if you've got the poison, i've got the remedy;

День не задается с самого утра. В личном топе самых ненавистных вещей в мире вторник с огромным отрывом занимает промежуточное первое место, вытесняя давно засевших там андроидов, но — как оказывается — ненадолго. Потому что где вторники — там и всё, блять, остальное. Остальное настолько же дерьмовое. Умные андроиды — один, тупые кожаные мешки — ноль. Личный топ изменяется в режиме реального времени. — Нет, — почти рычит Гэвин, едва завидев в своём кабинете-коробке постороннее существо, ужасно напоминающее Коннора — того самого Коннора, который ему принёс столько проблем и головной боли, сколько придурочный Хэнк не приносил за все эти годы работы в полиции Детройта. А Хэнк доставлял много неприятностей и сжирал нервы Гэвина только так. — Ага, — фыркает проходящий мимо Джон, сверкнув белозубой улыбкой, — вот и по твою душу пришли. Босс ждёт тебя у себя. Босс ещё вчера передал — мол, так и так — из Киберлайфа звонили, сказали, что тебе пиздец, а значит — будешь тоже таскать за собой ведро с болтами на задания как породистого щенка на выставки. Глядишь, и коэффициент раскрытых дел увеличится — а то этого красного льда в последнее время развелось, хоть на завтрак, обед и ужин ешь — что, впрочем, некоторые ненормальные и делают, а потом творят непонятно что. Андроид поможет — а как же иначе. Его ведь за этим и создали. Вглядываясь в лицо своего навязанного грёбаным Киберлайфом напарника, Гэвин понимает — единственное, для чего создали этого андроида — бесить его. — Здравствуйте, меня зовут Ричард, и я- — Пиздец. (Гэвина учили не перебивать кого-то на полуслове и уважать окружающих, но) (Мама бы однозначно была им недовольна) Ричарда — у Гэвина голова шла кругом из-за того, что теперь ему ещё и различать андроидов надо: кто, блять, Ричард, а кто Коннор — заботливо подселили в его кабинет и выделили целое место со столом, стулом и компьютером, хотя — будь воля Гэвина — место этого RK-900 было бы на свалке. Весь рабочий день Гэвин наблюдает самодовольную рожу Хэнка и думает — застрелить всех в радиусе пары метров или застрелиться самому? В среду никто не встречает его шариками, тортом и баннером во всю стену "Это была шутка!!!". Ричард все еще в его кабинете, словно так всегда было и всегда будет, а Хэнк не перестаёт подначивать, расшатывая и так хрупкое ридовское терпение. Гэвин снова идет к боссу — на этот раз с самыми серьёзными намерениями: он даже грозится уволиться к чертям собачьим. Босс отправляет его разбираться с Киберлайфом, ведь: "Не я же принял это, черт возьми, решение". Одним словом — пиздец. И правда впору — застрелиться, потому что от расправы с Ричардом ничего не изменится — Гэвин получит выговор, огромный штраф, а через пару часов появится новенький RK-900 в его кабинете. Вот это повезло так повезло. С Киберлайфом разбираться бесполезно — не то чтобы Гэвин пробовал, но он просто знает это заранее — его даже слушать никто не станет. Уж если эти засранцы что-то решили, то они от своего просто так не отступят. Гэвин, к слову, тоже тот ещё засранец. Поэтому в первую неделю огребают все без исключения — от новичков до босса — Гэвин Рид в паршивом расположении духа кого угодно может загрызть и не подавиться. А потом — как-то не до этого, потому что вызовы летят со скоростью света, и Гэвин только и успевает, что мотаться туда-сюда по городу, писать рапорты и спать в любом более-менее спокойном месте — даже не перекусить нормально. Ну, Гэвину не привыкать — за почти десять лет работы в полиции Детройта он испытал многое. Единственное, к чему он не был готов — так это к напарнику-андроиду. Но и к этому — если сильно захотеть — можно привыкнуть. Гэвин не хочет и не собирается, но Вселенная решает иначе. Всё же, его главная задача — ловить преступников, делать жизнь в городе чуточку спокойнее — и он свою работу, несмотря ни на что, любит и не готов похерить всё из-за какого-то ведра с болтами. По крайней мере, Ричард не такой бесячий как выскочка Коннор — этот молчит по большей части, строит из себя гэвиновскую тень и в рот ничего неположенного не тащит — слава богу. Не хватало ещё, чтобы Гэвин