Часть 1
1 июля 2018 г. в 18:23
Она жила в квартире напротив. Но если говорить точнее, там раньше жил её дедушка. Но он умер за полгода до этого. Сначала его квартира пустовала, а в начале мая приехала его дочка и внучка. Я столкнулся с ними на улице. Что-то невнятно пробормотал, неуклюже открыл дверь, а она засмеялась. Её волосы были разбросаны по плечам, а на губах — смазана розовая помада. Мама сказала, что они приехали сюда на лето из Германии. Я удивился. Кто хотел бы провести лето в нашем захолустном городке?
После этого мы встретились в магазине. Она заметила меня в толпе и широко улыбнулась. Излучала счастье. Я постарался улыбнуться в ответ, но был сбит с толку. Я любовался ею. Её большими карими глазами, немного бледными уже не накрашенными губами, горбинкой на носу и родинкой на плече. На ней было белое платье. Такое легкое и воздушное, как она сама.
Я немного затаил дыхание, когда её ладонь легла на моё плечо. Её руки всегда были слишком горячими. А мои — холодными. Я боялся до неё дотрагиваться. Будто она и не существовала вовсе. Была видением, придумана мной, и вот, коснись я её, она испарилась бы.
И вот она спросила моё имя, а потом сказала, что так зовут её брата и он полный придурок. Засмеялась и снова положила руку мне на плечо. Я проводил её до квартиры, она поблагодарила меня и пригласила к себе. Я помог разобрать ей вещи. Кучу коробок с разными безделушками, книгами и сотней пар джинс.
Я до сих пор помню, как она проговаривала моё имя, цепляясь языком за каждую букву, звонила среди ночи, а потом мы сбегали из дома. Мы называли это так. Но на самом деле, мы сидели на крыше нашего дома и долго разговаривали. Хоть и говорила в основном она, клянусь, я бы хотел, чтобы это длилось вечно. Я расстраивался, когда всходило солнце, ведь это означало, что нам нужно идти домой.
Когда она брала меня за руку, всегда удивлялась, почему они такие холодные, а потом изо всех сил старалась согреть меня, на что я усмехался, иногда смущался. Всегда рядом с ней. И всё, что ей удавалось, так это согреть меня изнутри. Я чувствовал жар у себя в груди. Это ощущение, когда воздуха в лёгких будто слишком много, и кажется, что упади я в воду, но держи она меня за руку, я бы мог дышать вечно. Тогда я понял почему людей сравнивают с кислородом. Рядом с ней всё, что раньше я считал банальным, скучным и преувеличенным приобретало смысл.
Моя мама говорила мне, чтобы я берег её. И я старался, честно. Я был с ней рядом всегда, когда это было возможно, когда ей это ещё было нужно. Она сказала мне, чтобы я больше не звонил ей ровно через 11 недель после нашей первой встречи. Я еле подавил в себе рвотный рефлекс. Что я делал дальше? Ничего. Уже ни-че-го.
Я разбил свой мобильник о стену на кухне, где когда-то готовил для неё фруктовые смузи и целовал её на подоконнике под какую-то старую песню из 70-х. Она, как сейчас помню, была в такой огромной малиновой футболке и чёрных джинсах, шлёпала своими босыми ногами по кафельному полу этой злосчастной кухни, а потом притянула меня к себе и поцеловала. Я растерялся. Она говорила, что я её хороший друг, который не даёт ей умереть со скуки в этом городе, а сама взяла и поцеловала меня. Я просто замер и несколько секунд смотрел на ее полуоткрытые глаза и слегка бледную кожу под глазами, прежде чем ответить на поцелуй. Думаю, не стоит рассказывать, насколько сладкие её губы, и как внутри меня словно образовался огромный сгусток счастья. Счастья, когда в детстве тебе покупают игрушку, о которой ты мечтал долгое время, когда самый большой кусок торта достается тебе и, наконец, когда девушка, в которую ты влюблён с самого первого дня вашего знакомства касается твоих губ своими. Так вот, я разбил свой телефон, а вместе с ним и пару маминых чашек, но ничто не могло возместить ущерб моему разбитому сердцу.
И я не знаю, чем она руководствовалась и о чём думала. Но ровно в пять часов и сорок семь минут, как раз когда я хотел зайти за ней и отправиться на выставку, о которой мы говорили всё время, она позвонила мне и сказала, что не может пойти, да и мне ей больше не стоит звонить.
Теперь я знаю, что поступил глупо, ведь я должен был сразу пойти к ней и узнать, что произошло, но уже поздно. После того, как кухня была наполнена осколками посуды и моего мобильника, когда я получил несколько порезов, которые тогда казались мне полнейшей глупостью, я отправился к её квартире. Могу поклясться, что на лестничной клетке пахло ее духами вперемешку с мятным чаем, который она так любила. Но это уже не так важно.
Я сделал глубокий вдох, ладонью стёр остатки слёз с щёк и позвонил в дверь. Только в этот раз меня переполняло непонимание, ярость и безумное волнение, будто я стоял на краю пропасти. Спустя десятиминутную попытку дождаться кого-то, открылась дверь, но не та, которая мне нужна, а соседняя. Миссис Сьюзен, старушка лет семидесяти, сообщила мне, что они уехали буквально полчаса назад, оставив ключи ей. И тогда меня уже столкнули в эту пропасть.
