***
Надоедливое тиканье часов, кажется, становится с каждой секундой всё громче, заставляя поднять налитую свинцом голову с подушки и, приложив толику усилий, разомкнуть веки. Чимин проводит ладонью по свежим простыням кровати и блаженно вдыхает аромат кофе, что, словно в той самой новогодней рекламе, пробирается в любой уголок. Стоп. Аромат кофе? Свежие, идеально заправленные простыни? Чимин, конечно, являлся тем ещё педантом, но заправлять каждый день простыни и стирать их каждые несколько дней — ну уж нет, увольте. Парень шире открывает глаза и вертит головой из стороны в сторону, ощущая, как тревога начинает одолевать его. Одновременно с ней Пака приветствует ещё одна подруга — головная боль, больше походящая на мигрень, ну, а за ней гордо возвышается третья — сухость. Чимин чувствует сухость во рту, в руках, будто их натирали тальком несколько часов, а потом сушили феном. Ему мерзко от этих всех ощущений, но подумать обо всём этом толком не удаётся — голова в данный момент занята крайне важной миссией — не расколоться бы на части. Мин аккуратно опускает ноги на пол, замечая возле кровати белые пушистые тапочки, и, не тратя лишнее время и мозговую активность на раздумья, засовывает в них ноги. Застеленные свежие простыни, запах кофе, пушистые тапочки белого цвета. Что будет дальше? Кексы с розовым кремом и разноцветной посыпкой на завтрак? Маленькая чихуа-хуа, приветствующая гостя своим неугомонным писклявым лаем? Если Чимина похитил маньяк, то этому чуваку явно в жизни не хватает руководства «Для великих и ужасных», а вместо Диснея, ему лучше смотреть фильмы Тима Бёртона или Хичкока. К слову, о Хичкоке. Парень понимает, что ему срочно нужно в душ, так как, подойдя наконец к зеркалу, что располагалось рядом с большим шкафом-купе, он ужасается своему внешнему виду: одежда, ладно помятая — простительно и не столь важно, но она в каких-то пятнах, которые, Чимин только сейчас почувствовал, воняли. Да и от него самого, собственно, исходил не самый лучший аромат. На лице, рядом со скулой, застыло какое-то желтушное нечто — Чимин попробовал отколупнуть ногтём, но, увы, потерпел провал и только поцарапал себя. Ну про то, что творилось с волосами, лучше промолчать: творческий беспорядок всея творческих беспорядков, если по-хорошему. Мягко говоря, Чимин в шоке. Соображать сложно, думать — и подавно. Поэтому, повертевшись ещё минуту у зеркала и сокрушаясь со своего крайне мерзкого вида, он всё-таки решается выйти из комнаты и взглянуть в глаза своему, да неважно, кому. Похититель? Маньяк? Извращенец? Да, скорее последнее. Потому что только извращенец какой-то притащит к себе домой такого вонючего «пятнистого» чудика, как Пак Чимин. Ну, а если действительно маньяк или похититель, то стоит призадуматься, кто в этой ситуации ещё окажется жертвой: ближе, чем на метр пусть попробует к Чимину подойти — глаза запотеют и на лоб полезут от запашка. Его видок сейчас получше любой защиты в виде всяких там баллончиков и прочей фигни. Парень движется по направлению прекрасного аромата своего любимого напитка и почти сразу же, как вышел из спальни, оказывается на маленькой, залитой солнечным светом кухне. И пусть она и небольшого размера, но зато какая, на удивление, просторная и уютная, что сразу замечает Пак. Однотонные бежевые обои, чистые и не рваные, в отличии от тех, что были в обители самого Чимина, они идеально сочетались с деревянной, также миниатюрной мебелью и всеми кухонными приборами. За круглым невысоким столом сидит парень, только что обернувшийся на звук вошедшего гостя. Хм, интересно. А нынче все извращенцы-маньяки-похитители такие симпатичные? Наверное, те, что смотрят Дисней, все. Чимин буквально слышит, как активно и с противным скрипом двигаются шестерёнки у него в голове. И осознание, что так услужливо сейчас предоставила память, сокрушается на него со всей мощью, тараня по голове железной кувалдой. — Проснулся наконец, — извращенец-маньяк-похититель сразу же подпрыгивает со стула, подходя чуть ближе к своей «жертве». — Как ты себя чувствуешь, хён? Так, а теперь медленно и по порядку. Чимин проснулся не у себя дома — раз. Чимин чувствует себя, без всякого преувеличения, отвратительно и выглядит, к слову, не менее отвратительно — два. Чимин, судя по самочувствию, вчера пил, хотя нет, неправильно, — безбожно бухал — три. Чимин весь вечер и, наверное, какую-то часть ночи, провёл с этим парнем, которого видел второй раз в жизни — четыре. А ещё, что далеко не новость, Чимин — полнейший идиот, ибо он не против, чтобы этот с выпученными сейчас глазами красивый парень действительно оказался извращенцем-маньяком-похитителем. Память решает вновь оказать своему хозяину небольшую услугу, подкидывая некоторые картинки вечера: клуб, барная стойка с не одним стаканом чего-то крепкого в нём, подошедший к нему брюнет, что из маленького мальчика, как по волшебству, превратился в прекрасного молодого парня. И его имя. Чимин вспомнил его имя. — Ты охрип? — извращенец-маньяк-похититель, как показалось Чимину, чересчур заботливо как-то касается его плеч ладонью, проводя ею ниже, почти к пояснице. — Я сейчас, хён, — он быстро отлетает от своего гостя, огибая стол и одним лёгким движением подпрыгивая к холодильнику, откуда достаёт бутылку простой воды, после чего сразу подлетает и отдаёт её Чимину. — Держи. Пак лишь молча берёт в руки бутылку, начиная жадно глотать прохладную воду. Она сейчас кажется каким-то фантастическим живительным коктейлем не иначе, как с Олимпа. Он буквально за несколько секунд расправляется со всей бутылкой, чувствуя, что теперь хоть дышать и говорить будет чуточку проще. — Спасибо. Неужели! Оно говорит! Ощутив явную неловкость, Чимин опускает глаза в пол. А ещё он не знает, что делать. Не знает, как оказался в квартире этого парня. Не знает, что произошло ночью. Не знает, почему на него сейчас смотрят как-то совсем тепло и по-дружески, когда должны смотреть ну хотя бы с отвращением из-за внешнего вида и неприятного запаха. И ещё много чего он, очевидно, не знает. А незнание всегда ставит в тупик и жутко раздражает. — Я сварил кофе, — но, кажется, брюнет решает сам взять ситуацию в руки. — Ты же любишь кофе? Короткий кивок служит одобрением, и на лице паренька расцветает яркая улыбка. И Чимин готов поклясться, что за такую улыбку, будь кофе даже его самым нелюбимым напитком, он бы его литрами хлебал. — Тогда садись, я сейчас дам тебе чашку, — тот указывает на второй стул, которых тут всего-то было два, приглашая гостя располагаться. — Только, пожалуйста, хён, не смущайся так. Я понимаю, что ситуация, скорее всего, непривычная, но постарайся расслабиться. Я быстро соображу тебе что-нибудь на завтрак. Парень начинает копошиться возле холодильника, активно перекладывая из него какие-то продукты на столешницу рядом с плитой. Ого, а он и готовить умеет что ли? Неожиданно. Уже через минуту-другую по кухне расходится аромат не только кофе. От всего этого изобилия ароматов вкусной и свежеприготовленной еды живот Чимина начинает яростно урчать, протестуя и давая знать о голоде своего хозяина. После бутылки воды и чашки кофе Чимин чувствует, как начинает потихоньку приходить в себя. Однако с нарастающей с каждой новой минутой неловкостью он бороться не в силах. Парень ёрзает на стуле, вертя головой по сторонам и надеясь, что хозяин квартиры не спалит его откровенного любопытства. А у него, и правда, очень уютное жилище. Как-то Чимин прочитал одну из тех тупых статей, что поглощают люди с обилием свободного времени, в которой говорилось, что дом человека отображает его внутренний мир. Пак тогда лишь усмехнулся с той дурацкой писанины, отнесясь к ней в общем весьма скептично. Но сейчас, разглядывая маленькую кухонку Чонгука, он почему-то сразу вспомнил про ту, немного наивную, статью. Чимин с уверенностью мог сказать, что дом этого парня в точности такой, каким Паку показался вчера и сам его владелец: уютный, светлый, внушающий спокойствие и отчего-то даже расслабляющий. Чимин едва выпадает из реальности, погрузившись в свои мысли. И только когда перед ним оказывается тарелка с невероятно на вид аппетитным, да и ароматным омлетом с помидорами и сыром, он выпучивает глаза на своего повара и тихо, даже застенчиво благодарит за еду, которая, к слову, оказывается действительно вкусной. Этот парень ещё и готовит круто! Да уж, а ведь было бы неплохо, окажись он и вправду тем самым извращенцем-маньяком-похитителем. Ну, а что? Чимина как раз только-только уволили — поди его место ещё не остыло даже. Теперь будут проблемы с деньжатами и первое время, пока не объявится новая работа, надо будет значительно урезать маленькие каждодневные радости, в том числе и в любимой еде себя ограничивать. Так что с Чонгуком он бы явно прижился. Странно, конечно, что у Чимина возникают подобные мысли, к тому же учитывая обстоятельства и тот факт, что они с Чоном так плохо пока что знакомы. Мало ли, а вдруг этот парень реально того — всё в жизни бывает. А Пак его, тем более, достаточно не знает. Но думать обо всём этом не хочется от слова совсем. Хочется, как никогда в жизни, наслаждаться хоть какой-то хорошей возможностью, так любезно предоставленной судьбой? кармой? вселенной? Да какая к чёрту разница! Даже если это грёбанная случайность, Чимин заслужил такую приятную