нянчился с ним, как с маленьким. Коннор вообще — словно большой ребёнок, со всеми ему надо поговорить, всё разузнать и попробовать, быть везде. В общем, им в участке хватает и одной дурной семейки, так что Гэвин не собирается становиться заботливым папочкой — особенно для андроида. Ему бы о самом себе сначала научиться заботиться, а потом уже и о других думать. В хорошем случае — Гэвин игнорирует существование Ричарда, в плохом — срывает на нём свою злость. (Но если это может оправдать его хотя бы немного — Гэвину все равно, кто попадётся под его горячую руку — просто Ричарду выпадает быть козлом отпущения чаще всего из-за того, что они напарники. Гэвин и своего прошлого-то шпынял только так — а тот ведь был человеком) Ричард без срочного повода к нему не лезет и спокойно занимается своими делами, что очень хорошо. Через месяц Гэвин свыкается с мыслью, что Киберлайф его всё-таки поимел. Честно — он с самого начала скептически относился ко всем этим искусственным интеллектам и даже дал себе обещание — не опускаться до уровня простых смертных и не заводить себе андроида для облегчения жизни. Андроид у Гэвина завелся сам. Подкинули — как дворового щенка, под дверь — и сказали: только попробуй выгнать обратно на улицу. Как бы Гэвину не хотелось этого признавать — с Ричардом он сработался лучше, чем со многими его живыми напарниками. (Умные андроиды — пятьдесят четыре, тупые кожаные мешки — ноль. Всухую) Не исключено, что это была во многом заслуга именно Ричарда — у него в программе наверняка есть функция, чтобы выбрать определённую линию поведения с определённым человеком — подстроиться, так сказать. Сработало. Гэвин не ненавидит Ричарда. Недолюбливает, скорее, но с этим жить можно — Риду не нравятся практически все его коллеги, и ничего, работает же. (Практически все коллеги его тоже — недолюбливают) (С этим жить тоже можно) Гэвин и живёт. А потом Вселенная снова решает подшутить — и все привычно идёт по пизде, когда жизнь, вроде как, только начала налаживаться. Это воскресное дежурство не должно было отличаться ничем от всех других воскресных дежурств — сплошная скукота да и только, но, ха-ха — за пару часов до конца смены поступает срочный вызов и. В общем, Гэвина подстреливают. Ничего особенного — всего лишь в плечо. А ещё он падает. Ничего особенного — всего-то с высоты третьего этажа и почти что рёбрами на асфальт. Ричард это его "ничего особенного" не поддерживает, поэтому принимает решение в пользу Гэвина — вызывает подкрепление и, вместо того, чтобы продолжить погоню за поставщиком красного льда, аккуратно отскребывает Рида с земли и оказывает ему первую помощь. Гэвин успевает сказать ему, что он идиот — потом отключается. Уже в больнице ему сообщают — и про внутреннее кровотечение, и про сломанные кости, и про плечо — и про то, что Гэвин почти два дня провалялся без сознания, а Ричард ни разу за это время не отошёл от его койки. Пиздец, думает Гэвин, вот тебе и спокойное и скучное воскресное дежурство. Зато жив —повезло, ничего не скажешь. Гэвин пишет отказную почти сразу же — больницы его одновременно пугают и раздражают, да и какой смысл во всём этом, если лежать он может и дома — с таким же успехом? Даже утра не дожидается — кое-как натягивает вещи под осуждающий взгляд Ричарда. — Что? — Я думаю, вам лучше остаться в больнице. Вы сейчас не в лучшем состоянии, здесь о вас позабо- — А я думаю, что тебе лучше заткнуться нахрен и не совать свой нос не в своё дело. Гэвин явно переоценивает свои силы, которых хватает разве что отойти на метров двести от больницы, а потом он выдыхается — и хочется лишь одного: свернуться клубочком на мокрой от дождя земле и не дышать — потому что даже это даётся ему с огромным трудом. Ричард почти тащит его на себе до дома. Почти — потому что Гэвину до зубовного скрежета не хочется признаваться в том, что да — его тащит андроид, да — он что-то совсем плох, и это впервые так. Бывало и похуже, но — какие его годы? Через лет пять уже и сорок будет — помирать можно. — Да вы оптимист, — ровно выдаёт Ричард, и по нему даже не скажешь, что это сарказм. Руки у него тёплые — Гэвин чувствует сквозь плотную ткань ветровки и