Небо под ногами

— Твое имя? — Арсений… — Мои руки дрожали, их аккуратно привязывали жгутами к ручкам кожаного сидения. Комната абсолютно темная, я пристегнут. Мою голову крепко держит специальная выемка в сидении. Перед моими глазами белоснежный экран, который занимает большую часть моего кругозора. — Сколько тебе лет? Я уже не вижу тех людей, которые задают мне вопросы. Я дрожу, свет экрана резко бьёт мне по глазам. — Шестнадцать. — Ответил я. — Теперь запомни, Арсений. Сейчас ты увидишь то, что определит кто ты. Программа не ошибается. В соответствии с результатами, плазма сама удалит из твоей памяти те моменты, которые больше тебе не нужны. От этого результата зависит твоё будущее… Писк будильника заставляет меня вздрогнуть. Ровно 8:00, к десяти я обязан прибыть в департамент. Я сажусь на кровати, позволяя одеялу остаться только на моих ногах. Я обхватываю руками голову и прижимаю ее к коленям. Один и тот же сон на протяжении месяца. Я помню тот день. Это было незадолго до того, как человечество развязало Третью Мировую войну, которая длится по сей день. Уже 18 лет. Много воды утекло с тех пор. Тот тест действительно решил все в моей жизни. Теперь я глава департамента безопасности, я управляю всеми военными службами. После программного теста, нам на сетчатку глаза выбивают специальный код, который распознают все машины безопасности этого мира. Под этот код подстроены наши квартиры, телефоны, банковские карточки. На нем записана вся информация о нас, нашем прошлом, наша родословная. Код также символизирует определенные умственные способности человека, его психическое состояние и склонности. Вся, абсолютно вся информация с этих кодов хранится в главном департаменте. По этим кодам расформировано общество.       Элита — гении, которых распределила та самая программа, введённая ещё в конце двухтысячных. Элитные должности — это руководители военных служб, экономисты, разработчики-ученые, политики. Все лишь благодаря показателям мозга, человек в один миг способен исчезнуть и начать новую жизнь. Или же наоборот, пасть на самое дно. После элиты идёт служащие — работники предприятий, у которых в коде записана способность к приобретению навыков, но низкая способность мыслить и анализировать. И последняя ступень — изгои. Глупые, ни на что не способные. Их избирают для того, чтобы они воевали. Больше ничего. Таким внушают долгих службы, внушают и гипнотизируют с голубых экранов. Такие — пушечное мясо. Сразу после распределения, программа стирает прежние воспоминания, что целиком и полностью, за достаточно короткий срок, полностью изменило строй этого общества.       Я встаю с кровати и начинаю собираться. Я нажимаю на сенсор на быльце моей кровати, по всей квартире загорается белоснежный свет. Шкаф открывается и из него выезжает вешалка с коллекцией моих рабочих костюмов. Тем временем в ванной уже шумит душ, на кухне закипает чайник.       Я обожаю горячий душ, я позволяю воде проникнуть в каждую пору и обжечь меня. Я выдыхаю, чистое сухое белье, чистые тапочки и белоснежные полотенца выезжают из встроенного в стену ванной шкафа. Совсем недавно я снова начал жить один. Снова пустота, запах чистоты и сухости, вместо духов и помад. Поистине, прелесть проживания в одиночестве становится понятной, когда только эта квартира, является единственной свободой, которую ты можешь себе позволить. Все в моей обители обустроено в бело-серых тонах. Все прямоугольное, просторное, однотонное. Выбирал ли я ее? Нет. Все чиновники моего круга получают такие квартиры в самом центре Москвы. Минимализм. Строгость. Идиллия.       