаких подозрений, Дива прижимается спиной к кафельной стене, медленно сползая по ней на пол. Горячие слезы катятся по бледным щекам, и Ки закусывает губу, чувствуя металлическо-соленый привкус во рту. — Последний раз, — шепчет Кибом и быстро стирает мокрые дорожки со своих щек. — Больше я не буду плакать из-за тебя, Ким Джонхен. Я и без тебя смогу быть счастливым. Обещаю. Вот только больше никогда не полюблю, — настаивает он на своем. — Потому что в следующий раз я не смогу пережить. После этого Кибом не без труда поднимается на подгибающиеся ноги, умывается и долгим взглядом смотрит на свое отражение. Как же отвратительно он сейчас выглядит. Просто ужасно. Что ж, больше плакать он не имеет права. Потому что Джонхен не любил его слезы. Больше всего не любил. *** — Совсем недавно у известной в музыкальной индустрии группы Шайни случилась большая трагедия. Можете ли вы рассказать об этом нашим дорогим зрителям? — молодая девушка с красивыми глазами вопросительно смотрит на четверых парней перед ней. — Группа вернется на сцену в составе четырех человек? От этого вопроса Джинки вздрагивает всем телом, бросает быстрый взгляд на мгновенно напрягшегося парня, который сидит около него, и замечает его в миг погрустневшие глаза. Конечно, все знали, что, как только они вернутся на экраны, таких вопросов будет очень много. Менеджер с самого начала пытался подготовить мемберов к этому. Но лидер чувствует, что Ки все еще морально не готов говорить об этом вот так. Хорошо еще, что Тэмину каким-то чудом удалось вернуть его в строй. По правде говоря, старший уже и не надеялся, что тот будет готов продолжать участие в мероприятиях. — Знаете, — негромко начинает Джинки, но неожиданно видит, как Ки уверенно берет в руки микрофон, и замолкает. Кибом уверенно смотрит на интервьюера, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой. Это все, что он сейчас может. Боль-то никуда не делась. Но больше ее он показывать никому не намерен. Пусть шаволы видят, что у них все прекрасно. Да, они по-прежнему грустят, но ради памяти своего главного вокалиста Шайни готовы вернуться. — Да, — спокойно говорит Кибом, аккуратно поправляя волосы. Всегда так делает, когда нервничает. — смерть Джонхен-хена стала сильным ударом для всех нас. Честно говоря, мы и подумать не могли, что когда-нибудь нам придется переживать нечто подобное, — голос Ки слегка подрагивает, и он чувствует образовавшийся в горле ком слез. — Понимаете, мне до сих пор не очень хочется говорить об этом. Когда Шайни не пятеро. Это уже не Шайни. И я… — на пару секунд он прикрывает рот рукой, начиная дышать более прерывисто. — Прошу прощения. Я до сих пор не могу прийти в себя. Так что, пожалуйста, не будьте слишком строги ко мне. Этот вопрос все еще слишком болезненный. Давайте закончим на сегодня. Может, позже я расскажу чуть больше, — снова улыбается своей самой нежной улыбкой. — Ах да, пусть хен меня и не слышит. Я хочу, чтобы он знал, больше я не совершу подобной ошибки. Я никогда не полюблю вновь.