Помедли, трезвость, не торопись, рассвет

      Хочу подраться, да никого кругом       Шань сердито топчет землю, огибает стволы высоких деревьев. Видит прислонившуюся к бетонной стене фигуру. Грудь обдаёт жаром, ноги немеют. Зачем? Зачем он опять приперся, как только Тяню потребовалось его общество? Быть может, Рыжий решил, что от его присутствия зависит что-то важное? Он не знает. Он просто пришёл.       Помедли, трезвость, не торопись, рассвет       Тусклый огонёк зажигалки слабо освещает тёмные глаза Хэ Тяня. Он смотрит с необоснованной хитрецой и недосказанностью. Рыжий привык. Его уже не пробирает волной недовольства от неоднозначных взглядов. Он знает, что в них нет ни капли упрёка или снисхождения. Поэтому с холодностью смотрит в ответ.       Свети, свети же, луна       До уха Шаня доносятся какие-то веселые возгласы и приглушенные басы. Неподалеку какой-то дешёвый клуб — к горлу подкатывает ком отвращения. Зачем он тут отирается? С его положением он бы спокойно мог проводить своё время на вечеринках известных людей. С раздражением выдает:       — Ну? Чё тебе надо?       Тут все молчаливы, тут все в тоске       Молчит.       Молчит и лыбится.       Вообще не удивительно.       Отрывается от стены, стачивает окурок о шершавую стену. Идёт в сторону, бросает, не оборачиваясь:       — Пошли.       Район незнакомый, район — не тот       На улице веет глубокой ночью и сыростью. Мокрый асфальт завораживает блестящими от бликов фонарей лужами. Тянь шлёпает прямо по ним. Прямо как ребёнок, боже. Размашисто и без какого-либо внимания на разлетающиеся брызги. Шань не выдерживает, шикает:       — Смотри, куда прёшь, — тянет за локоть.       У Рыжего ощущение, словно сейчас Рождество. Потому что на улице очень светло, яркий тёплый свет витрин скользит по двум фигурам. Рёв машин и мотоциклов раздается на весь квартал. Лунный свет пробивается сквозь толстую пелену синих облаков.       Включи нам фары, трамвай, сожги нас, блеск витрин       Макушку обдаёт горячим дыханием. Тянь смотрит туманно и прямо, сердце Рыжего опять пропускает удар. Открывает рот в немом порыве и, словно задумавшись, отводит взгляд. Облизывает губы.       А у меня секретов много, а слушатель — один       Гул улицы резко затихает, стоит им только завернуть во двор одной из многочисленных высоток.       Вон, в подворотне, прохожий — тоже пьян       Мигает лампочка — то ослепляюще освещая, то погружая в кромешную тьму. Рыжему засела бы в душу лёгкая паника, как в шаблонных фильмах ужасов. Но…       Раздаётся громкий хлопок двери, металлический звон поворачиваемого ключа в замке.       Рыжему уже привычно. Он знает, куда повесить куртку, идёт в сторону кухни впереди хозяина апартаментов. Он знает где электрический чайник, знает, на какой полке чай. И знает, что, когда повернётся, наткнётся на изучающий, в этот раз ещё и пьяный, взгляд. Кидает через плечо:       — Свали на диван. Заснешь ещё, я тебя не поволоку, — и добавляет, — В следующий раз не приду.       А мы с ним пахнем кошачьей мятой и листвой       Огни ночного города бьют в огромные окна квартиры Хэ Тяня. На стеклянном столе одиноко остывает кружка чая, отдавая клубы пара.       Свети, свети нам, фонарь, истрать весь керосин       Тянь подаётся вперед — кожаный диван скрипит под коленом — останавливается непозволительно близко. Рассматривает. Рыжий сдавленно и судорожно выдыхает. Чувствует тычок в грудь — Тянь утыкается лбом. Шань решается успокаивающе погладить того по макушке. «Видимо, у него был хреновый день», — решает Рыжий и проклинает своё подсознательное и неукротимое стремление сострадать.       Дожидается, пока Тянь уснёт. Аккуратно выскальзывает из крепких объятий.       Я вышел из дома в чужом пальто