На кухне я пью чай с жасмином и медом, съедаю два сэндвича, и уже уходя из дому беру со стола бумаги. Запах свежей печати бьёт мне в ноздри. В центр меня везёт мой личный водитель на черной представительской машине с тонированными стеклами. Я не смотрю в окно. Я пролистываю список состоящий из того, что мне предстоит сегодня. Моя обязанность — руководить подразделениями по вычислению шпионов и лично судить их. Я ещё раз просматриваю «Кодекс Истины» составленный в 2198 году. По этому кодексу мы судим людей в условиях «Войны за будущее». Так окрестили Третью Мировую войну журналисты и историки-правоведы. Я складываю бумаги в папку, машина останавливается, мне открывают дверь. Я перед самым входом в департамент. Краем глаза я замечаю, что погода отнюдь не солнечная. Все пасмурно, серо. Я не могу заставить себя вспомнить, когда в последний раз погода меня радовала. Да и когда я замечал ее вообще? Я крайне редко бываю на улице, все кабинеты да автомобили.       Вот и в этот раз я поднимаюсь в лифте на третий этаж, и едва его двери раскрываются, передо мной стоит мой секретарь. Среднего роста, стройная молодая особа, с густыми русыми волосами. Ее черты лица напоминали мне лисьи, только припухлость губ не позволяла окончательно ассоциировать ее с этим животным. У нее был резкий взгляд, но в то же время, было в ней что-то такое, что оттеняло неимоверную нежность, что вызывало неудержимое желание обнять ее и никогда не отпускать. Такие как она, напоминали скорее нимф сошедших с картин, нежели железных жандармов суровой реальности. Она была одета в классическую белую блузку, черную юбку-карандаш и черные туфли на шпильках. Ее волосы были завязаны в тугой высокий хвост, в руках она держала черную папку. — Доброе утро, Арсений Сергеевич.-Она своим мягким шагом последовала за мной. — Доброе утро, Оксана. Каков у нас план действий? — Сейчас вам предстоит встреча с начальником отделения по следствиям по делам предателей. Он назначил на сегодня суд над двумя изменниками, на котором вы обязаны присутствовать. — Еще что-нибудь? — Да. После суда у вас запланирована встреча по поставкам оружия для подразделений спецотрядам. — Оксана. — Я остановился и повернулся к ней лицом. За нами следовали ещё два моих охранника, я взглядом указал им отойти поодаль от нас. Взгляд девушки был непоколебим и суров, она спокойно смотрела мне в глаза так, как невинная жертва смотрит в глаза охотнику. Она молчит, но лишь я знаю, что она терпит уже вторую неделю. — Это тяжёлый период. Пойми, потери работой не глушат. Ты можешь заглушить боль, но ты не заставишь ее замолчать. Оксана, мы не первый год знаем друг друга. Пойми, он не хотел чтобы ты так… — Арсений Сергеевич… — Она отвела взгляд куда-то в сторону от меня и сделала шаг назад. Я обернулся, за моей спиной стояла высокая брюнетка, в форме одежды похожей на оксаныну, но дороже. Кожаная юбка, лазурная блузка. Карие глаза этой девушки направились на меня с улыбкой. Это жена начальника, к которому я никак не мог дойти. Ляйсан — удивительная женщина, знаком с ней и ее мужем ещё со времён спецуниверситета. Она подошла и мы пожали друг другу руки. — Доброе утро. — Улыбнулась она. Ее улыбка вызывала восхищение и любование. Она не была столь хрупкой как Оксана. Любить женщину такой марки мог только поистине ценитель дамских тел. А уж тем более, тяжело было бы завоевать от этих янтарных глаз взгляд любви и нежности. — Доброе утро, Ляйсан. Паша у себя? -Улыбнулся я. — Да, у себя. Сегодня предстоит довольно-таки сложное дело, мы верим твоему правосудию и рассчитываем на тебя.       Она говорила очень точно и лаконично, без капли сомнения. В ее словах не могло звучать и тени глупости или абсурда. Именно умение говорить и выделяло в ней столь точный образ светской дамы.       