футболку. Он мыслит стереотипами старого человека — ведро с болтами должно быть по-металлически холодным и твёрдым — как иначе-то? Но Ричард тёплый и мягкий. Даже слишком. Странно, но не настолько, чтобы Гэвин начал думать об этом и вспоминать когда-то прочитанные статьи — на волне горящего интереса к новому технологическому прорыву в виде вот такого вот искусственного интеллекта. Регуляция температуры, синтетические волокна, практически полное сходство с человеком для более удобного использования? Память кряхтела и поднимала горы пыли — Гэвин, вообще-то, привык быстро избавляться от всей ненужной информации в голове — держал на виду только самое важное, да и то по большей части — какие-то рабочие дела. Ричард открывает дверь и аккуратно подталкивает Гэвина вперёд — прихожая очень маленькая, едва ли метр на метр, ещё и темно — хоть глаз выколи. Есть ли у андроидов ночное зрение? (И мечтают ли они об электроовцах?). Опираясь спиной о стену и чувствуя, как Ричард, пытаясь разобраться в планировке квартиры и её габаритах, прижимается к нему чуть теснее, чем когда-то до этого — Гэвин с усмешкой подмечает, что они сейчас похожи отнюдь не на напарников. Только оказавшись в безопасных стенах своей крепости, где можно дать себе волю и немножко побыть слабым, Гэвин понимает, насколько сильно он устал — за эти полтора месяца непрекращающейся нервотрепки и гонок по городу. В любой другой ситуации он наверняка бы сполз вниз по стене да так бы и заснул, не разуваясь, не дойдя хотя бы до дивана в гостиной. Ричард же заботливо укладывает его на кровать, аккуратно стаскивает одежду, осматривает раны — мало ли, вдруг Гэвин по дороге поломался ещё больше, словно старый Бьюик из восьмидесятых, теряющий запчасти прямо на ходу. Наконец, с удобством устроившись в ворохе одеял, Гэвин опять подвергается нападкам дурацких мыслей — поцелуя в лоб ещё не хватает, для полного, как говорится, счастья. Кажется, кого-то хорошенько стукнули по голове. (Ага, асфальтом) Гэвин просыпается, хотя планировал помереть во сне, но у чувака сверху наверняка на него другие планы сегодня. В горле ужасно сухо, он даже сглотнуть нормально не может — под сотней, кажется, одеял — невыносимо жарко и душно. Гэвин еле как выпутывается из этой мягкой ловушки и уже хочет ползком добраться до кухни, как его мягко хватают поперёк груди и тянут обратно на кровать. У Гэвина в голове щелкает переключатель, и он за секунду придумывает сразу несколько планов по нейтрализации врага — с учётом своего не самого лучшего состояния. Пистолета под подушкой не оказывается, а припрятанный в тумбочке нож уже не играет роли — Ричард говорит: "Успокойся, это я", и Гэвин правда успокаивается — словно пёс, которому хозяин дал команду лежать. Если бы это был враг, то Гэвин давно был бы мёртв — слишком медленный. Но у него, вообще-то, нет привычки таскать в постель неприятелей. Впрочем, как и таскать в постель андроидов. Он с хрустом поворачивает голову к Ричарду и вкладывает во взгляд все своё недовольство. — Какого черта ты тут забыл? Ричард ничего не отвечает, поднимается со своей половины кровати и шлепает босыми ногами на кухню — ещё и переодеться успел, гадёныш — в одежду Гэвина. Ну просто замечательно. Ричард приносит ему пузатую чашку, до краев наполненную прохладной водой. Гэвин осушает её полностью, и сонливость снова наваливается на него бетонным блоком. Было бы неплохо не проснуться хотя бы в следующий раз. Но он все равно просыпается — сонным и бешеным взглядом смотрит на развалившегося на кровати Ричарда — совсем же как человек, и не подумаешь ведь, что ведро с болтами. Ребра протестующе ноют, когда Гэвин пытается подняться, и он издаёт какой-то совсем уж беспомощный звук, откидываясь обратно на подушку и щупая перевязанную бинтами грудь. — Сильно больно? — гудит под ухо Ричард, отчего Гэвин крупно вздрагивает и снова хочет потянуться за ножом. — Все отлично, — грубо отвечает он и снова предпринимает попытку встать, сжимая челюсти и не обращая внимания на боль во всём теле. — Вам лучше не двигаться, доктор сказала, чт- Гэвин медленно, но шумно, выдыхает. — Лучше заткнись по-хорошему, ладно? Ричард на секунду