[11:45]
на послепослеследующей смогу.
[11:45]
я и моя морщина
. . [11:52] Привет антилопе . . . . . [12:07] Я тут поскользнулся на твоей щеке endЧасть 1
28 марта 2013 г. в 23:48
Электрический чайник призывно щёлкает, это напоминает о возможности тепла среди арктических поползновений последнего месяца зимы.
— Февраль будет гладкий и скользкий, как твои щёки, — Вадим заливает пакетик фервекса кипятком.
— В марте будет такая же растительность, как на моём подбородке, — отзывается Гудков.
Он сидит на небрежно заправленной кровати в позе йога и щурится, всматриваясь в сценарий. В старой мешковатой толстовке он выглядит очень по-домашнему, и Вадим чувствует, как сердце пропускает удар от этой мысли. Он стучит ложкой по стенкам кружки и закидывает в оранжевую воронку остатки своих способностей к нежности. Неловко отпивает, обжигает язык. Досадно-то как.
Гудок шмыгает носом и задумчиво ерошит волосы.
— Пока не началось, на.
Вадим протягивает ему кружку. Саша молча принимает её, не глядя, и продолжает изучать лист, держа кружку на весу. Вадим отворачивается и уходит, размышляя над тем, где можно раздобыть брошюрку «Как говорить “спасибо” для чайников» и как бы невзначай подсунуть её Гудкову. Кошка лениво наблюдает за ним, прикрыв глаза. На руку, погладившую её между ушами, она реагирует коротким мурчанием, не нарушая собственной меланхолии. Голые ветви деревьев за окном рассекают ледяной воздух, пинают сухие снежинки. Автомобили угрюмо перекликиваются, пытаясь разъехаться в узком дворике.
— Я на следующей неделе не смогу.
Это давно перестало звучать как приговор в зале суда, в затаённой тишине и трепетных надеждах. Вадим затягивает ремень на джинсах, склоняет голову перед зеркалом, равнодушно смотрит себе в глаза. Гудков не так смотрится в отражение. Он придирчиво разглядывает кожу лица, выявляя наличие мелких прыщиков, зачесывает волосы налево, направо, снова налево, ерошит, опять расчесывает, корчит сам себе рожи, изучает свои зубы. Вадим усмехается и поглядывает на него через зеркало.
— Твоя морщина стала ещё глубже, — дразнит он.
Он знает, как Гудков постоянно подчёркивает слово «двадцать» в своих «двадцати девяти», но охотно шутит на тему собственной старости.
Саша дует на фервекс и делает глоток. Вадим натягивает носки. Кошка тихо прыгает со стула, трётся о его ноги.
— Мне не нравится её имя, — говорит Вадим и чешет ей шею пальцами ноги.
— Зови её, как хочешь. Можешь антилопой. Или Шариком. Или Людмилой Гурченко… — бездумно предлагает Гудков. — Я на следующей неделе не смогу, ты слышал? — вдруг повторяет он.
Вадим пожимает плечами.
— Выпей эту оранжевую херню, пожалуйста.
Саша ёжится. Откладывает сценарии, берёт кружку обеими руками и послушно пьёт. Вадим запихивает по карманам телефон, визитницу, карту метро с рекламой компьютерной помощи, пластину таблеток от кашля. Только бы не заразиться от этого старикана.
— На послеследующей тоже.
Ключи. Ключи от того места, где он живёт.
Точно, остались в куртке.
В кармане бренчит мелочь. «Ни кола, ни двора» — почему-то вертится в голове, а на языке:
— Нелепо, как твой свитер.
Наташа подарила Гудку свитер на Новый год. Названные олени на нём чрезвычайно походили на лосей.
Что именно нелепо, Гудков не уточняет. Он отставляет кружку и возвращается к листам.
Вадим подхватывает кофту со стула и проходит мимо него в прихожую, молча обувается и надевает куртку.
— Я знаю, что мы нормально увидимся только в день твоего тридцатилетия, дедуля, — говорит он на прощание и, хмыкнув, закрывает за собой дверь.
Саша опускает руки с бумагами, оглядывает квартиру, смотрит в пустую кружку. Проводит рукой по щеке. Опять гребаная щетина. Губы обветрились, скоро потрескаются…
Он откидывается на кровать, сминая многочисленные листы, засовывает руки в бесформенную толстовку, выуживает айфон и, морща заложенный нос, строчит сообщение.