Ещё после пары слов, я проследовал в кабинет ее супруга, оставив Ляйсан наедине с моей хрупкой секретаршей.       В кабинете у главного следователя все было как обычно. Темные зеркальные стены, черный кафельный пол, очень компактно обустроенный тёмно-синий стол в углу комнаты и плазма встроенная в стену. По всем четырем граням кабинета висели работы художников эпохи постмодерна, в то время как на рабочем столе Паши стояли фотографии его детей и супруги.       Что сказать о нем и Ляйсан? Я проследил всю историю их любви начиная от самого знакомства. Он тоже был баловнем светского общества, но в отличие от его жены, Паша, во времена молодости, выжимал максимум из своего положения. Знакомства, поездки, праздники, рауты… Я был крайне удивлен, что он женился раньше, чем ему стукнуло шестьдесят.       Хозяин кабинета был высок, немного худощав, с резким и хитрым взглядом. Он смотрел в окно, и лишь услышав мои шаги, обернулся. На его лице заиграла улыбка. — Арс! Дорогой мой, здравствуй! — Мы крепко пожали друг другу руки и подошли к его рабочему столу. Паша вызвал секретаря заказав два американо. — Как жизнь, Воля? Как дети? — Я взял в руки фотографию старшенького. — Растут, учатся, радуют. Все как всегда. — За его немного саркастичный манерой говорить, он не смог скрыть улыбку нежности. Мы давно не говорили с тобой.-Мы сели по обе стороны от его огромного зеркального стола для совещаний. — Как ты, Арсюх? Говорят, ты там зашиваешься в своей работе. — Да, зашиваюсь.-Подтвердил я, не найдя более оригинального ответа. — Да, Арс, работа на благо страны в наше время — великое дело, но ведь, свою жизнь никто не отменял. Что у тебя случилось с Ирой? Почему разбежались? Меня передёрнуло, я опустил глаза. — Так будет лучше для нас обоих. Я знаю, что ты хочешь сказать о борьбе до конца и так далее, но это не тот случай. Я не хочу за нее бороться. Понимаешь? Паша похлопал меня по плечу. — Я на то и друг, чтобы понимать тебя.-Пару секунд мы помолчали. В кабинет вошла секретарша и принесла поднос с двумя дымящимися чашками крепкого кофе. — Ладно, не хочешь о жизни — давай о работе.-Немного приободрился Паша и подошёл к ноутбуку на своем столе. Он нажал на нем пару кнопок, после чего включил плазму. — Арс, скажи, ты давно занимался делами внутреннего ведомства? — Да, очень. Я не вникаю туда, я целиком доверяю им. Я пытаюсь ограничить себя чисто как судью. — Правильно делаешь. — Паша нажал на пульт, и на экране высветился какой-то документ с цифрами и многозначительными подписями и печатями. Прочитав на лице мой вопрос, он продолжил.-Это отчёт моей следственной группы за последний месяц. Знаешь, что тут? Работы со шпионами, изменниками, дезертирами, мародерами и прочей нечистью — ведётся довольно-таки активно. Но беда пришла, откуда ее не ждали. В последнее время начали появляться странные субъекты с браком кода. — Браком? — Словосочетание произнесённое Волей, просто не могло существовать в природе. — Именно. Это некие особи, код которых не отображается в наших датчиках распознания. Не то, чтобы его нет. Он есть, он обнаруживается, но не распознаётся. Группы техников перебрали все оборудование, рылись в архивах, но это абсолютно ничего не дало. И подобные субъекты, как раз таки, встречаются именно среди пойманных предателей. Проблема в том, что мы не знаем причину этого феномена. Мы не знаем, как будет реагировать на них оборудование, ведь этим кодам подчинено все вокруг. Более того, есть вероятность, что предатели давно придумали, как обходить наши механизмы, они сами взломали коды. И тогда, у нас большие проблемы. Это будет ещё одна война, только уже внутри нашей страны.       