замолкает. А потом твёрдо говорит: — Нет. И Гэвин снова оказывается на спине — и у него совершенно нет сил даже разозлиться. Ну просто охуенно. Он точно стареет. Ему позволяют нормально передвигаться по дому только через несколько дней — по своему же собственному, черт возьми, дому. Но Ричард все равно следит за Гэвином, словно дракон за своим сокровищем — чуть ли не каждый шаг контролирует, чем выводит Гэвина из себя. — Я не умираю, — говорит он. — Я знаю, — кивает Ричард, и все равно тащится хвостиком всюду, куда бы Гэвин не пошел. У него и квартира-то — две комнаты да кухня, даже убиться негде. Но Ричард непреклонен — доктор сказала приглядывать за вами и сообщать ей каждый день о вашем состоянии. Вот только приглядывать не равно быть таким пиздецки стрёмным контрол-фриком. Гэвин всерьёз задумывается вызвать полицию — и ему так до смешного тошно. Желание спорить пропадает быстро — по крайней мере, если не обращать на Ричарда никакого внимания, то все не так уж и плохо — Гэвин просто занимается тем, что ему нравится: ест много вкусной еды, смотрит фильмы и всякие глупые шоу, зависает в интернете, читает не менее глупые триллеры-детективы и спит — много. Гэвин не помнит, когда в последний раз так высыпался. Ричард к нему не лезет — просто всегда ошивается рядом — тенью, и Гэвин тушит в себе иногда разгорающуюся злость — всё же, Ричард здорово облегчает жизнь, и Гэвин может хотя бы попытаться не быть таким мудаком, раз выдавить из себя простое "спасибо" — непосильная задача. В конце концов, Гэвин привыкает и к этому — все же безделье хорошо сказывается на его настроении. Даже звонки от босса и пожелания скорейшего выздоровления и возвращения на работу — ничего не портят. Да и Ричард таскается в участок постоянно — разгребать бумажные завалы. Единственное, к чему Гэвин не может привыкнуть, — так это к Ричарду в своей постели, который уходить в гостиную отказывается, аргументируя всё тем, что ему надо быть рядом — вдруг что-то случится. Что, блять, может случиться? К нему в окно закинут бомбу? В таком случае даже Ричард ничем не поможет. Гэвину тяжело засыпать рядом с кем-то — он будто все время ждет какого-то удара в спину или еще чего похуже. Просто не знает, как все это воспринимать? Наверное. Последний раз, когда Гэвин делил с кем-то постель, не закончился ничем хорошим. И Гэвин вообще понятия не имеет, как работает сон у андроидов и нужен ли он им. Надо бы изучить эту тему получше — когда-нибудь. (Гэвину не приходит в голову просто спросить Ричарда об этом) Он засыпает и просыпается с рукой Ричарда на своём животе. Это странно, но Гэвин предпочитает всё игнорировать, потому что сказать "Чувак, спасибо, конечно, за все, но мог бы ты не лапать меня во сне" — язык не поворачивается. На Гэвина ни с того ни с сего накатывает непонятное смущение — а ведь казалось, что он давным-давно забыл, что это такое. Наверное, ридовское молчание Ричард воспринимает как-то по-своему, и однажды перед тем, как Гэвин проваливается в сон — целует его за ухом. И Гэвин может дать руку на отсечение — это не впервые – предчувствие не может его обманывать. Просто Ричарду везло то ли с таймингом, то ли с усталостью Рида, из-за которой он засыпал практически мгновенно — как только голова касалась подушки. Гэвин после этого весь следующий день ходит в какой-то прострации и даже не язвит докторше на очередном осмотре в больнице. Та что-то говорит о быстром восстановлении. А когда на него наконец накатывает осознание всего пиздеца — уже поздно. Потому что Ричард обстоятельно вылизывает его рот, кусает губы — не до крови, но ощутимо — и шарит руками под кофтой. Блять. Это всё выходит из-под контроля слишком быстро — Гэвин моргнуть не успевает, как оказывается на кровати по пояс голым. Ричард гладит его по груди, чуть царапая белые бинты — мягко, аккуратно — словно Гэвин это карточный домик — одно неловкое движение и всё, развалится — не соберешь. Голова идёт кругом, и он на какие-то доли секунды — или на целую вечность? — растворяется во всех этих ощущениях, не особо следя, что именно Ричард делает. В глотке застревает целый ворох слов — от "Да что ты творишь, ублюдок