случайность. В его жизни было много несправедливости. А сколько раз он упускал предоставленные ему возможности, за которые так хотелось ухватиться. На этот раз он будет наслаждаться моментом. На этот раз он не упустит то, что, вероятно, предоставлено было именно ему. По лицу брюнета заметно, что он настроен на беседу со своим гостем, чего не скажешь, собственно, о госте. И это явно не ускользает от такого проницательного Чонгука, поэтому он просто молча сидит напротив Чимина, стараясь не смущать того слишком своим вниманием и интересом и уставившись в экран своего смартфона. Лишь изредка он кидает короткие взгляды на Мина, почему-то сразу улыбаясь при этом, но продолжая упрямо помалкивать. Эта немая игра не прекращается, пока Чимин не расправляется со своим завтраком, лишний раз поблагодарив младшего. Кажется, что и сам Пак хочет начать разговор, но как-то у него это не особо выходит. Потупив взгляд на свою пустую тарелку, в которой ещё каких-то пять минут назад красовался поджаренный яичный омлет, Чимин неуверенно мямлит что-то про дом Чонгука, пытаясь выразить искренние эмоции. Он говорит, что не ожидал, чтобы у молодого парня было такое уютное, чистое и аккуратное жилище, что по-настоящему его поразило. Спрашивает младшего про его вкусы в интерьере и дизайне, а ещё про то, как он научился так вкусно готовить, уже не скрывая своего явного восхищения. И, вроде, беседа завязывается. Но главный вопрос так и повисает невысказанным в воздухе. «Почему я оказался у тебя дома, Чонгук?», — не покидает головы старшего. Вот он, практически на кончике языка. Осталось только немного поднажать и спросить уже. Да что в этом такого, ну в самом деле. Но Чимин продолжает мямлить, расспрашивая про красивые обои, приятный интерьер, готовку и еду и прочую маловажную бурду. Но от Чона не уходит то, что Пак о чём-то молчит и чего-то интересующего точно уж не спрашивает. И, видимо, он догадывается, что именно не даёт сейчас собеседнику покоя. — Тебе хорошо спалось, хён? Этого Чимин явно не ожидал услышать. Почему вообще этот засранец вдруг перевёл тему? И как теперь надо отвечать? Разве после такого количества алкоголя может хорошо спаться? Или Чонгук имеет в виду что-то другое? Чимин чего-то не знает? А младший, скорее всего, только забавляется от того, что явно поставил Чимина в тупик и овладел ситуацией. — Если честно, Чонгук, — давай, Пак, учись брать себя в руки, когда надо, — мне неловко из-за моего сейчас положения. Я был удивлён, мягко говоря, проснувшись не в своей кровати. И, как ты заметил, ситуация действительно для меня непривычная. Я не привык просыпаться не у себя дома, тем более… — Чимин резко замолчал, переведя взгляд с Чона вновь на лежащую перед ним, пустую тарелку. — Ну то есть… — Чимин сбивается, осознавая, что нужные и правильные слова тяжелее всего подбирать именно в подобные, как он считал, ответственные моменты. — Мы же с тобой так плохо знакомы, а ты привёл меня к себе на ночь, а я ещё был пьян, и считаю, что это не очень хорошо, а ты… — Стоп, хён, подожди, — кажется, Чонгук вовремя прервал словесный поток парня напротив. — Ты разве не помнишь, что было после того, как мы ушли из клуба? И лучше бы Чимин помнил. Потому что яркий рассказ Чонгука, обрисовывающий все подробности, до мельчайших деталей, заставил Чимина ещё больше смутиться. Кто бы мог подумать, что парень, так не жалующий крепкие напитки, начнёт вдруг злоупотреблять ими, полностью перестав себя в какой-то момент контролировать, а потом благополучно забыв о преступных деяниях. Да ещё и в компании внезапно появившегося старого знакомого, который, к тому же, на шесть лет младше его самого. И, вот неожиданность, благодаря «магии» алкоголя Чонгук не только был вынужден привести Пака к себе домой, когда того стало конкретно вырубать в такси, что они взяли на двоих, но теперь знал и о потерянной работе, и об острой тоске старшего по танцам, которые он окончательно бросил четыре года назад, когда его официально приняли в штат сотрудников на уже старой работе, и о колющем по вечерам грудь одиночестве, с которым тот не всегда имел силы справляться. За последнее Чимину стыдно наиболее всего. Пусть это, наверное, странно, но Чимин думал, что зазорно быть одиноким. Чимин каждый вечер, когда приходил домой с работы, накладывал себе еды в тарелку на ужин, приготовленной небрежно и на скорую руку, заваливался на маленький потёртый диван в гостиной-спальне перед своим ноутбуком и смотрел глупые дорамы о прекрасной красивой любви, в которую он наивно хотел верить, но которую, был полностью убеждён, никогда не обретёт. Смотрел примерно до полуночи, пока усталость не брала своё, и он не вырубался прямо на том самом диване, так и не дойдя до кровати. Иногда ему снились сны: все они были красочными и такими явными, что, просыпаясь под мерзкий звук будильника утром и проклиная всё, на чём свет стоит, Чимин жалел, что не может остаться в них чуточку дольше. И, собираясь в спешке на нелюбимую работу, он втайне даже от самого себя надеялся, что сегодняшний день будет не таким, как вчера. Надеялся, что хоть что-то изменится, а не будет течь по предписанной уже который год старой схеме. Изменится в лучшую сторону. Но каждый раз он корил себя за эту тупую надежду, в сердцах называя самого себя инфантильным дураком. И это повторялось изо дня в день. Именно так в глазах Чимина выглядело одиночество. Одиночество, которое буквально душило его иногда по ночам, заставляя тихо плакать в подушку, а на утро радостно приветствовать своих коллег и отвечать на для приличия поставленный вопрос «Как дела?» рядовой фразой «Всё отлично!», улыбаясь фальшивой широкой улыбкой. И больше всего на свете Чимин стыдился этого самого одиночества. Он извиняется перед младшим за его внезапно распустившийся язык этой ночью. Тот его пытается успокоить и заверить, что это абсолютно нормально — время от времени давать слабину, и не важно, под алкоголем или на трезвую голову. Чонгук был рядом, выслушал и сейчас не смотрел на Чимина криво-косо, чего так сильно боялся тот. Он не насмехался над проблемами хёна и не называл того «неудачником» и прочими неприятными, но в какой-то степени подходящими Паку словами, которыми он сам себя постоянно величал. Чонгук улыбается так, как обычно улыбаются своим очень близким друзьям или любимым. Он уверяет, что Чимин ни минуты не должен беспокоиться о сказанном им этой ночью. Говорит, что лучше бы старший побеспокоился о самочувствии, так как ещё несколько часов назад, перед тем, как Чон его к себе отвёз, ему было, мягко говоря, не очень хорошо. Кинув многозначительный взгляд на пятна на одежде Чимина, Чонгук деликатно намекает на то, что в следующий раз Чимину бы не пить так много, а ещё градус бы не понижать, так как это приводит не к самым лучшим последствиям, тем более тех, кто пить-то особо не привык. Пак и без конкретики всё понимает. Он, в принципе, догадывался, что его выворачивало наизнанку после всего выпитого, но от подтверждения своих догадок становится куда более неуютно и стыдно перед Чоном, который все эти сцены, вероятно, лицезрел. Что вообще может смутить этого парня? Почему Чон Чонгук на все совершённые этой ночью грехи старшего говорит «Всё нормально» и дарит милую успокаивающую улыбку? Кажется, что Чонгук умеет читать мысли. По крайней мере у Чимина за их диалог проскользнуло такое допущение. И вот опять: только старшему стоило опять подумать о своём крайне омерзительном внешнем виде и таком же запахе, и что ему вот уже какое время срочно надо в душ, как Чон сразу же сказал, якобы «между тем», где находится туалет и ванная, если гостю понадобится. Мин отметил, что младший был, как минимум, очень проницательным и внимательным к окружающим его людям. А ещё, подскочив внезапно с места и сорвавшись к себе в спальню, Чонгук уже через минуту стоял перед Паком, протягивая ему полотенце для душа и чистую одежду. — Оставь свои вещи на стиралке. У меня как раз скоро стирка — могу и твои закинуть, а ты возьми пока эти. Брюнет отдаёт свою одежду, а Чимин тем временем хочет сквозь землю провалиться. И как он умудрился так засраться, ну честное слово. Очередной трофей на многострадальную полочку с выведенным над ней «Достижения Пак Чимина». Теперь вот сиди и красней, чувствуя себя при этом нашкодившим ребёнком. — Пожалуйста, хён, не стесняйся ты так. Я уже говорил, что нет ничего постыдного в этой ситуации, — его тон внезапно смягчается, и он пытается заглянуть прямо в глаза своего собеседника. — Я ни в чём тебя не корю и уж точно не держу никакой злости или чего-то прочего. Так почему же ты продолжаешь это делать? Чонгук кладёт вещи с полотенцем на стул, на котором сам сидел ранее, и, ничего больше не говоря, выходит с кухни, оставляя свои последние слова повиснуть в воздухе.***