Я промолчал. Мысли, правила, декларации. Все крутилось в моей голове. Брак кода. Его нереально взломать. Если это случилось, все мое ведомство полетит к чертям. — Где те, кто был пойман с подобным? — Спросил я, делая глоток кофе и ощущая вкус коньяка. — Они сейчас на допросе, через несколько минут твой суд. Мы уже вызвали эксперта, можешь прийти пораньше, вникнешь в суть пока что. Мы вышли из кабинета, ни Оксаны, ни Ляйсан уже не было. Должно быть, ушли работать с бумагами в зал суда. Мы спустились лифтом на самый низ. Нижние этажи уже не были в светлой гамме. Зал суда находится и вовсе двумя этажами ниже первого. Ещё ниже только временная тюрьма.       Выйдя из лифта мы направились в отдел за материалами их задержания. Войдя в кабинет, я встретился взглядами с ней. По моей коже прошел мороз. Золотисто-каштановые волосы, карие глаза, нежно-смуглая кожа. Она посмотрела на меня, и уголки ее губ опустились. От черных густых ресниц падала тень, ее взгляд дрогнул. Она замерла. Она была в черном облегающем платье, в ее руках была чашка кофе. — Здравствуй, Ира. — Едва выронил я. Она кивнула в ответ, спеша моргать ресницами. — Да, здравствуй. Все тот же голос, все та же ранее обожаемая мною шея. Сколько воспоминаний в голове, сколько кадров, и все как птицы пролетело мимо к пылающему закату. Ее руки, талия, губы. Все, что я обожал. Она сама. А ведь ещё недавно я готов был убить за этот взгляд, за эти глаза, цветом сгоревшего лета, за объятия этих рук. Даже сейчас, когда я изо всех сил заливаю мысли о ней холодом, она ещё тлеет на самом дне моего сердца, как окурок в пепельнице. Она ещё живёт во мне, душит, как бы я не хотел ее выжечь. Как удивительны женщины! Обожать, сходить с ума, боготворить. Как много всего мы готовы отдать им, и именно так я и делал. Я горел страстью, безумно, отдавал ей все, но как жаль, что я так и не смог ее полюбить.       Паша тем временем взял со стола планшет и несколько папок, вежливо кивнул Ире и вышел со мной из кабинета. Ира тоже должна присутствовать на суде, но она наверняка выйдет чуть позже, чтобы не пересекаться со мной. Мы шли до зала заседания, а я ещё прокручивал в голове момент, когда говорил, что ей очень идёт это платье и с обожанием застёгивал молнию на ее спине.       Мы вошли в зал суда. Он имел форму высокого цилиндра, вдоль стен которого спиралью размещались сидения. Свет шел откуда-то свысока, что даже нельзя было разглядеть лампу или люстру, или же просто поток энергии. Спираль сидений с одной стороны прерывалась высокими стойками-столами, расположенными лестницей с двух сторон, за которыми обычно распределялись члены департамента. Таким образом, половину зала занимали судьи, половину — зрители, а по центру был немного опущенный вниз круглый промежуток, на котором обычно и находились подсудимые. Не знаю, кто конструировал этот зал, но этот человек явно знает, как выглядит Чистилище. Сейчас, зал предназначенный для зрителей был пустым, была занята лишь половина для судей, и то не до конца. Этот суд был промежуточным и не нес за собой особой славы. Да и судились всего-то люди, не имеющие ни семьи, ни дома, ни родных. Предатели, у которых даже их собственный код бракован.       Я прошел прямо к стойкам, за которыми уже стояли Ляйсан, Оксана и несколько охранников. Паша занимал стойку ниже моей, так как он не был судьей. Ляйсан села рядом с ним, Окси же подала мне папку, и сев за стул чуть поодаль от моего кресла, принялась рыться в ноутбуке. Тут мой взгляд упал на стойку справа от меня, за которой сидел какой-то до сих пор незнакомый мне мужчина. Он был невысокого роста, с густыми, хоть и стриженными волосами, небольшой бородкой. На его лице были очки в черной оправе, сам он был одет в серую тонкую кофту и черные суженные в икрах брюки. Он