киберлайфовский" до "Убери, блять, от меня свои руки", но он не может выдавить из себя ничего, кроме громких вздохов и тихих, каких-то совсем уж беспомощных, поскуливаний. И он ненавидит себя за это. За поскуливания. Словно пёс, голодный до ласки, который дорвался наконец до желаемого и боится, что приятное закончится слишком быстро. Но, даже кусая губы до крови, Гэвин не может сдержать эти звуки. Наверное потому, что он и есть этот голодный пёс, который боится — признаться хотя бы самому себе в том числе. Ричард успокаивающе гладит по выпирающим, острым лопаткам — пальцами почти невесомо прослеживает кривую змейку позвоночника, гладит бока так мягко и нежно, что у Гэвина внутри все сжимается в тугой узел. Где-то на подкорке кипит привычная злость — я тебе, блять, не трусливая девственница, хватит сопли размазывать, если уж собрался трахнуть — трахай быстро и без вот этого всего. Гэвин заталкивает это подальше и подставляется под тёплые — боже, какие же они приятные — ладони, растирающие кожу. Уши горят от стыда и дикого возбуждения, когда Ричард покрывает поцелуями ямочки на пояснице — щекотно проводит языком, покусывает кожу, снова прижимается мягкими губами. Гэвин приподнимает бедра, выгибается — раскрываться вот так тяжело в моральном плане — он ещё никогда и ни с кем в такой раскладке не был и не планировал, но. Чёртов Киберлайф, чертовы андроиды, чертова жизнь. Ричард шепчет какие-то глупости, когда проталкивает в Гэвина свои скользкие пальцы — длинные, тонкие, идеальные. И от этого все только ещё хуже — ну это же дикость: блядский андроид говорит Гэвину, какой он хороший, сладкий, крошка, не зажимайся, позволь мне, я сделаю тебе хорошо, обещаю. Гэвин бы не отказался сейчас от функции отключать на время слух. Пальцы ощущаются странно, но хорошо — Ричард никуда не спешит, даже больше — делает все ужасно медленно, аккуратно, словно по расписанию. У Гэвина голова идёт кругом и с конца капает так, словно его уже ебут как в последний раз в жизни. Он окончательно зарывается лицом в подушку, надеясь задохнуться, но Ричард почти сразу переворачивает его на спину — гладит бока, разводит колени в стороны и чмокает куда-то в выпирающую тазовую косточку, снова проталкивая пальцы внутрь. Гэвин такой молодец, уже так хорошо их принимает, ты только дыши, ладно? Просто дыши. Гэвин старается. Он же, блять, молодец. Где-то здесь начинается новый круг ада — боль, приносившая до этого ощутимый дискомфорт, утихает, и Гэвин начинает чувствовать все намного острее — словно познал какую-то истину. И ещё где-то здесь он начинает очень громко и пошло стонать — очень. В горле зудит и зубы сводит — Гэвин сильно прикусывает ребро ладони, чтобы хоть как-то привести себя в чувство и заглушить эти ужасные звуки, но Ричард, качая головой, говорит: — Не надо. И Гэвин слушается. (Мягкий, послушный, вылизать всего, вылюбить, такой чудесный) Гэвин сначала узнает, где Ричард этого понабрался, и только потом уже убьет — разберёт на запчасти гребанную железку и пусть хоть в суд на него подают и миллионные штрафы выписывают за порчу имущества. Гэвина прошибает током по всему телу, когда Ричард входит в него — член у него, по ощущениям, огромный — крыша едет от этого распирающего чувства наполненности. Он вымученно стонет и сжимается на первых осторожных толчках, заставляя Ричарда сладко выдыхать и покусывать губы от нетерпения. Выглядит он сейчас как настоящий человек — только этот кругляш на виске раздражающе горит то жёлтым, то красным. Или это у Гэвина разноцветные пятна пляшут перед глазами от прошибающего насквозь удовольствия? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Завтра, наверное, ему будет паршиво. Но сейчас он буквально задыхается от всех этих острых ощущений, облизывает постоянно пересыхающие губы и всхлипывает на особенно сильных и глубоких толчках. Кончает Гэвин бурно и долго — даже выпадает из реальности на какое-то время, а когда приходит в себя — Ричард накрывает его губы своими и, боже, это самый сладкий поцелуй из всех, что у Гэвина когда-либо были. Вообще, он не из тех, кто любит после секса понежничать — Гэвин привык заставлять себя идти в душ почти сразу же после оргазма, потом молча одеваться и уходить домой. Гэвин совершенно точно не из тех, кто может в какие-то другие отношения кроме "ну на одну ночь сойдёт", так что поводов ласкаться не было никогда. Поэтому сейчас даже как-то неловко — он не знает, что делать, куда девать свои руки и можно ли вообще двигаться — или момент разрушится? Ну точно трусливая девственница. Хотя — уже не девственница. Гэвин давит в себе смешок и собирается с силами. Было классно, конечно, и он был бы не прочь повторить — наверное (?), но ничего больше просто секса. Сам факт того, что он переспал с андроидом, который ещё и его напарник — уже полный пиздец. Он молча поднимается, не обращая внимания на вскинувшегося Ричарда, и шлепает в душ, пытаясь идти как можно ровнее, ведь он в порядке. Гэвин всегда в порядке. (Стоя под горячими струями и до красноты натирая кожу, словно пытаясь свести с себя все поцелуи, он малодушно надеется, что Ричард уйдет) Ричард не уходит, зато он переоделся и сменил постельное бельё — Гэвин заваливается спать, кутаясь в тёплые объятия. (И в глубине души он рад, что Ричард всё-таки остался) Ничего, в принципе, не меняется — Ричард все так же возится с Гэвином, будто он медленно, но верно умирает, они целыми днями смотрят всякие фильмы и глупые шоу на выживание и мало разговаривают — разница лишь в том, что они начинают систематически трахаться, и не сказать, что Гэвину это не нравится. То есть — да, это пиздец как стрёмно, если вдуматься, но думать Гэвину уж совсем не хочется — по крайней мере, сейчас. Поэтому он просто позволяет Ричарду делать с собой все, что только на ум придёт, и получает удовольствие. И, господи, Гэвина никогда ещё столько не вылизывали, не целовали, не трахали до изнеможения — тут уж даже если и захочется вдуматься, то не получится — сил никаких не остаётся даже в душ сходить. Впервые голова Гэвина настолько приятно пустая. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и Гэвин, получив выписку, возвращается к работе — удивительно, как быстро привыкаешь к постоянной тишине и комфорту. Зато вернуться к нервотрепке намного сложнее. Человеческая, блять, природа. Гэвин хочет быть андроидом, хах. Телефоны противно трещат, люди разговаривают на чересчур повышенных тонах, новые дела поступают с ужасающей скоростью, а старые не спешат раскрываться. Гэвин натягивает на себя шкуру "злого копа" и подстраивается под эту неспокойную жизнь. Спорит с боссом, грубо подкалывает Коннора, ругается с Хэнком, ездит на вызовы, допрашивает подозреваемых, пишет рапорты — все как обычно. Один Ричард все никак не может вписаться — все такой же неправильный кусочек пазла в идеальной картине, только теперь его ещё сложнее игнорировать, потому что нельзя не обращать внимания на человека, который так смотрит на тебя — аж мурашки по спине. А ещё целует. В машине — перед вызовом и после — быстро чмокает в губы, словно крадет, а за закрытыми дверьми кабинета — отрывается по полной, наслаждаясь сладкими вздохами Гэвина и тем, как потом выглядит его красный рот — словно Рид долго и со вкусом отсасывал. В принципе, Рид и отсасывает — в конце долгого рабочего дня, когда почти все уже разошлись, аккуратно опускается перед Ричардом на колени — не подросток уже, чтобы прям падать костями на твёрдый пол, колени всё-таки беречь надо, чтоб в будущем проблем не было. Член у Ричарда правда большой — гладкий, с крупной головкой, которая так приятно лежит на языке. Он, если честно, не знает, чувствуют ли андроиды удовольствие, но по тому, как крепко стоит у Ричарда и с каким довольным урчанием он кончает, можно предположить, что да — чувствуют. (Хотя у Гэвина все еще остаются вопросы вроде – зачем и почему?) Или Ричард один такой особенный. Или бракованный. (Девиантный? Ублюдское слово) (Бракованный, правда, ничем не лучше) Особенный. Вот это уже ничего, да. Почти в точку. Потому что надо быть очень особенным, чтобы сломать сразу несколько принципов Гэвина практически одновременно: 1. Не спать с андроидами; 2. Не мешать личное с работой; 3. Не трахаться на работе. И если первое Гэвин мог списать на случайность и определённое положение планет в солнечной системе, то