«Пропади оно всё пропадом!», — думает Чимин, минуя здание, где он раньше работал. Сходить за зарплатой лично с желанием посмотреть бывшему начальнику в глаза было не лучшей идеей. А зарплату всё равно передала девушка из отдела кадров. Кажется, её зовут Суён или Сумён. И, кажется, когда Чимин только попал в эту компанию, она хвостиком за ним увивалась, пока не поняла, какой он безынициативный и бесхребетный слюнтяй, который даже и выпить с коллегами практически никогда не ходил. Впрочем, какая теперь разница. Чимин больше и близко не подойдёт к этому месту. Будь они там все прокляты своим сокращённым штатом, если его и вправду сократили, а не наплели сию сказку доверчивому Паку ради оправдания для увольнения. Для начала осени на улице как-то слишком уж жарко. Чимин поднимает голову в небо, щурясь от нещадно светящегося солнца, от чего его глаза моментально превращаются в две узенькие щёлочки. Он всегда ненавидел жару. И плюс двадцать пять по Цельсию для него было настолько же мучительно, как и плюс тридцать, и плюс сорок. Парень останавливается, запуская руку в свой рюкзак в надежде найти воду, но, что весьма ожидаемо, он её забыл дома, так теперь придётся идти в магазин для такого сейчас необходимого прохладительного напитка. В некомфортных условиях Чимина частенько посещали разного рода мешающие мысли. Вот и сейчас, шагая под солнцепёком, он никак не может оставить мысли о том, что произошло с ним за последнюю неделю. Парень думает, что именно так изменило его жизнь. И изменило ли вообще? Будто потеря ненавистной работы с ног на голову сможет перевернуть его текущее бытие. Или будто внезапной встрече паренька из прошлого, которого он почти не помнил, удастся апгрейднуть его судьбу. Чимину противопоказано уходить вглубь себя, потому что всякий раз при подобных попытках он терялся среди собственных же мыслей, начиная потом закрываться и убегать от реальности. Но почему-то сейчас, открыв окно диалога с тем самым парнем в какао-токе, которое тот ему любезно предоставил, Чимин ищет глазами адрес танцевальной студии, толком и не соображая, зачем ему вообще это всё сдалось. «Оу, а это ведь недалеко, буквально пять-семь минут отсюда, если идти быстрым шагом», — говорит про себя Пак, отмечая удобное месторасположение работы младшего. В какой-то момент его одолевает сильное любопытство, словно он и вовсе никогда не был в танцклассах и теперь больше всего на свете желал туда попасть. Но он не хотел оправдывать то, что ноги сами повели к указанному адресу. Спустя ровно одну бутылку воды и три песни, играющих в его беспроводных наушниках, Чимин стоял возле входа в то самое место. Конструкция на вид оказалась скромной, всего-то двухэтажной. Здание серое, маленькое, а вывески так и вообще нет — только табличка, гласящая о том, что это за место, и ту было заметно, если подойти близко и приглядеться. Пройди мимо — в жизни не скажешь, что тут танцевальная студия. Те три, в которых за свою жизнь занимался Пак, были какие-то вычурные что ли, даже броские, привлекающие внимание только при одном лишь взгляде на их внешний дизайн. Даже когда Чимин изучал только лишь классику в раннем возрасте, его школа танцев, специализирующаяся сугубо на традиционном и классическом танце, с виду была куда более пафосной и кричащей. Простояв ещё одну песню и достаточно загипнотизировав здание, Чимин набирает в лёгкие побольше воздуха и заходит внутрь. На входе его встречает тишина и охранник за стойкой рецепции. Вестибюль, если это маленькое пространство можно вообще так назвать, больше напоминает какое-то андеграундное пристанище непризнанных молодых художников, так как все его стены покрывают разных стилей и размеров граффити, каждое из которых борется с другими за привлечения взгляда любого, кто сюда входит. Чимин снимает наушники, завороженно крутит головой в разные стороны, будто находится не в студии танцев, а на какой-то выставке, посвящённой артхаусу. Но в следующую секунду, так и не насладившись вдоволь этими видами, его внимание привлекает молодой мужчина в строгом костюме — видимо, как раз таки охранник. — Господин, Вы по записи? — его голос довольно приятен и мелодичен, что не ускользает от слуха вошедшего гостя. Мужчина тут же подходит к новоприбывшему, с какого-то фига улыбается ему и терпеливо ждёт ответ. Очень терпеливо, потому Чимин, выпучив глаза и растерявшись от заданного вопроса, смотрит то на него, то по сторонам, явно не зная, как ему оправдать свой внезапный порыв посетить это место. — Вообще тут работает мой знакомый, — начинает парень в надежде, что заканчивать не придётся, но охранник продолжает стоять перед ним, выжидающе заглядывая в глаза, что заставляет Чимина неловко переминаться с ноги на ногу и в спешке думать над вразумительным, а главное — адекватным ответом. — Он сказал, что я могу как-нибудь навестить его тут. Вот, собственно… Реакция, а вернее, её отсутствие у мужчины и его изучающий и немного подозрительный взгляд наводят Чимина на разные странные мысли по типу «да что это за чудное место такое?», «тут что ли людей пытают?», «может, тут втайне ставят опыты над животными?». Но через каких-то несколько секунд он протяжно хмыкает, заходит за стойку, за которой изначально находился, и начинает пялиться в монитор компьютера, довольно старый, кстати, монитор. Ого, а такие конструкции ещё существуют? И как вообще можно пользоваться подобной развалиной? Мужчина делает несколько кликов мышью, настоящей старой мышью, с кнопочками ещё которая, после чего, уставившись на Чимина и также, как и минутой ранее, улыбаясь, спрашивает, к кому именно он пришёл. — Чон Чонгук, — парень быстро называет имя, словно оправдывается в каком-то совершённом преступлении, ей богу, — он сказал, что преподаёт здесь. — Преподаёт, верно, — собеседник склоняет голову влево, сняв свои в круглой оправе очки и уложив подбородок на руки, что покоились на столе стойки. — Вам придётся немного подождать — у Чонгука сейчас мастер-класс. Ничего себе, мастер-класс! Видимо, навыки младшего по-настоящему высоки, раз он не просто преподаёт хореографию, а ещё и классы проводит. Чимин даже и не замечает, как открывает рот и округляет глаза. И не заметил, если бы не звонкий смех мужчины, выводящий гостя из лёгкого шока. Тот сразу же говорит что-то про мастер-класс, количество участвующих в нём и про то, что Чонгук довольно часто их проводит, а запись на следующий буквально взрывается от количества желающих попасть именно к нему. Становится ясно, что Чон добился значительных успехов в своём деле. От осознания Чимина теперь даже не ускользает тот факт, что ему очень хочется посмотреть, как танцует младший, а ещё, в каких именно направлениях он хорош. Хочется выудить ещё больше информации о Чонгуке и этом необычном месте, но Чимину кажется, что это не совсем красиво. Он не любит представать пред людьми любопытным, тем более перед незнакомцами. Поэтому с разрешения мужчины решает просто пройтись по этому холлу, рассматривая удивительные рисунки на его стенах и подмечая явный талант всех тех, кто их создал. Парень даже и не замечает за любованием, как стремительно ускользает время, удивляясь с того, как много людей теперь заполняют пространство вокруг него. Но зато он замечает знакомого высокого парня, который с невероятно солнечной и милой улыбкой приближается к нему. — Хён, — темноволосый подходит почти вплотную, щедро одаривая своим позитивом и светлой энергетикой, — ты не представляешь, как я рад тому, что ты пришёл, — быстро говорит он, хватая своего гостя за руку и спешно подскочив к тому самому мужчине за стойкой. — Всё в порядке, Намджун, — он ко мне. Тот самый Намджун лучезарно улыбается Чонгуку в ответ, далеко не так, как улыбался Паку. Видимо, они в хороших отношениях, потому что улыбка эта была искренней — это становилось ясно даже глупцу. Он напоминает младшему, что у того урок через час, и отдаёт какую-то распечатку, после чего щёлкает что-то своей доисторической мышкой и желает тому приятно провести время со своим другом, проводя их тёплым взглядом. Минуя холл, парни оказываются в длинном широком коридоре, так же заполненном разнообразными цветными граффити, кое-где холстами и приковывающими внимание современными картинами. Чонгук так и продолжает держать старшего за руку, поднимаясь с ним по лестнице на второй этаж и попутно прощаясь с потными, тяжело дышащими ребятами, которые, видимо, покидали студию после выматывающего мастер-класса. Те называют его сонбэнимом, смотря с явным уважением и даже каким-то восхищением в горящих глазах, а некоторые даже и кланяются на прощание, обещая, что обязательно посетят следующий класс. Чон заводит Пака в большой зал, закрывает за ними дверь, тут же поочерёдно подбегая к окнам и открывая их настежь, чтобы помещение проветрилось, наполняясь свежим воздухом. — Так ты всё-таки решился прийти, — младший садится на пол и указывает на место рядом с собой приглашающим жестом. Чимин робко присаживается рядом, выдерживая определённую дистанцию между ними, и боковым зрением замечает, какой Чон сейчас мокрый. Его волосы в беспорядке торчат в разные стороны, пуская со своих кончиков маленькие капельки пота, что сразу же стекают по шее и прячутся в ткани чёрной широкой футболки, которая по непонятной магии просто невероятно шла этому привлекательному чёрту. Даже в этот момент, запыхавшийся, уставший после длительного мастер-класса, с покрасневшим лицом и весь потный, Чонгук всё равно казался Чимину очень красивым и манящим. Хотя нет. Чонгук казался Чимину очень красивым и манящим в этот момент особенно. И Пак даже не мог объяснить, почему. Не мог объяснить, что именно его так притягивало, словно магнитом, к этому человеку. Его необычная красота? Его целеустремлённость и успех в том, что тот так страстно любил? Его приятный мягкий характер? Его