что-то упорно набирал в компьютере, причем такую аппаратуру как у него, я видел впервые. Это был толстый черный ноутбук, от которого шла гора проводов к каким-то другим, более мелким гаджетам. В очках этого парня отражались цифры и символы, которые он выводил на экране. — Кто это? — Спросил я. Ко мне подошла Оксана. — Это один из сотрудников внутреннего ведомства, наш ведущий программист и один из сотрудников кибербезопасности. Услышав, что речь идёт о нем, мужчина встал, и поднявшись к моей стойке, пожал мне руку. — Рад познакомиться лично, Арсений Сергеевич. Меня можете звать Дима, я тоже очень заинтересован материалами этого дела. -Хорошо, что вы здесь. Честно сказать, я плохо разбираюсь в тонкостях работы программистов, но буду благодарен за помощь. Он ещё сказал что-то, но краем глаза я заметил, как в зал вошла Ира и поднялась за стойку где были Паша и Ляйсан. Ира — начальник архива, ее должность ниже Пашиной, но на суде их мнения имеют равный вес. — Время начинать.-Оксана шепнула мне на ухо, и после этих слов, все стали рассаживаются и придвигать к себе ближе микрофоны. Свет погас, один единственный прожектор был направлен в центр зала, на котором вот-вот должны были появиться подсудимые. Пол по центру был из металла, который на моих глазах раскрылся спиралью, и на его месте снизу появился лифт. Он был достаточно просторен, прозрачен и освещался огнем прожектора. Как только пол лифта сравнялся с уровнем пола комнаты, стены лифта с фрагментами его потолка, раскрылись словно тюльпан и пали на пол. Перед нами стояли два мужчины, прожектор освещал их, и в беспроглядной тьме зала, они казались святыми мучениками приведенными на казнь. Один из них был невысокого роста, с темно-каштановыми ровными волосами, зачесанными назад и собранными в хвостик. Карие глаза, густая борода, смуглая кожа. Очень запоминающаяся внешность, как по мне. Он был в темно-зеленой потрёпанной футболке и чуть темнее тоном брюках. На ногах его были черные кроссовки. Он уперто смотрел в тьму, пытаясь рассмотреть кого-то. Он определенно, не был глуп, но мне все же тяжело понять на взгляд, к какому уровню он бы принадлежал, будь он с кодом. — Сергей Матвиенко. — Я шепотом читал его скудную характеристику. Имя — единственное, что было известно о нем, да и то не факт, что оно правдиво. Неизвестен код — неизвестно и все остальное.       Рядом с ним стоял ещё более интересный персонаж. Высокий, даже выше чем Паша, и худой. У него были светлые, взъерошенные волосы, болезненно белая кожа. Он словно был противоположностью стоящего рядом, мне невольно стало смешно. Его глаза были зелено-голубого цвета, выражали какую-то усталость и ненависть. Он был одет в серую футболку, черную длинную мантию и черные брюки. На его руках была уйма браслетов и колец, я невольно заметил, насколько тонкие и длинные и у него пальцы. Перед глазами встала картина, как он обхватывает ими тонкую сигарету. — Антон Шастун. — Его характеристика была интересна, в ней было помечено, что прежде он был замечен как сын одного из представителей элиты. Я ещё раз осмотрел юношу. Если он дитя света, то какого черта у него не так с кодом?       