с третьим были проблемы. Не то чтобы Ричард постоянно к нему приставал или что-то в этом роде — нет, большее количество времени они, как нормальные люди (как нормальный человек и андроид?) работали и занимались всеми этими важными полицейскими делами, но когда на плечах не висел груз ответственности, а только скучная бумажная волокита — можно было немного расслабиться. И все это сначала не выходило за определённые рамки — да, у них были откровенные поцелуи и минет, на крайний случай, и никогда ничего больше, но. Человеческая, блять, природа. Дали палец — хочется отгрызть руку по локоть. Поэтому иногда приходилось очень-очень стараться быть тихими и держать себя в руках, чтобы не сорваться и не выдать себя с потрохами. Гэвин ненавидел быть тихим, но трахаться с Ричардом ему нравилось безумно. Правда эти две вещи практически несовместимы, да и Ричард не прям уж старается помочь — наоборот: дразнится, сладко мучает, будто специально — хочет, чтобы Гэвин всё-таки начал стонать. С пунктом "не мешать личное с работой" тоже было не все в порядке — по правда, это было самое неприятное, потому что заставляло задумываться, анализировать — возможно, искать то, чего и в помине нет. Принять то, что он спит с тем же андроидом, с которым и работает, было легче, чем признать Ричарда "личным". Одно дело — трахаться, когда уж очень приспичило, а другое — ну... Всё остальное? "Личное" в понимание Гэвина — это тот, за кого будешь глотки рвать до последнего вдоха и, не задумываясь, всем телом от пуль закроешь. Что-то очень родное и нужное. И с этим родным и нужным надо быть хорошим, потому что как же иначе? Нельзя срывать накопившуюся злость или обвинять во всём на свете, нужно обходиться без резких или грубых слов, чтобы не обидеть — а Гэвин может быть спокойным только дома. Поэтому и табу на отношения с коллегами — было уже, проходили, ничего хорошего не вышло. И сейчас не выйдет — тем более. И надо бы разграничить зону — установить правила, чтобы на корню пресечь какие-то чувства, и держаться безопасных рамок, но. Кажется, что уже поздно рыпаться. Потому что Гэвин уже знает, каково это — прижаться к чужому боку во время просмотра какого-то глупого фильма и почувствовать себя лучше только от этого; уснуть на чужом плече и проснуться утром за несколько минут до будильника от мягких поцелуев в шею; ощущать чужое присутствие рядом и воспринимать это как само собой разумеющееся, будто по-другому быть и не может. И как теперь отдирать личное от работы? Ведь каждый раз, когда на задании случаются непредвиденные ситуации, у Гэвина только одна мысль на уме — не дать Ричарду пострадать. И плевать, что это андроид, что таких, как он, на складах Киберлайфа могут быть тысячи, и без напарника он не останется. Зато останется без чего-то более важного. И это трудно — баланс, который он сам для себя выстроил по кусочкам, неотвратимо рушится, и Гэвин понятия не имеет, что с этим делать. Он буквально до хрипа кричит на Ричарда дома — ни за что, просто потому, что надо было куда-то деть весь этот скопившийся гнев; а на работе, бывает, как-то чересчур нежно потреплет волосы и скажет что-то глупое и только им двоим понятное на виду у всех. Система сбоит. И что-то надо с этим делать, но все варианты кажутся одновременно правильными и неправильными. Гэвин чувствует себя тигром в ужасно тесной клетке, который мечется из стороны в сторону и никак не может выбраться. (И в эту клетку он загнал себя сам — ведь этого всего могло бы и не быть, если бы) (Если бы что? Много чего) А вообще — им бы двоим поговорить, как нормальные люди, только вот — хах — Ричард не человек, а Гэвин уж совсем не вписывается в рамки нормальности — даже с натяжкой. Это смешно — смешно до кровавых отхаркиваний. И ведь спросить не у кого — как поступить? Не идти же к Коннору или, ещё хуже, к Хэнку — да Гэвин лучше отгрызет себе руку. Будет ли целесообразно позвонить в техподдержку? Ха-ха, блять. Гэвин с тяжёлым вздохом закрывает лицо руками, сильно жмурясь — глаза ноют от усталости, голова тяжёлая, словно свинцом накачали — хотя Гэвин бы сейчас не отказался от пуль — настоящих. Пиу-пиу — все назойливые мысли