непосредственный для своих лет ум, что не остаётся незамеченным? Его юность, которую самому Мину было уже не вернуть? Наверное, всё и сразу. А ещё, что сам Чимин, возможно, и не осознавал. Старшего восхищало в Чонгуке то, что он всю жизнь следовал за своей мечтой, преданно смотрел ей в глаза и даже спустя годы не променял на что-либо другое. Он добился того, чего так вожделенно желал, ради чего работал и тренировался на протяжении длительного времени. Это притягивало Чимина, будто мотылька на свет яркого вночи фонаря, к младшему. Это порождало желание протянуть к нему руку, дотронуться до прекрасного и ощутить, что он может стать частью всего этого. — На самом деле я тут гулял неподалёку и вспомнил, что ты работаешь рядом, вот и решил, да-а, — старший проговаривает предложение скороговоркой, тянет последнее слово, выделяя тем самым свою неловкость, и смотрит неотрывно в противоположную от них стенку. — Ясно. Видимо, даже с таким уютным и интересным человеком, как Чон Чонгук, может наступить неловкое молчание, смущающее теперь уже обоих. Вот этого Чимин и остерегался всегда в общении с людьми. И если раньше ему как-то проще удавалось налаживать контакты и направлять беседу в нужное русло, то за последние годы он растерял все свои скиллы по части коммуникаций. Остаётся надеяться только на младшего. — Надеюсь, тебя не напрягает, что я такой потный, — нарушает тишину Гук, развернувшись к старшему всем корпусом, — у меня был… — Мастер-класс, знаю, — перебивая парня, заканчивает за него Чимин. — Охранник мне рассказал. — Охранник? — в недоумении и с каким-то что ли смешком спрашивает Чонгук. Старший кивает, явно не понимая, что могло развеселить Чона. Он рассказывает ему про этого странного мужчину, выделяя особое место в своём рассказе его древнему компьютеру и мышке. Но Чонгук только лишь начинает уже в голос смеяться с повествования. — Намджун-хён — владелец здания и по совместительству директор художественно-танцевальной студии, а не охранник, — поясняет старшему Чон, всё ещё продолжая посмеиваться. — Но надо будет рассказать, за кого ты его принял. Может, он наконец сменит свой скучный имидж. — Художественно-танцевальной? — Чимину же не послышалось? — Ну да, — подтверждает младший. Не послышалось. — Как ты мог заметить, у нас тут весьма креативный интерьерчик. Это ребята с первого этажа постарались, — Чонгук смотрит на мало что понимающего Пака и улыбается ему, наслаждаясь такой бурной реакцией. — Мы, танцоры, делим студию с художниками. Только они на первом обитают, а мы — на втором этаже. Намджун-хён называет это место «творческим пространством». Сам он — художник, кстати, очень талантливый. Я, наверное, культурный шок испытал, когда впервые увидел его картины, — теперь не остаётся ни единого сомнения в том, насколько близок с тем мужчиной был Чон. Он говорил о нём с таким почтением и теплотой в голосе, будто хён был для него чуть ли не кумиром. — Он выкупил это старенькое здание и основал тут студию после оглушительного успеха одной из своих выставок. Хотя он мне рассказал, что очень долго копил на это дело. Это была его самая сокровенная мечта. «Вот оно что — мечта», — мгновенно проносится у Пака в голове. Так это приют мечтателей. В таком случае Чимин точно не подходил этому месту. Младший ещё какое-то время рассказывает о Ким Намджуне, его непростой извилистой дороге на пути к успеху и о том, как он им восхищается. По словам Чона, Намджун, когда решил расширять студию, пуская сюда не только живописцев, но и хореографов, сразу поверил в юного парня с горящими большими глазами и не менее большими надеждами — дарить людям эмоции через танец. И даже несмотря на то, что он тогда был всего-то двадцатилетним мальчишкой, Гук сумел поразить хёна своим трудолюбием, упорством и, несомненно, талантом, подкреплённым опытом, в танцевальном ремесле. Ким поверил в его мечту, приближая юношу к ней практически вплотную и даря возможность стать тем, кем Чонгук всегда хотел быть. А этот Ким Намджун, если верить рассказам Чона, очень хороший человек. И художник наверняка отличный. Чимин его почти не знал лично, но уже чувствовал к тому глубокое уважение и симпатию, можно сказать, заочно. Вот только стиль у него действительно скучный, тем более, как для художника. И компьютер эпохи динозавров, о чём, кстати, и сам Чонгук также поведал, отмечая сильную страсть Кима к любым старым вещам, даже если это была техника. Что для любого человека являлось хламом — Намджун любовно величал «раритет». Это казалось немного странным, но ни в коем случае не отталкивало от мужчины, наоборот, представляло его персону куда более интересной. Чимин даже словил себя на мысли, что хотел бы поближе с ним познакомиться. Они проводят за беседой ещё неопределённое количество времени, отпускают нелепые и не всегда смешные шутки, разряжая атмосферу до предела, и даже не замечают, как истёк тот самый час, после которого у младшего должен был начаться урок. В зал уже стали подтягиваться ученики, с любопытством поглядывая на Чимина и приняв его, скорее всего, за новенького. Пак уже подумывает покинуть студию, но Чонгук его останавливает, держа за плечо своей тёплой рукой. — В принципе, ты можешь остаться и понаблюдать — я совсем не против. Тем более, на сегодня это мой последний урок, поэтому после него я буду абсолютно свободен. Это что, намёк? Старший на секунду даже теряется. Но всё внутри него кричит о том, как сильно он хочет остаться здесь. И даже не на один урок. Это место, несмотря на всю неординарность, покорило Чимина. И даже ту самую неординарность и нестандартность невозможно было отнести к минусам, потому что именно они добавляли студии лёгкие нотки безумства и уникальности, чем мало какие подобные заведения могли похвастаться. — А биг босс Намджун не рассердится? — Хён не вмешивается в дела преподавателей, — Чонгук смеётся, параллельно подключая колонки для занятия, и уверяет Чимина, что тот может находиться тут столько, сколько пожелает. — Тем более, я его предупредил, что ты со мной. «Что ты со мной». Почему-то это фраза перекрывает Чимину все пути к отступлению. И теперь у него не остаётся ни единого шанса на бегство. А он и не хочет бежать. Кажется, больше не хочет. Он соглашается, отходя к дальнему углу и присаживаясь там. Сонбэ дружественно приветствует всех пришедших ребят, на что те одновременно кланяются ему, приветствуя в ответ. Чон ещё около минуты трещит с ними о будущем выступлении в каком-то клубе на Хондэ, в то время, как молодые парни и девушки внимательно его слушают, реагируя на каждое слово своего хореографа. У Чонгука наверняка очень хорошие отношения со своими группами. Это заметно по тому, как на него смотрят, как относятся, как слушают и реагируют буквально на каждое замечание, слово или действие. По большому зеркальному залу разливаются прекрасные ноты клавишной мелодии. Чон начинает под счёт разминку, и Чимин тут же забывается. В голове всплывают прошедшие уже давно годы, когда он был таким же юным и беззаботным, как все эти люди. Чимин жил танцем, черпал свои силы именно из звуков музыки, когда тело больше не принадлежало разуму, повинуясь только воспроизведённой мелодии. Долгое время он выражал себя только через язык тела, веря, что когда-то у него получится достичь в этом желаемых высот. Но тогда ему не хватило главного — смелости противостоять не всегда справедливо обходящейся с нами судьбе, а также давлению со стороны общества и семьи, что в один голос твердили о том, что танцы — это детская несерьёзная забава, которая никогда не прокормит Чимина, а только лишь утянет на дно. Сколько он занимался танцами? Вроде, лет 18-19, точно не вспомнит, однако с самого раннего детства, определённо. Он даже помнит свой первый урок в балетном классе. Там было столько девочек и он единственный мальчик. Но он не считал это чем-то зазорным или неправильным. Потому с первого же урока, с первой растяжки у станка и первой мелодии, сыгранной аккомпаниатором на фортепиано, мальчуган влюбился в то, как он себя чувствовал на этих занятиях. Ему нравилось, как с каждым месяцем его тело становилось всё более гибким и пластичным, нравилось изучать новые позиции, поддержки и па, нравилось знакомиться с очередными композициями, под которые его балетная группа занималась. Он чувствовал себя счастливым, когда госпожа Ли, его первая преподавательница, хвалила Чимина перед всем классом, выделяя особые навыки и трудолюбие. Ему даже некоторые девчонки завидовали, как-то из-за этого устроив бойкот и массово начав игнорировать такого всё умеющего Пак Чимина. Но его никогда не задевали подобные мелочи, потому что мальчик знал, к чему стремится в этой жизни и ради чего так упорно занимается. В подростковом возрасте он оставил балет, решив, что хочет попробовать что-нибудь новое. Чимин искал вдохновение. Искал то, что вновь разожжёт в нём тот самый огонь, который был в детстве, когда он начинал заниматься балетом. Госпожа Ли посоветовала своему горячо любимому, уже бывшему ученику контемп. Пак всегда к ней прислушивался, считая её мнение истиной в последней инстанции. И ведь опять женщина не подвела. Чимин полюбил контемп даже больше, чем прошлое направление, завоёвывая призы на разных городских, областных и даже, бывало, национальных соревнованиях и фестивалях. Параллельно с контемпом