Пока я перечитывал и думал, этих двоих усадили на два цифровых кресла и принялись пристёгиваться их ремнями везде, даже их шеи. Их головы были зафиксированы, их взгляд был полностью подчинён двум белым экранам прикрепленным к креслам. Все так, как и в моем сне, когда эту процедуру проводили со мной. Я невольно опустил глаза, но тут услышал голос Димы. — Сейчас будет самое интересное. И правда, когда программа запустилась, на его ноутбуке полетели числа, цифры, коды. Секунда, две, пять. В какой-то миг, экраны перед лицами мучеников гаснут, а ноутбук Димы тухнет. Этих двоих освободили от кресел, а я ещё не мог поверить в увиденное, я столкнулся взглядами с Пашей и придвинул к себе микрофон. — Вы, двое. Вам стоит очень многое объяснить, прежде чем я передам вас нашим исследователям. — А больше тебе ничего не сделать?! — Заорал дерзко тот, что был ниже, со злостью потирая запястье, на котором ещё остался след от ремня. Я сжал зубы. — Это в ваших же интересах. Вы возможно до конца не осознаёте, так я расскажу вам, кто вы такие. Здесь, если у тебя нет кода, у тебя нет ничего. Ни дома, ни семьи, ни прошлого, ни будущего. Вы даже не изгои, вы никто. Воцарилось молчание, я поймал взгляд Антона. — Мы — никто? А кто же тогда ты такой? Как мне узнать? Ты не можешь сказать этого, так как тебе нужен мой код, а я и понятия не имею кто ты, ведь я даже не вижу твоего лица. — На сей раз оборзеть решил Шастун. — Ты увидишь мое лицо, когда я буду свидетельствовать о твоей казни, да только это тебе не поможет. — А за что меня казнить? За грехи мои? Так скажи мне их, для начала! — Парень подошёл к самому краю света прожектора. На кончик его носа уже не ступал свет. — Казнить тебя за то, что ты — предатель. Пока все воюют, строят новый устрой мира, ты смеешь нарушать правила, взламывать код и мешать нашему правительству выиграть эту войну. Ты тянешь мятеж, вместо того, чтобы помогать тех, кто сейчас погибает за каждый кубометр воздуха для тебя. — После моих слов, Шастун ухмыльнулся и принялся ходить вокруг своего напарника, медленно рассуждая. — Ты говоришь мне, что я предатель, так скажи мне, кого я предал? Я не заставлял никого погибать за меня, я не просил этого нового устройства, меня даже не спросили, хочу ли я кода на своей сетчатке. А знаешь, почему не спросили? — после этих слов, он вышел за пределы своего круга и направился мне навстречу, переступая ряды стульев. Прожектор отделился от массы света и последовал за ним. — Не спросили потому, что некому спрашивать. У нас нет государства, страны, нет ничего. Есть только два полюса воюющих между собой. Я не гражданин какой-либо страны, я словно упаковка чипсов со штрих-кодом, без которого меня могут идентифицировать как мусор. Мы не граждане, не люди. У нас нет ценностей. Все мы, начиная от изгоев и заканчивая тобой и прочими верхами, мы никто. Мы боремся, не зная за что и с кем. Ты сам хоть одного своего противника или начальника в глаза видел? Ты похож на лошадь Александра Македонского, ты как и он боишься собственной тени. — Он уже поднялся вплотную к моей стойке, а я как заворожённый смотрел на его действия. Вот он взобрался на мою стойку с ногами и встал передо мной на колени. Он находился выше меня на три головы и, придвинувшись к моему лицу, продолжил говорить. На нас обоих светил огонь с потолка, отчего я жмурился. — Поэтому, в отличие от тебя, я знаю, с кем мне бороться. Я борюсь с системой, созданной вами. Я знаю, как взламывать этот код, и я буду делать это до тех пор, пока все это не прекратится. Можешь убить меня, замучить опытами, но тебя никогда не узнать правды. А знаешь, почему? Потому что я знаю кем являюсь и что обо мне правда, а что нет. А ты? Знаешь ли ты о себе хоть что-то без этого набора цифр? Знаешь ли, что тебе ждёт или помнишь ли ты свое прошлое? Нет. Ты — элита, верх общества, но твоя свобода отобрала у тебя все. И прошлое, и будущее.       Воцарилась тишина. Я молча смотрел на него, как на дикого зверя, который на четвереньках стоял на моем столе отодвинув от меня микрофон. Он смотрел мне в глаза, по моей спине прошел мороз. — Суд окончен! Уведите их! — Раздался, как гром, голос Паши. За Антоном подоспела охрана, их с Сережей загнали в лифт, который вскоре скрылся за плитой пола.