underage

– Да тебе плохо, придурок. Джемин не прав, Донхёку очень даже хорошо, просто прекрасно. Можно даже сказать, что приятель отвлекает его от получения ярчайшего ментального оргазма. – Очнись уже, – на этот раз следует ощутимый пинок в бок. Донхёк сам не понимает, почему ещё до сих пор не зарыл друга в ближайшей от клуба подворотне, где-нибудь между мусорных баков. Факты неукоснительно сходятся к тому, что всему виной шикарный парень, сидящий за крайним столом в кальянном зале и автоматом отнимающий всё желание делать что-либо, помимо желания его самого. У него даже имя шикарное. Донхёк приоткрывает рот, собираясь понять, каково это – вслух называть свой объект воздыхания по имени, но перед глазами возникает лицо не на шутку взволнованного Джисона. – Меня кто-то спалил. Сейчас они будут обыскивать барное помещение. Вопрос – что мелкий забыл в подобном заведении – отпадает сам собой. Явно захотел гульнуть, как старшие, и, конечно же, где-то проебался. Предположительно, где-то в районе задачи – не попадаться особо замороченным на законе людям из персонала на глаза. Донхёк едва не рычит, потому что его вдохновенное созерцание тонких длинных пальцев Минхёна, держащего мундштук и пафосно выпускающего колечки в воздух, мало того, что нагло прервали, так ещё и поставили под сомнение продолжение спектакля. То, что Донхёку самому ещё нет девятнадцати, его не смущает. Он вообще большинство времени склонен проклинать свою судьбу, что пожелала ему родиться в Алабаме, где всё не как у людей и «даже бухнуть по-человечески нельзя», но, спасибо хоть, что не в Миссисипи. Поэтому он картинно закатывает глаза, готовясь высказать Джисону всё, что о нём думает, но тот молниеносно ретируется, успевая схватить Донхёка за рукав кислотно-зелёного цвета толстовки и потащить за собой. Куда – Донхёк понимает только, когда чувствует лёгкий дискомфорт в коленях, встретившихся с полом, и стукается лбом о чью-то ногу. – Блять, Джисон… – Донхёк шипит, но не от боли – он налакался достаточно, чтобы любая боль как следует притупилась, и наблюдает начищенные ботинки вышибалы, лавирующего ровно мимо стола, под которым они спрятались. – Я сказал, это не я. Меня вообще Ченлэ кинул посреди зала, как только ему об этом шепнули, – по лицу младшего становится заметно, что он обижен. Донхёк отмахивается. Ему совершенно не интересны подробности, он просто хочет, чтобы его не трогали и не триггерили подобными способами, когда он занят чем-то важным. – Ну, как там погодка? К слову, о важном. Сверху на него смотрят заинтересованным и немного изумлённым взглядом, а затем выдыхают в лицо клуб приторного дыма. Донхёк, к своему удивлению, кашляет, потому что он оказывается таким концентрированным, что в носоглотке начинает отвратительно щипать. Донхёк на всякий случай оглядывается и вылезает, тут же плюхаясь на красный диван, вплотную к всё ещё смотрящему вопросительно Минхёну, и обещает себе отблагодарить Джисона как-нибудь потом за предоставленный шанс. В какой момент тот исчезает из-под стола в кальянном зале – неизвестно, потому что перед Донхёком сейчас предмет его желаний, и это вряд ли сравнится по важности с чем-либо ещё. С Минхёном за столиком сидят ещё трое, его одногруппники, которых Донхёк помнит, потому что Ренджун учится с ними на одном потоке, все они заметно пьянее. – Погодка ничего, но здесь однозначно горячее и круче, – Донхёк какой-то частью мозга осознаёт, что сморозил дико стрёмный подкат, за который потом будет стыдно, но, спасибо алкоголю, что только потом. Брови Минхёна летят вверх, но он всё же не смеётся, зато вот так просто предлагает: – Будешь? Донхёк смотрит на протянутый ему мундштук и думает, что очень сильно пожалеет. Но дрейфить перед парнем-мечтой, о котором он грезит уже не первый месяц, не хочется, поэтому отважно затягивается и… жутко закашливается, роняя шланг себе на колени и резко выталкивая дым из лёгких в рукав своей салатовой толстовки. Кальян Донхёк курил и не раз, но этот оказывается каким-то слишком сильным, от одного неаккуратного вдоха которого появляется ощущение, будто гортань наждачкой шлифанули. Минхён беззлобно фыркает и забирает мундштук, снова затягиваясь. Донхёк кашляет ещё где-то полминуты, не замечая, как к уху старшекурсника наклоняется один из его друзей и что-то шепчет с дебильной улыбкой, затем вставая из-за стола и уходя в сторону туалета. Другие двое – парень и девушка – самозабвенно сосутся, не обращая внимания ни на кого, как, впрочем, не обращают и на них, потому что никому не интересна личная жизнь очередной парочки в два часа ночи в тусклом свете красных ламп. – Эй, – Минхён трогает насупившегося Донхёка за бедро ладонью – ненавязчиво, но даже от подобного Донхёк больно прикусывает себе язык. – Чего? – Донхёк поворачивает голову и встречается с Минхёном нос к носу. Сердце начинает стучать быстро-быстро, взгляд скользит по чужим острым скулам, по которым так и хочется провести ладонями, и останавливается на губах; Донхёк умудряется разглядеть трещинки на них в полутьме и отчего-то думает, что это ужасно мило, надеясь, что по его взгляду не слишком понятно, что у него в голове. – Если ты хочешь, то можешь, – Минхён смотрит, не моргая, – ну, поцеловать меня, имею в виду. Донхёк не может поверить своим ушам, а когда приходится, то он