Пак также изучал и модерн, расширяя свои возможности и набираясь желанного опыта. Тогда для него не существовало границ — он считал себя маленьким завоевателем в свободном и раскрепощающем мире танца. Всякий раз, когда ему было больно, когда солёные слёзы пеленой застилали глаза, а от обиды на окружающих и их же жестокости хотелось выть израненным зверем, Чимин направлялся в привычный и такой родной зеркальный зал, включал музыку погромче и танцевал, пока полностью не забывался, отдаваясь инстинктам и страсти. Погрузившись в горько-сладкую пучину таких дорогих ему воспоминаний, он внезапно вздрагивает, а голову атакуют картинки одного давно уже забытого вечера. Это произошло в выходной на Чусок. Да, точно! Чимин был тогда в первом классе старшей школы. Его друг, Чон Хосок, пригласил своих приятелей, в том числе и Пака, к себе в гости. Но, как оказалось, родители не предупредили Хосока заранее о том, что в эти выходные к нему также приедет погостить его младшенький кузен. Мальчуган с чёрными шелковистыми волосами, большими глазёнками и наивным детским взглядом, немного противным писклявым голоском и невообразимо милой кроличьей улыбкой. Кажется, ребёнок ни капли не стеснялся находиться в компании уже взрослых ребят. Он ходил за ними хвостиком, хвастался своими высокими баллами в школе, успехами в баскетболе и постоянно надоедал. Был вечер, и ребята играли в правду или действие. Конечно же, мелкий увязался за ними, придумывая каждый раз тупые задания наподобие «встать на стол и прокукарекать» или «смешать молоко с кетчупом и выпить». Но тот вечер запомнился Чимину не из-за назойливого прилипчивого мальца. Чимин выбрал действие после трёх правд. И почему-то один из парней, чьего имя Пак уже даже не помнил, попросил того станцевать. Мин упирался, спорил, просил поменять задание, но юноша оставался непреклонным. Правила есть правила. Включив музыкальную композицию, закачанную на телефон, Чимин начал двигаться. Выбор пал на отрывок из его последней сольной хореографии, которую он поставил сам. В гостиной, где они находились, было мало места, но даже при этом Пак смог продемонстрировать свои блестящие способности в модерне. Джинсы сковывали движения и было непривычно танцевать перед парнями из школы, но он старался не думать об этом, отдавая всего себя каждому новому движению. Танцор не планировал исполнять весь номер целиком, но, кажется, зрителям хватило и тех тридцати-сорока секунд, после которых, взорвавшись истеричным смехом и воплями, они прервали выступающего. Сразу же посыпались издёвки в адрес ранимого парня. А тот, что попросил Чимина станцевать, гордо вскинув голову, громко заявил: «Как я вообще мог дружить с тобой? Давно подозревал, что ты педик, но ты ещё и, оказывается, такое посмешище! Умора просто!». Чимин сбежал от них на кухню и, что есть силы, заревел, не сдерживая себя и той боли, которую ему причинили, как он думал, друзья. Он ничего не замечал, желая выплакаться и не видеть, по крайней мере сегодня, этих людей. И, конечно же, он не заметил маленького мальчика, тихонько пробравшегося на кухню. Тот боязно дёрнул Чимина за край футболки, привлекая к себе внимание. — Хён, не слушай их, — едва слышно проговорил мальчишка, смотря прямо на своего хёна, — они все — дураки! Обернувшись на мальца и взглянув на него зарёванными глазами, Пак увидел, что тот был серьёзен. Он не шутил. Парень непонимающе пялился на ребёнка, ожидая какого-то подвоха, но, вместо того самого подвоха или очередной издёвки, мальчуган смотрел каким-то странным взглядом, казалось, с восхищением. Приблизившись к старшему, мелкий обнял его и сразу же отстранился, тут же смущаясь своего действия и краснея, словно в кипящей воде рак. — Ты танцевал очень красиво, Чимин-хён. Мне так понравилось, честно-честно. И я бы так хотел увидеть твой танец ещё раз и уже до конца, — скороговоркой проговорил младший, тут же опуская глаза в пол и смущаясь теперь ещё больше. Помолчав ещё примерно с минуту, в течении которой они оба стояли, вертя головами по сторонам, мальчик вновь посмотрел на старшего. — Надеюсь, когда-нибудь я смогу танцевать так же круто, как и ты, хён. После того вечера Чимин ещё не раз вспоминал большие пронзительные глаза и милую кроличью улыбку. И если бы он не перевёлся в другую старшую школу из-за непрекращающегося потока издёвок и не прервал связь с Хосоком, он бы, наверное, узнал у того, как там поживает его прелестный младший братик Чонгуки. Потому что фраза «Надеюсь, когда-нибудь я смогу танцевать так же круто, как и ты, хён» ещё долгое время преследовала его, заставляя уголки губ незаметно ползти вверх, согревая и даря тот самый огонь, которого Паку всегда так не хватало. Вдруг в Чимина летит какая-то тряпка, оказавшаяся на самом деле потным полотенцем, выбивая того из воспоминаний. Он переводит взгляд на виновника, который в свою очередь таращится на него, улыбаясь той самой милой кроличьей улыбкой из детства. Пак замечает, что зал значительно опустел, выпуская последних учеников. Чонгук выключает музыку и несколькими быстрыми шагами преодолевает расстояние, разделяющее его со старшим. Он опять присаживается рядом, так и не прекращая улыбаться. — Замечтался? — Да, я… — и что сказать? Как он все те два часа урока вспоминал минувшие дни и жалел себя? — Вроде того. Теперь, после того, как Чимин вспомнил ту самую единственную встречу с Чонгуком из прошлого, он начинает как-то иначе смотреть на младшего. Осознание того, что Чон занялся танцами из-за Чимина и достиг такого успеха, да ещё и в таком возрасте, всем своим весом наваливается на парня, подкидывая разные непонятные мысли. Сейчас они в зале одни, но Паку почему-то хочется, чтобы все ученики вновь зашли в эти двери, отнимая внимание Чона и отвлекая его от Чимина. Младший двигается ближе, уже касаясь своим плечом чужого. Он говорит что-то про то, что это была его самая любимая группа, которую он ведёт ещё с самого своего первого дня работы здесь. Рассказывает опять истории о каких-то особо талантливых учениках, а ещё о том, что один из его бывших подопечных недавно прошёл прослушивание в какое-то агентство и теперь являлся трейни, о чём не мог не похвастаться любимому хореографу. Но Пак особо не реагирует, слушая вполуха и лишь кивая на все рассказы Гука. Чон спрашивает, как тренировка, как его ученики, как сам Чонгук, а Чимин всё продолжает кивать и поддакивать. — Что с тобой, хён? Ты из-за чего-то расстроился? Я что-то не то сказал? — не выдерживает наконец-то темноволосый, не желая больше вести диалог с таким вот вялым подобием человека. Он привстаёт, становясь напротив Чимина на корточки, и заглядывает тому в глаза, руками хватая за плечи. — Пожалуйста, не игнорируй меня, Чимин-хён. Старший поднимает голову на танцора, тепло улыбаясь при этом. Чонгук красивый. Очень красивый. Если в детстве он был просто милым, с годами стал по-настоящему привлекательным. И сексуальным. Этого невозможно было не замечать. — Теперь ты танцуешь так же круто, как и я тогда, — на грани слышимости неуверенно проговорил старший. Нет, Чонгуку не послышалось. И Чимин ему сейчас не мерещится — это точно. Но он смотрит на Пака так, словно тот — мираж, давно забытое призрачное видение. Руку протяни — исчезнет. Поэтому, чтобы убедиться, что Чимин, и правда, сейчас находится перед ним, что он всё знает, что он всё помнит, Чонгук протягивает ладонь к его лицу, ласково дотрагиваясь ею к чужой щеке. Мягкая, такая мягкая и нежная кожа. Такая, как и сам Чимин. — Ты был моим вдохновением, — Чонгук смотрит прямо в глаза своему Чимину и говорит тихо-тихо, как и тогда, одиннадцать лет назад. — В тот вечер ты стал моей мечтой, хён. Я и предполагать не смел, что человек может настолько изящно и красиво двигаться, так владеть своим телом, как им владел ты. Ты рассказывал целые истории, выражал себя, оголяя душу, дарил людям незабываемые эмоции, в то время как я гонял по баскетбольной площадке, закидывая мячи в сетку. Но после того вечера… — на секунду Чонгук замолкает, второй рукой перехватывая руку старшего и переплетая их пальцы, — я перестал бесполезно бросать мячи. У меня появилась цель. Ты подарил мне эту цель, Чимин-хён. Не в силах больше смотреть на младшего, Пак опускает голову, чувствуя что-то мокрое и тёплое на своей щеке. Он вполголоса извиняется за это перед Чоном, но тот лишь вытирает большим пальцем слёзы с щёк Чимина, всё так же тепло вглядываясь тому в глаза. — Знаешь, — убедившись, что старший больше не плачет, Чонгук продолжает говорить то, что надёжно скрывал и оберегал все эти годы, — я часто задумывался на протяжении всех этих лет, что бы было, если бы родители не отправили меня на тот Чусок к Хосок-хёну. Или если бы хён не позвал тебя в гости тогда. Или если бы вы не стали играть в ту чёртову игру. Или если бы ты так и продолжал до её конца выбирать одну только правду. Какой бы сейчас была моя жизнь? Как жаль, что в этом зале нет тех самых часов, что висели в спальне Чонгука, потому что, каким бы раздражающим не являлось их тиканье, сейчас бы оно было весьма кстати. Они не знали, сколько секунд пребывали в режущей слух тишине. И секунд ли. Но одно Чимин знал точно: всё то время, что он упорно игнорировал взгляд Чонгука, продолжая пялиться на свои колени, тот не сводил с него глаз. Вот это выдержка. Или же