Я попросил у неё ключ под предлогом забрать книгу. Опять же банально, да. Но ничего лучше придумать я бы не смог. Она скептически посмотрела на меня, немного обдумала мои слова и молча вернулась в квартиру. Было сложно соображать, но я понял, что это значило, когда она протянула мне связку ключей. Я помню всё это до мельчайших подробностей, потому что хотел оставить в памяти последние воспоминания о ней. Жаль, что они были такими.
Дверь заедала при входе, и я вспоминал, как она смешно проклинала её поздним вечером, когда мы возвращались после наших бессмысленных прогулок. В прихожей остались её туфли, а на зеркале — записка на каком-то чеке. Это была бумажка с неаккуратно написанными буквами и цифрами. Писала не она, а её мать. Ничего интересного, просто напоминание для миссис Сьюзен, когда и сколько раз в неделю поливать цветы. Не знаю зачем, но я смотрел на эту записку довольно долго, надеясь, что все это неправда, а она не могла уехать просто так.
В её комнате я нашел много разных листовок и каких-то скомканных листков. Они были разбросаны по всей комнате. На тумбочке я взял первую попавшуюся книгу. Просто так. На кровати осталась та самая малиновая футболка. Я даже не притронулся к ней, боялся, что тогда она окончательно исчезнет. Улетучится. На кухне нашёл её любимую чашку. Да, она пила мятный чай прежде, чем остаться просто кучей воспоминаний в моей голове. Мама сказала, чтобы я не расстраивался. Рано или поздно, по её словам, кто-то разбил бы моё сердце. Но разве от этого может стать легче?
Иногда я задумываюсь, была ли она реальной. Я помню всё до малейшей капли, но каждый раз, когда вспоминаю её, мне кажется, что этого ничего не было. Я начинаю забывать, в какой тональности звучал её голос, как именно пахли её волосы. Меня пугает это. Я могу часами думать над тем, какого оттенка были её глаза, но не могу вспомнить. У меня даже нет её фотографий, кроме тех, что я сделал одним туманным утром на балконе, где целовал её плечи. Три потертых снимка, лежащие в моём кармане.
Мой балкон находился в северной части дома, и там всегда было прохладно. Он не был большим, но там достаточно места для старой и местами потертой софы и деревянного круглого столика. Мы играли в настольные игры, пили чай и смотрели на прохожих. Она называла всех чудаками. Не знаю почему, но мне это нравилось. Она могла засмеяться и долго не останавливаться, подолгу молчать и смотреть на дорогу. Иногда она начинала говорить по-немецки, а я по-итальянски. Это выглядело странно, прохожие оглядывались и поднимали на нас голову.
Но она не была похожа на типичных немок. В ней было что-то, что отличало её от них. Точнее, в ней не было ничего, что объединяло бы их. Она рассказала, что жила до этого в Англии, немного в Австрии, Канаде, а я первое время немного смеялся над её британским акцентом.
Но, как может показаться, у нас не было таких сумасшедших отношений, страстных поцелуев на крыше, мы не говорили друг другу никаких громких слов. Но и это не значит, что мы не были влюблены. Я и сейчас люблю ее. В тот день она собрала свои вещи и уехала, забрав с собой мое сердце. Хотел бы я, чтобы и она оставила мне своё.
Я понимал, что она должна будет уехать. Но она и сама не хотела. Даже разговаривала с мамой о том, чтобы остаться в Италии, жить в дедушкиной квартире, пока та называла её глупой, а я злился, потому что она плакала. Приходила ко мне, бросала сумку на кровать и долго ходила из стороны в сторону. Я обнимал её и говорил, что она не со зла это делает, а просто заботится о ней и волнуется о её будущем. Она немного успокаивалась, забиралась под одеяло, а я приносил ей зеленый чай, и она засыпала в моей постели прямо в своей одежде. Я сидел в кресле чуть ли не до утра и читал книгу, которую она посоветовала мне. Она всегда это делала. И ни разу не прогадала.
Однажды мы были на окраине города. Куча народа, пахнет свежей выпечкой, старая раскаленная плитка жжёт подошву кроссовок и её смех на фоне. Она говорила, как сильно скучает по дождю и не любит жару. А я сказал, что ей очень идут платья, а в Канаде вряд ли она могла бы позволить себе носить их так часто. И она смеялась. Она всегда смеялась. Но только не в тот раз, когда прощалась со мной.
Это лето стало особенным благодаря ней. Я никогда бы не пожелал, чтобы этого всего не было. Я готов пережить всю боль заново, лишь бы увидеть её снова, сказать все, что не смог или не видел в этом необходимости. И мы бы снова сидели на том самом балконе в северной части двухэтажного дома, который обрел жизнь после её приезда, пили чай, рассказывали друг другу обо всём, что с нами произошло за эти годы, и я бы наконец-то с уверенностью поцеловал её.
Как-то она попросила меня кое-что сделать. И сейчас я держу свое обещание.
«Пообещай, что оставишь место для меня в своём доме воспоминаний»