убеждается, что старшекурсник явно пьянее, чем кажется, раз предлагает такое едва знакомому человеку. Хотя кто он такой, чтобы отказываться? Подобное снилось ему только в мокрых снах, где Минхён, горячо дыша в висок, прижимал его к стене, целовал в шею, доставая своими невозможно красивыми пальцами везде, где можно и где нельзя. Только сейчас всё ровно наоборот. Донхёк не медлит, устраивается на чужих коленях, ведёт чуть дрожащими руками по плечам Минхёна, касается ключиц и целует смело, без всяких заминок, сразу с языком. Глаза закрыть что-то не позволяет, он любуется его ресницами, редкими родинками на лице, которые вблизи, несмотря на плохое освещение, отчётливо видно, и получает от процесса удовольствие. Но ровно до тех пор, пока ему позволяют. Минхён незаметно отбирает инициативу, с нажимом гладит чужие бёдра, а затем шлёпает Донхёка по ягодице, с жадностью облизывая чужие губы, и тогда он сдаётся. У Минхёна вкус этого чёртова кальяна, но чувствовать его хочется снова и снова. – Пожалуйста, пойдём. Я больше не могу, – Донхёку стоит больших усилий контролировать свой голос и не срываться на скулёж. Минхён улыбается победоносно и спрашивает, словно издеваясь: – Куда? – Куда угодно, в туалет, машину, просто на улицу, я тебя, блять, пиздец как хочу. – А что я твоим родителям скажу, если с тобой что-то случится? - тот ласково гладит скулу Донхёка большим пальцем. – Причём тут мои родители, уж возраста согласия я точно достиг, – Донхёк непонимающе ведёт рукой, второй всё ещё продолжая держаться за клетчатую рубашку Минхёна. – Вот и спалился. Покрасневшим от досады и возмущения лицом Донхёка можно освещать кальянный зал, он злится неимоверно, слезает с чужих коленей, выплёвывая напоследок: – Козёл, – и неровным, но быстрым шагом идёт к выходу, напрочь забывая обо всех мерах предосторожности. И неизбежно врезается в грудь высоченного охранника. На лице вышибалы отражается недоумение, а потом… Донхёк и вспоминать не хочет. Его, как непослушного ребёнка, взяли за ухо и без лишних разговоров вывели на улицу. Полицейскую машину долго ждать не пришлось. Донхёк стискивает зубы, отчего виски сковывает волной тупой боли. Он тихо стонет и откидывает голову к решётке. Как речь об алкоголе – ребёнок, а как о нормальном помещении для ребёнка в полиции – так сиди в общем обезьяннике со всякими – Донхёк в сто первый раз оглядывает своих не самых желанных соседей взглядом – богатыми и образованными городскими жителями… Часовая стрелка неумолимо скользит к отметке в пять утра, а Донхёка никто не заберёт. Он без документов, домашний адрес и номера телефонов родителей говорить отказывается, а с ребятами у них уговор: если кого-то ловят, то никто не подаёт виду, что они знакомы, если только пойманный сам не пожелает этого, подав условный знак. Донхёк знает, что уже к вечеру его отпустят, так было пару раз. Никто не хочет возиться с проблемными недо-взрослыми. Осталось подождать ещё часов пятнадцать. Когда в половине шестого слышатся громкие голоса и хлопает дверь, Донхёк в голос матерится, потому что только-только смог заснуть, а теперь боль в голове словно ещё сильнее начинает пульсировать. – Как погодка? Вылезай, умник. Донхёк соврёт, если скажет, что не узнаёт голос, но он просто демонстративно зевает и отворачивается к стенке. – Прекращай выёбываться, – по тени Донхёку видно, что Минхён подходит к решётке, и ждёт, пока дежурный откроет замок на двери. – Радуйся, что мне как руководителю вашей университетской группы дали разрешение на то, чтобы забрать тебя. Твои родители не в курсе. – Мне как-то, честно говоря, поебать, насколько сильный будет скандал дома, если ты не заметил. Минхён раздражённо цыкает. А потом разворачивается и выходит. Донхёк лежит ещё ровно полторы секунды, затем снова смотрит на двух спящих бездомных и со свистом вылетает из камеры. – Можешь не ждать благодарности. Мне до звезды на твои геройские подвиги, – Донхёк щурится от рассветного солнца и ёжится; в одной толстовке ранним утром довольно прохладно. Минхён пожимает плечами и стряхивает пепел с сигареты на газон. – Не нуждаюсь в благодарности. Просто делаю то, что считаю нужным. Донхёк снова начинает злиться, но уже на себя, потому что вдруг чувствует себя виноватым. Однако сразу же вспоминается поведение Минхёна в кальянной, и чувство вины сметает подчистую. – Слушай, раз тебе так претит связываться с малолетками, на кой хрен весь этот цирк? Донхёк ожидает услышать всё, что угодно, начиная от ничего, заканчивая «я хотел впечатлить понравившуюся мне девушку в полицейском участке», но никак не: – Ну ты же когда-нибудь вырастешь. Донхёк давится и на несколько секунд задерживает внимание на пролетающей над их головами вороне. – Ты, блять, ненормальный, – только и может выдохнуть он, обнимая себя руками, чтобы было теплее. Минхён почему-то смеётся и мотает головой, растрёпывая и без того непослушные обесцвеченные волосы. Выкидывает сигарету точно в урну, стоящую в метрах пяти от них, и подходит к Донхёку вплотную. – Чтоб ты знал. Я не пью сейчас, потому что сижу на антибиотиках, – берёт Донхёка за подбородок и легонько целует в щёку. – Точно конченный… – изумлённый внезапным проявлением нежности и озвученным фактом, шепчет Донхёк, постепенно осознавая, что из них двоих этой ночью пьян был только он сам.