это что-то другое? — Хён, посмотри на меня. И Чимин, сам не зная, почему, смотрит. Повинуется с первого же раза, по его первому зову. — Сейчас, наверное, не лучшая для этого ситуация, но я хотел сказать, что ты очень красивый, ещё красивее, чем одиннадцать лет назад, — Чонгук смотрит, и Чимин взора теперь не отводит, с таким же теплом поглядывая тому в глаза. — А я, по-твоему, красивый, Чимин-хён? И Чимин понимает. Он был не просто вдохновением Чон Чонгука. Не просто его мечтой… — Очень. Кажется, стены начинают сжиматься, грозясь стереть в порошок двух, таких сейчас хрупких парней. Воздуха внезапно становится слишком мало для жизнеобеспечения. Потому что в следующее же мгновение Чонгук касается своими губами пухлых чиминовых губ. А Чимин повинуется снова, размыкая свой рот и пропуская туда Чонгука. Их поцелуй, сначала такой невинный и нежный, становится более страстным и даже грубым. Младший исследует чужой рот, проходясь языком по нёбу. Он легонько прикусывает нижнюю губу хёна, оттягивая её зубами и сразу же после этого засасывая чужой язык. Руки Чона тем временем бесстыдно блуждают по талии Пака, ближе прижимая того к себе в попытке полностью уничтожить дистанцию между ними. Чимин же зарывается пальцами в слегка влажные от пота волосы младшего. Они целуются как два изголодавшихся зверя, отстраняясь друг от друга только тогда, когда кислород в лёгких заканчивается, оставляя тоненькую нить слюны меж своими ртами. … он был его первой любовью. Восстановив дыхание, Чимин проводит миниатюрными пальцами по влажным губам младшего, очерчивая их контур и сминая подушечками. Он и сам не понимает, откуда вдруг взялась эта смелость. Но сейчас ему не хочется бояться, сожалеть о чём-либо или думать о том, что же произойдёт завтра. Ему хочется раствориться в этом моменте, раствориться в Чон Чонгуке, раз и навсегда отпустив то, что было, и полностью приняв то, что сейчас перед ним открылось. Это какое-то безумство, даже помешательство — хочется заклеймить себя этим парнем. А ещё хочется, чтобы Чонгук стал его новой мечтой. Точно так же, как когда-то сам Чимин стал мечтой маленького Гука. — Ты танцевал очень красиво, Чимин-хён. Мне так понравилось, честно-честно. И я бы так хотел увидеть твой танец ещё раз и уже до конца, — точь-в-точь, как и в тот самый вечер много лет назад, повторяет темноволосый, только уже не скороговоркой и не смущаясь своих слов. Он говорит это медленно, с расстановкой и придыханием, бережно при этом поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони старшего. И если Чимин правильно понял, то Чонгук сейчас… — Ты станцуешь для меня, хён? — уже более неуверенно спрашивает младший. Сейчас, после всего, что произошло с ним за последнюю неделю, Чимин уже не уверен ни в чём. А уж тем более в том, сможет ли он после четырёхгодичного перерыва хорошо станцевать. Не хотелось ударить перед Чонгуком в грязь лицом. В особенности перед таким Чонгуком — уважаемым опытным хореографом. Да и к тому же после того, что между ними только что завязалось, если всё-таки и завязалось. Старший опускает голову на свои ладони и наблюдает за тем, как от волнения отдирает ногтём большую заусеницу, морщась от неприятных ощущений. — Что тебя останавливает? — Чон прекращает манипуляции Пака себя успокоить, хватая уже обе руки старшего своими. — Почему ты так волнуешься? Действительно! Почему? — Чонгуки, — и это ласковое обращение не остаётся без внимания, как и не остаётся без внимания то, что голос Чимина сейчас предательски подрагивает, выдавая своего хозяина с потрохами, — я не танцевал уже четыре года. Четыре года, понимаешь?! — Пак повышает голос, взглянув собеседнику в глаза. — Это очень большой перерыв. Я думаю, что растерял уже все навыки. А моё тело… — он делает короткую паузу, презрительно скривившись и усмехнувшись, — оно заржавело. — Твоё тело прекрасно, хён. Как тогда, так и сейчас, — брюнет пускает взгляд по фигуре старшего. — А то, что оно заржавело, можно легко исправить, — Чон улыбается с каким-то явным в глазах огоньком, подмигивая Чимину и даже не скрывая пошлого намёка. Лёгкий шлепок по плечу, и Чонгук со смехом валится на пол своей пятой точкой, ни чуть не жалея, что осмелел и намекнул Паку на то, чего хочет. — Чон Чонгук, стыд потерял, что ли? — кричит Чимин, но сам еле сдерживает порыв засмеяться, опираясь спиной на стену и расслабляясь. С Чонгуком как-то необъяснимо комфортно. Может, потому что Чимин вспомнил тот случай из детства, и сознание теперь во всю трубило «ты был его вдохновением, он восхищается тобой, он не причинит тебе вреда». Быть может, факт того, что Чимин стал испытывать определённые чувства к нему, которые, к тому же, были взаимны. Или же из-за того, что он сам теперь восхищался Чоном. Впрочем, это не столь важно. Главное то, что старший доверился парню, зная точно, что тот не сделает ничего, что бы могло не понравиться Чимину и принести ему дискомфорт. А значит, что можно было довериться и в большем. — А сам-то? Так набросился на меня, дикий парень, — уже в открытую подшучивает над ним младший, устранив неловкую ситуацию. Но Чимин почему-то, вместо того, чтобы смеяться, начинает пронзительно смотреть Чонгуку в глаза, подползая к нему ближе. Мин хватает его за плечи, делая наконец-таки то, чего хочет — целует, слегка касаясь своими губами чужих. Но не успевает Чон ему ответить, он сразу отстраняется, приближаясь к уху и опаляя его своим горячим дыханием. — Поехали к тебе. Уставившись сокрушённо на Чимина, танцор поверить не может в то, что сейчас услышал. И как это было преподнесено. Чонгук чувствует себя каким-то дурачком-девственником из глупой голливудской комедии, потому что только и делает, что хлопает ресницами, да отводит взгляд в сторону, боковым зрением отмечая явное смущение на чужом лице. И посмотрев наконец в упор на старшего, с улыбкой говорит: — Только не думай, что сможешь так легко отделаться: я не забуду о твоём танце. Чимин улыбается в ответ и кивает. Правда? Неужели он согласен? Как-то внезапно этот парень осмелел, что скрылось от внимания Гука. Пак поднимается на ноги, отряхивая себя, и тут же подаёт руку парню, помогая тому встать. Окна в зале закрыты, колонки выключены, свет погашен — можно закрывать двери и уходить. Спустившись по лестнице на первый этаж, Чон робко перехватывает руку хёна, ожидая реакции и, как он думает, какой-то отрицательной. Но тот лишь сияет от подобного действия, переплетая их пальцы и крепче сжимая чужую ладонь. — Намджун-хён, я на сегодня закончил, — они подходят к той самой стойке, возле которой стоит не охранник, как оказалось. Этот мужчина, и правда, необычный. Потому что, вместо какого-то презрения или раздражения, в его глазах плещется лишь тепло. Хотя, покосившись на руки парней, он ворчит немного, оправдывая это тем, что младший скрыл от него подобный факт. А ещё говорит, что рад за них обоих, и звучит это по-настоящему искренне. — Ого, насколько же вы, должно быть, близки, раз ты от него подобное не скрываешь, — уже после того, как студия оказывается далеко за их спинами, осторожно спрашивает Чимин. — А что, уже ревнуешь, хён? Видимо, осталось ещё в Чонгуке что-то от ребёнка, потому что даже такое он способен перевести в шутку и не упустить случая подстебать старшего. Но это не напрягает Пака нисколько, а, скорее, наоборот, лишь заставляет ещё больше импонировать этому удивительному парню. А Намджун, по словам Чона, оказывается гей-френдли. Чимин думал, что такие люди в Корее — редкость. Если человек нормально относился к ЛГБТ+ — сообществу, то либо сам к нему относился, либо же это была немного помешанная на данной теме девочка-яойщица. Поэтому он и вправду удивился, узнав такой факт о Намджуне, который ни к первому, ни ко второму варианту не причислялся, а просто сам по себе был толерантен абсолютно ко всем, делая выводы о человеке только по его характеру и поступкам. С работой Чонгуку повезло действительно по многим пунктам и даже по пункту расположения. Потому что даже на метро тратиться было не нужно — всего-то каких-то двадцать пять минут на автобусе или час пешком и на месте. Квартира Чона была в скромном, но приятном районе западной части Сеула, недалеко от реки Хан. Отказавшись от лифта и одолев четыре этажа за считанные секунды, парни оказываются в небольшой тёмной прихожей, сняв обувь и сразу же сжимая друг друга в объятиях. Чон смело толкает Чимина к стене, придавливая его тело настолько сильно, будто пытается оставить его отпечаток на своих обоях. А Чимин лишь обмякает в руках младшего, находясь целиком и полностью в его власти. Рядом с Чонгуком хочется быть покорным. Слушать его приятный, ласкающий слух баритон и подчиняться каждому слову. Не прерывая поцелуя, Гук ведёт старшего в сторону спальни, крепко сжимая его плечи, и только оказавшись возле кровати, оставляет в покое покрасневшие губы Мина. Он сразу же снимает свою широкую чёрную футболку, откидывая её на стул недалеко от шкафа-купе, и принимается за футболку Пака, которая вскоре оказывается там же. — Тебе надо в душ? — торопливо спрашивает младший, с поволокой во взгляде смотря на своего хёна. Кажется, Чонгук всё решил за Чимина. В принципе, Чимин не против быть снизу, вернее, он только за, особенно с этим искусителем. Да и по поведению возбуждённого Чона было заметно, что