обезврежены. Ричард, кажется, что-то говорит — Гэвин не слышит ничего сквозь невозможный гул, стоящий в ушах. Хочется сейчас же оказаться дома и забиться в какой-нибудь угол, где можно притвориться — будто никаких проблем нет, будто все в порядке — всегда было — будто это всё не его жизнь. Но до конца рабочего дня ещё несколько часов, и никто просто так Гэвина не отпустит — если только он не начнёт умирать. Ричард тащит ему противное кофе из автомата и какое-то печенье — слишком рассыпчатое. Гэвин смотрит на него "ну и что это за хуйня"-взглядом. — Подумал, что тебе станет лучше, если ты поешь, — пожимает плечами Ричард. Гэвину станет лучше только в одном случае — если он умрёт. Но кофе здорово помогает отвлечься от всяких глупостей и с новыми силами взяться за работу. Домой он уходит один — обычно они с Ричардом шли вместе, и всё это переходило в ленивый ужин, горячий секс и хороший сон, и создавалось впечатление, что живут они тоже вместе, но это не так. Если честно, Гэвин до сих пор понятия не имеет, где живёт Ричард, но ему представляется огромный склад Киберлайфа с другими моделями RK-900, где у Ричарда есть свое собственное место, куда он встает и благополучно отключается, пока не наступит новый день. И если это действительно так, то теперь понятно, почему он предпочитает коротать ночи у Гэвина — там тебе и телевизор, и ноутбук, и книги разные, и всякие другие приятности-интересности. Гэвин усмехается и ускоряет шаг, втягивая голову в плечи — на улице противно накрапывает ледяной дождь, течёт за шиворот. Паршиво. Дома он долго отмокает в горячей ванне — достаточно, чтобы Ричард успел отчитаться боссу за всю прошедшую неделю (Гэвину правда стыдно, что он сбросил этот груз на чужие плечи) и забежать в магазин по дороге сюда. Гэвин знает, что у Ричарда есть дубликат ключей — он даже хотел как-то спросить, когда он успел сделать их, если почти все время был рядом. Да всё момента подходящего не было. Ну, вот он. Ричард снова пожимает плечами — дурацкая какая-то привычка — и протягивает пакет. — Говорят, мороженое помогает избавиться от плохого настроения. Я не знал, какое ты любишь, поэтому взял всего понемногу. Гэвин думает: что он такого сделал, чтобы заслужить Ричарда? Он же самый последний мудак если не во вселенной, то в Детройте точно. Так почему? Становится ещё хуже — перед глазами проносится все то дерьмо, что он творил. И ведь это уже не исправить. Ничего уже не исправить — Гэвин не изменится, не станет вдруг хорошим — желчь всегда найдет выход. Гэвин со вздохом принимает пакет и ежится — с лестничной клетки дует по ногам. — Хочешь, чтобы я ушел? — спокойно спрашивает Ричард. Но Гэвин видит — тот уходить не хочет и спрашивать вот это тоже не хотел, но комфорт Гэвина ему важнее, чем какие-то свои желания, поэтому. Пиздец, одним словом. И сейчас бы — по-хорошему — выпроводить Ричарда под какими-нибудь глупыми предлогами, наврать с три короба, а потом перейти в фазу игнорирования и отрицания всего, что между ними было. Гэвин знает, что Ричард примет любое его решение — даже самое ебанутое — и вряд ли станет идти напролом к своему. Гэвин сможет не обращать на него внимания, сможет сделать вид, будто всё — надоело, наигрался, проваливай. Вопрос в том, сможет ли Гэвин нормально жить дальше. Убегать, конечно, всегда проще, но. (Можно ведь попытаться?) (И если говорить совсем уж честно — нихрена Гэвин не сможет, особенно нормально жить дальше) Гэвин прищуривается и заталкивает все свои колючие сомнения куда подальше. — Я один все равно это не съем, — он кивает на пакет с мороженым. — Но мне не нужна еда. — Я знаю, это был просто предлог. Конечно я съем всё в одно рыло. — А, — уголки губ Ричарда ползут вверх, и у Гэвина от этого щемит сердце, — хорошо. Он закрывает за собой дверь и идёт переодеваться в домашнее — в старую потасканную футболку и растянутые шорты Гэвина. Выглядит он нелепо, но по-своему мило. Мороженое холодное, да и Гэвин успел недавно продрогнуть до костей — завтра наверняка будут болеть голова и горло, ну да ладно. По крайней мере, сейчас ему хорошо — не мороженое, а панацея какая-то. Хотя Гэвин подозревает, что дело совсем не в этом.