он, очевидно, чаще всего актив и свою роль уступать не привык. — Или ты хочешь… — Нет! — даже не дав младшему закончить, отвечает Пак. Темноволосый с этого лишь посмеивается, отпускает какую-то не смешную шуточку про слишком похотливого Чимина, за что получает укоризненный взгляд. А ещё старший зачем-то оправдывается, что вообще-то он универсал, так что Чонгуку стоит быть осторожным с такими вот приколами, а иначе напросится его нетронутая задница на грех. Чона это лишь забавляет, и вдруг он понимает, что открыл для себя Чимина с совершенно новой стороны. Сколько же ещё достоинств таит в себе этот парень? Чимин справляется с водными и не только процедурами очень быстро, весь мокрый, обернутый в белое махровое полотенце, заходя в спальню и сразу привлекая к себе внимание. Чонгук уже сидит на кровати в одних лишь серых боксерах и теперь с каким-то благоговением в бездонно-чёрных глазах смотрит на такого манящего и желанного сейчас Чимина. Пак подходит ближе, лукаво растянув губы в улыбке, и жалуется на то, что нечестно как-то выходит: он тут, значит, обнажённый, ну почти, а Чонгук свои боксеры не снял. Ну, а что, мистер Чон-Шутник, не одному тебе шутки травить. Но тот на его выпад даже не реагирует, гипнотизируя парня и медленно проводя рукой по его животу. — Я специально оставил, чтобы ты сам снял их с меня, — таким голосом, что у Чимина сразу кровь приливает к причинному месту, а внизу живота завязывается узел. Даже несмотря на то, что Чонгук смотрит сейчас снизу вверх, перед ним всё равно хочется упасть на колени и подчиниться. И Чимин просто не в силах отказать себе в таком желании и дать младшему осознать, какой он покорный. Упираясь коленями в мягкое ковровое покрытие, Пак уверенно тянет руки к кромке нижнего белья, задевая её пальцами и тут же отпуская. Чонгук делает глубокий вдох, но большей наградой для старшего является прекрасное зрелище того, как после такой простой манипуляции член Чона дёргается, наливаясь кровью. Чимин проводит по нему взмокшей от лёгкого волнения и предвкушения ладонью через ткань и чувствует, насколько младший уже возбуждён. Он просит Гука привстать и тянет бельё вниз, откидывая куда-то назад. Красивый. Сейчас, когда Чон полностью обнажён, он ещё красивее. Чимин даже не замечает, как уже несколько секунд бесстыдно пялится на член младшего, практически задержав дыхание. — Видишь, как сильно я тебя хочу, хён, — шепчет Чонгук и сразу тянет Пака вверх, после чего хватается за влажное полотенце и одним движением скидывает его на пол. А этот парень умеет смущать — Чимин не сомневается ни капли. Почему-то ему не особо комфортно стоять вот так перед сидящим на кровати Чоном и смотреть сверху вниз. Разве всё не должно быть наоборот? Но даже в таком положении Мин чувствует власть младшего над собой. А когда Чонгук хватает руками его бёдра и зарывается носом в лобковые волосы, Чимину хочется с разбега так прыгнуть на кровать, уткнуться лицом в большую мягкую подушку и с головой укрыться одеялом. Но, вместо этого, он, нагой, возвышается над этим дьяволом, чувствуя себя на самом деле очень маленьким. Головка члена начинает мокнуть, выделяя первые капли естественной смазки, а когда Чон, слегка отстранившись, проводит по ней большим пальцем, собирая предэякулят, Чимин готов послать всё на свете, лишь бы видеть эту картину каждый чёртов день. Потому что уже в следующее мгновение Чонгук, смотря глаза в глаза, демонстративно берёт тот самый палец в рот, пробуя Чимина на вкус. Он облизывается и ухмыляется, замечая зардевшегося старшего. Чон тут же встаёт с кровати, впиваясь грубым поцелуем в губы. Он собирает скопившуюся в чужом рту слюну, смешивая её со своей. Их языки переплетаются словно в страстном танце, где каждый из партнёров не желает уступать ведущую партию, постоянно перенимая инициативу на себя. Чонгук прижимает руками хёна к себе, потираясь своим членом о член Пака. Тот стонет от этого в поцелуй, ещё сильнее сжимая веки. Наконец оставив в покое чужие, уже значительно покрасневшие губы, Гук опускается поцелуями к шее. Он слизывает выступивший пот и сразу же кусает чувствительную кожу, надеясь оставить на этом теле как можно больше меток. Чимин дышит рвано, не сдерживаясь и одаривая своего мучителя сладкими стонами. И младший уже на периферии неосознанно подмечает, что хотел бы слушать эти потрясающие звуки ещё очень долго. Чон отстраняется, аккуратно усаживая партнёра на край кровати и тут же опускаясь перед ним на колени, как можно шире при этом разводя чужие ноги. — Такой прекрасный, — тихо говорит Чонгук, поглаживая старшего по бёдрам. Он поднимает голову, смотря на парня блестящими от возбуждения глазами и приковывая чужое внимание. — Стони моё имя, Чимин-хён. И Чимин только и успевает осознать суть просьбы, как Чон вбирает его ствол сразу же на всю длину. Пак от этого резко вскрикивает, сжимая пальцами одеяло и откидывая назад голову. Его глаза непроизвольно закатываются, а из губ вырываются несдержанные громкие стоны. Гук несколько раз насаживается на чужое возбуждение, пропуская орган практически до своей глотки, после чего выпускает член изо рта, сплёвывая на него и распределяя рукой по всей длине слюну вперемешку с естественной смазкой. Он смотрит затуманенным взглядом, продолжая лениво надрачивать Чимину, и только после того, как видит, что тот более-мене восстановил дыхание, снова берёт его член в рот, заводя за щеку. Ушей Чонгука в ту же секунду касаются волшебные звуки стонущего его имя Чимина и, честное слово, на данный момент это его самый ценный и почётный трофей. Чон отдаёт своему занятию всего себя, стараясь доставить партнёру максимум удовольствия. Он обводит горячим языком каждую взбухшую венку, то отстраняясь, то резко вбирая по самую глотку. Чимин неосознанно тянется рукой к волосам младшего, хватая его за них и пытаясь насадить Чона глубже. Тот позволяет Паку самовольничать, сильнее расслабляя горло и с усилием подавляя рвотный рефлекс. Чонгук, отпустив член, снова сплёвывает скопившуюся во рту слюну, которой теперь стало ещё больше, на этот раз медленнее и громче, издавая пошлые, но такие возбуждающие звуки. Он быстро распределяет её члену и уже в следующую секунду оставляет его без внимания. Поднявшись на ноги, Гук спешно подходит к прикроватной тумбе, доставая оттуда небольшой тюбик со смазкой и квадратик презерватива. Чимин наблюдает за каждым его движением, тем временем пытаясь изо всех сил делать глубокие вдохи-выдохи. Взобравшись на кровать, младший бережно укладывает хёна на подушку, сцеловывая капельки пота с его шеи и быстро опускаясь лёгкими поцелуями ниже. Чимин извивается, словно змея, тихо поскуливая и как-то чересчур завуалированно прося Чона о большем. Тому же это только нравится. Такой Чимин, просящий и стонущий в вожделении его имя, заводит просто до одури, до лёгкого головокружения и до миниатюрных разноцветных звёздочек перед глазами. Чонгук приподнимается, оставив свои изощрённые пытки на потом, и просит старшего перевернуться на живот, на что тот сразу же повинуется. Чон ведёт ладонью от шеи до поясницы, слабо надавливая. А у Чимина, оказывается, на той самой пояснице две очаровательные ямочки. Завидев это, Чонгук не может отказать себе в удовольствии и не поцеловать их, поочерёдно припадая тёплыми губами к каждой. Брюнет, вновь оглаживая бёдра, поднимается руками к двум половинкам, нежно и даже, можно сказать, как-то слишком бережно сминая их и сразу же разводя в стороны. В следующее мгновение Чимин готов поклясться, что видит самые яркие в мире фейерверки и почти что слышит их оглушающий взрыв. Потому что в следующее мгновение Чонгук припадает языком к сжавшемуся колечку мышц, медленно проводя по нему круговыми движениями. Чимин может задохнуться прямо сейчас, в этой самой комнате, находясь во власти этого зверя. Он жадно пытается ловить ртом воздух, хрипит, давится своими же стонами и тогда, когда Чонгук проникает своим бархатным языком внутрь, несдержанно кричит, чувствуя выступившие из глаз слёзы наслаждения. Он много раз занимался сексом с парнями: он трахал, его трахали, ему делали минет и изводили длительными прелюдиями. Однако подобных ощущений Чимин ещё никогда в своей жизни не испытывал. Это не было похоже на что-либо другое. Ему было сейчас настолько хорошо, настолько до невозможности приятно, что хотелось плакать, а воздуха взаправду не хватало. Чон буквально трахает его своим юрким языком, заставляя старшего чуть ли не срывать голос криками и до разноцветных звёздочек сжимать глаза. Предавшись этой сладострастной пытке, Чимин даже не замечает, как язык сменяется влажным от смазки пальцем, неторопливо двигающимся в нём. Он сейчас настолько расслаблен, что Чон сразу же добавляет ещё средний и безымянный, выдавливая на проход больше лубриканта. Мышцы Чимина быстро поддаются растяжке. Чонгук ещё примерно минуты две водит пальцами внутри Пака и когда нащупывает ту самую точку, выбивая такой долгожданный стон, быстро их вынимает, раскатывает презерватив по стволу, обильно его смазывая, и медленно, одной только головкой, входит. Чимин сразу же шипит, прикрывая глаза уже от лёгкой боли, из которых предательски капают на подушку солёные капельки. Он знает, что надо просто немного потерпеть, что уже очень скоро ему опять будет хорошо. Но от явного контраста после предыдущих чоновых действий, всё кажется ещё острее. Чонгук наклоняется к его спине, осыпая вспотевшую кожу нежными поцелуями, и аккуратно приподнимает партнёра за корпус, подставляя ему под живот высокую подушку. Теперь должно быть проще, а главное, удобнее самому Паку. — Ты так хорошо справляешься, хён, — ласково проговаривает младший, поглаживая Чимина рукой по бедру и обжигая своим горячим дыханием его спину. В ответ Чону лишь кивают неслабо. А он так и продолжает будто бы картинки выцеловывать на чужой коже, оставляя мокрые дорожки после своего языка. Прислушиваясь к противному тиканью настенных часов, старший, как про мановению, поворачивает голову к Чону, после чего сразу встречаясь с его губами. Они целуются медленно и влажно, пока Чонгук спускается одной рукой к полуопавшему члену Чимина, начиная стремительно надрачивать, а второй гладит его опять же по спине, перебирая пальчиками позвонки. Незаметно для себя старший забывается, принимая уже в себе практически всю длину, стараясь концентрироваться на руке парня на своём члене и с остервенением отвечая на каждый новый поцелуй. Чонгук входит до основания. Пак, отстранив голову, задерживает дыхание, ожидая момента, когда же уже наконец пройдёт это чувство дискомфорта. Часы на стене отсчитывают секунды, что складываются в минуты. Минуты, проведённые наедине с любимыми, запоминаются каждому человеку больше каких-либо других, являясь самыми ценными. Услышав от Чимина протяжной выдох и тихое, такое заветное «можно», Чонгук делает первый пробный толчок. Старший хрипит, но больше не сжимает болезненно Чона внутри себя, полностью расслабив стенки ануса и приняв младшего. Гук начинает медленно осторожно двигаться, наслаждаясь тем, какой узкий и какой податливый для него Чимин. А тот, кажется, привыкает к наполненности, реагируя на движения младшего тихими задушенными полустонами. Парень двигается в нём всё ещё осторожно и неторопливо, сдерживая своё желания перейти на более быстрый темп и стараясь доставить старшему как можно больше удовольствия и как можно меньше дискомфорта. Чонгук меняет угол, делая очередной толчок, после которого Пак вскрикивает. Наконец-то та самая точка. Чон улыбается своей мини-победе и теперь начинает двигаться быстрее, каждый раз проезжаясь головкой по простате. Хён обволакивает его настолько приятно, что Чонгуку хочется взвыть от чужой узости и приятной тесноты. Мягкие стеночки ануса полностью принимают член Чонгука. Младший уже и не сдерживает своих стонов, так же наслаждаясь чужими. Чимин умоляет его двигаться резче и даже сам насаживается на ствол, подвиливая слегка задницей. Чон опускает руки по обе стороны от хёна и начинает с силой втрахивать того в матрас. Он полностью выходит из Чимина, а потом резко вбивается снова, заставляя того почти что голос срывать. Звуки двух бьющихся друг о друга тел разносятся по комнате, заглушая надоедливое тиканье часов. У старшего глаза закатываются от удовольствия, лицо безбожно горит, а сердце всё и стремится вот-вот выпрыгнуть из груди. Они истекают потом, выбивая из лёгких другого кислород и тут же жадно пытаясь словить ртом как можно больше воздуха. Чонгук вколачивается в тело Чимина, с каждым толчком вознося его всё выше. Он слушает, как тот скулит и сбивчиво произносит «Гуки», прося при этом «глубже», «быстрее», «резче». Жарко. Помещение наполняется стонами, криками и едким запахом секса. Дышать с каждой минутой становится всё тяжелее. Чувствуя, что уже на пределе, Чимин оборачивается, слепо ища чужой рот для поцелуя. — Я… — с трудом соображая и делая вдохи лишь через раз, начинает говорить Пак младшему в губы, — хочу видеть тебя, сейчас… Ещё пару секунд и Чимин с именем партнёра на губах и протяжным стоном изливается прямо на белоснежные простыни, сильно сжимая в себе Чонгука. И для Чона такое шоу оказывается чем-то слишком… Просто слишком. И спустя три-четыре толчка, схватив старшего за руку и переплетая внезапно их пальцы, он бурно кончает, наваливаясь сверху на обессилившего Чимина своим телом. — Эй, Чон Чонгук, — едва шевеля языком, обращается к нему Пак, — ты вообще-то уже не тот маленький мальчик, а ну слезь с меня живо, — задавишь ещё. Чонгук улыбается, мычит куда-то в чужую спину и, оставив на плече старшего короткий поцелуй, вытаскивает уже размякший член, снимая использованный презерватив. Он укладывается рядом, притянув Мина к себе ещё ближе и накрывая их махровой простынёй, что покоилась в ногах вместе с одеялом. Вдруг становится как-то необъяснимо хорошо, лучше даже, чем во время секса. Чимин укладывает голову на мокрую от пота грудь Чонгука, выводя по ней какие-то незамысловатые узоры и, словно героиня мелодрамы, глупо посмеивается, сам не понимая, с чего именно. — Что тебя так рассмешило, хён? — брюнет смотрит на него игриво, носом утыкаясь в чужие волосы. Найти правильные слова удаётся не сразу. Тем более, после такого бурного оргазма. Но отчего-то хочется поделиться своими мыслями с Чонгуком, да и не только мыслями. Теперь Чимин думает, что хочется поделиться с ним абсолютно всем. Момент смелости, можно сказать, прошёл на ура. И сейчас Пак больше всего на свете был рад тому, что осмелел: что решился пойти к Чону на работу, что согласился остаться на занятии, что не побоялся признать свою к нему симпатию, что смог ответить на поцелуй и поцеловал сам и, самое главное, что нашёл в себе достаточно той самой смелости, чтобы не проигнорировать его намёк и самому предложить следующий шаг. И сейчас Чимин уверен, что не должен на этом останавливаться. Потому что он наконец-то чувствует, что стоит на пороге того самого незамысловатого человеческого счастья, за которым многие столь длительное время гоняются, да никак нагнать не могут. Он уже и забыл, каково это. Поэтому Пак намерен быть смелым до самого конца. Рядом с Чонгуком, так же, как и сейчас, в его тёплых и нежных объятиях. Ему вдруг кажется, что он сможет теперь решиться на то, чего боялся так много лет. — Знаешь, Чонгуки, — приподнявшись немного на локтях и со взглядом, выражающим безграничное доверие, Чимин смотрит тому в глаза, — я сейчас кое-что понял. — Что у тебя никогда не было любовника, более страстного и умелого, чем я? Старший начинает смеяться, прикрывая рот ладошкой и убирая мешающуюся длинную чёлку, что так неприятно лезла в глаза. А этот парень себя любит. Впрочем, Паку кажется, что в этом нет ничего плохого. Даже наоборот. И он готов любить его так же, даже ещё сильнее. — И это тоже, — растягивая уголки губ в доброй улыбке, Чимин ласково проводит рукой по его широким плечам. — По крайней мере римминг мне ещё не делал никто. — Вау, так я в каком-то смысле даже первый, польщён, — в ответ улыбается младший, ещё сильнее прижимая парня к себе. — Я думаю, ты первый в самом главном смысле, — уже значительно тише говорит Чимин, опуская взгляд и моментально краснея. И Чонгуку впервые хочется разбить к хренам собачьим эти долбанные часы над кроватью. Потому что сейчас их тиканье кажется слишком громким, буквально режущим по ушам. Зачем он вообще их туда повесил? Надо будет снять. Наверное. Чонгуку не верится. Если он всё понял правильно, это сейчас было… — Я думаю, я тебя тоже, — уверенно, но также тихо, как и Пак, произносит младший. Они оба молчат ещё какое-то неопределённое количество времени, в течении которого стрелки всё продолжают свою работу, мерзко тикая и надоедая парням. Молчат ровно до тех пор, пока Чимин не припадает к чужим губам, целуя слишком нежно, тягуче. Он отстраняется от Чонгука, окутанный его теплом и лаской, и с серьёзным выражением лица заглядывает в две чёрные бездны, смотрящие на него преданно и любовно. — Помнишь, о чём ты попросил меня в студии? Младший сначала не понимает вопроса, с усилием пытаясь вспомнить всё, о чём они говорили несколькими часами ранее. А Чимин терпеливо ждёт. И недолго, так как спустя мгновение лицо Чона вытягивается, и он сокрушённо таращится на Пака, кажется, отказываясь принимать свою безумную догадку. — Хён, неужели ты… — Я станцую для тебя, Чонгуки, — опережает его Мин, наконец озвучивая то, о чём боялся даже думать последние годы. — Я буду танцевать столько, сколько ты попросишь. — Это значит, что ты вернёшься к танцам? — Чон даже не замечает, как переходит уже почти что на крик. Он приподнимается, подхватывая своего хёна за талию, и тут же сажает его себе на колени. — Это значит, что я вернусь к танцам. И Чонгук целует Чимина. Опять. Целует его так самозабвенно и отчаянно, вкладывая все свои чувства в этот поцелуй, вкладывая все те годы боли, когда он так усердно тренировался, занимаясь танцами, разучивал новые движения и связки, плакал от безысходности, думая, что у него нет будущего в этой сфере, и боялся. Он боялся подвести того рыдающего на кухне в одиночестве паренька, который сбежал от друзей, в надежде спрятаться от издёвок. Он боялся не научиться танцевать так же круто, как и он. Боялся не оправдать его ожиданий. Боялся предать свою мечту. Но сейчас этот одинокий паренёк с кухни больше не плакал. А маленький мальчик, который так страшился упасть и в итоге не подняться, взобрался слишком высоко и был уверен, что его вершина теперь недосягаема. Разве что для того, больше не одинокого, а теперь улыбающегося и смелого паренька, с кем он теперь готов разделить на двоих любое восхождение.