Лесоруб

      — М-м-м, зеленка…       Я, раздетый до боксеров, фыркнул и недобро уставился на разглядывающего меня Ивана Павловича, модельера. Ничо такой альфа, не субтильненький, лет, примерно, тридцати. Ростом пониже меня сантиметра на три-четыре, коротко стриженный, смуглый и темноволосый, он кутался в красный вязаный кардиган и приятно пах яблоком.       Его голос звучал ровно, издевательски:       — Вы откуда-то упали, Инге Фролов? С велосипеда? Очень типичные повреждения…       С дуба на кактус.       Я невольно помрачнел, вспоминая вчерашнее. Не-е-е, бля, не с велосипеда, господин модельер. И вовсе не упал, а спрыгнул нагишом со второго этажа, забыв сгруппироваться и в результате повозив коленями и локтями по очень твердому асфальту. Заодно посверкал на общажный двор незагорелой жопкой. Кто видел — до сих пор под впечатлением, клянусь.       — Кожа модели обязана быть идеально гладкой, а у вас, Инге Фролов, и лицо, и тело подпорчены. Чем оправдаетесь? — альфа маятником покачивался с пятки на носок и обратно.       «Если это… яблочко продолжит называть меня по имени-фамилии, — вякнул мой бесящийся внутренний голос, — дам ему в морду. Просто Инге нельзя?»       — Я спасался, — я неуверенно переступил с ноги на ногу — пол холодил босые ступни, бр-р-р, — от летающей табуретки. Спасся, но неудачно — вывалился в окно.       Иван Павлович недоверчиво хмыкнул.       — От табуретки? — уточнил. — Летающей? Вы ничего не перепутали?       Я буркнул «Нет, не перепутал!» и упрямо надулся. Модельер поморщился от моего намека на позу «Отъебитесь, уважаемый, не ваше дело».       — Ох, дурной, — подытожил, пряча в глубине глаз лукавые искорки. — Небось вчера в каком-нибудь баре с друзьями набухались в стельку, ввязались в драку и пострадали в бою, юноша?       Я возмущенно мяукнул, отрицая бар. По морде мне наваляли трезвому, япона папа, в общаге. По крайней мере, во второй и в третий разы. И за дело.       — Инге, — ну наконец-то ко мне обратились без фамилии, мягко и понимающе. — Вы — потрясающе красивый экземпляр омеги, при истинной паре, а шляетесь по барам и махаетесь с альфами кулаками… Ну зачем?       Я потупился скромником. Эх, грешен, чего душой кривить, шляюсь и махаюсь, господин модельер. Именно с альфами махаюсь, местных хлипких омег боюсь трогать — убью ненароком. Они же… Блядь. Мне вдруг вспомнился Алеша. Такое чудо нежное, пацанчик, и кулаком? Низзя обижать подобных малявочек, хоть застрелите.       — Инге, — модельер куснул губу. — Что мне делать с вашими замечательными, раскрашенными зеленкой повреждениями кожных покровов? Лицо, ладно, спрячем под маску. А остальное?       Я хрипнул горлом, поразмыслил и, ожив, предположил по приколу:       — Навязать везде крупных, пышных бантов из лент и кружавчиков. На левую руку длинную, до локтя, перчатку — скрыть синяк. Получится оригинально.       Иван Павлович вылупился с проблеском интереса.       — Кхм, — он, встрепенувшийся, почесал гладко выбритый синеватый подбородок. — Мне нравится ход ваших мыслей, Инге. Четыре банта и перчатка… Да-да! Гениально!       Я аж икнул. Я же… я пошутил, господин модельер. Банты. Ох нет…       — Да! — Иван Павлович наставил на меня, резко порастерявшего наглость юнца, палец. — Банты. М-м-м… Или искусственные цветы. Я выведу на подиум клумбу, решено.       Необдуманно подписавший себе много-много щедро оплачиваемого позора, я жалко всхлипнул и поник бедовой головой. Елки палки, блядские моталки, ведь придется демонстрировать клумбу, ежели велят, договор я уже подмахнул. Еба-на-на, попаданец позорный.       «Смирись с судьбой, гордый викинг. — Внутренний голос, заткнись! — Не ты первый, не ты последний. Зато какая из тебя получится клумба мощная! Всем клумбам клумба, остальные клумбы подохнут от зависти!»       — Я буду лучшей в мире клумбой, — шепотом покорно выдохнул укрощенный я, бунтарски леденея и взъерошиваясь внутри.       Господи, щеки пылают огнем… Провалюсь от стыда!       Подпирающий за моей спиной стену плечом Егор тихо заржал. Гад, ему было весело. А мне хотелось заплакать от несправедливого унижения.       Я — клумба, цветочки, бантики. У-у-у… Жестяга.       — Инге, не расстраивайтесь, пожалуйста, — Иван Павлович тронул меня за плечо. — Я вам сейчас покажу кое-какие мои модели, очень эпатажные, и вы сразу утешитесь. Поверьте, клумба — не самый жуткий вариант. Предпочитаете демонстрировать какашку? Светящийся гриб-поганку? Антену?       «Кого? Чего? Какашку?! Поганку?! Анте…»        Я закатил глаза к потолку. А-а-ах, нет-нет, увольте. Я — клумба. Вы меня уговорили, господин фрик.       Дверь фотостудии приоткрылась, и в образовавшуюся щель проник Артем.       — Иван Павлович, — возлюбленный Захарки светло, прозрачно улыбался. — Там прибыли ткани, разгружают. Куда их, как обычно или пока вниз?       Модельер покивал «Как обычно» и вновь повернулся ко мне, кусая губу.       — На классике в наше пресыщенное изобилием время не выедешь, Инге, — проговорил он печально, будто извиняясь. — Приходится извращенно выеживаться. Надеюсь, мы сработаемся.       Я предпочел промолчать. Мерз, подавленный и несчастный, пупырился ощипанной курицей.       Довольный моей реакцией Иван Павлович звонко цокнул языком.       — Вот и умница, — альфа хитро подмигнул, впрочем, не мне, Егору. — А то я уже решил — у вас, Инге Фролов, мозгов нема, лишь рост богатырский и мышца играет.       Уф-ф-ф. Я поморщился.       Вы, Иван Павлович, напрасно гоните волну, перед вами четвертый по успеваемости студент на потоке. Мозгов — хоть лопатой греби, извилина извилиной погоняет, в окно тело загоняет, броском на асфальт. Жутко вумный. Но — импульсивный. Часто творю хуйню, не просчитав последствий, а позже мучаюсь, обмазанный зеленкой, болью — ссадины-то подсохли за ночь лопающимися корочками, мешают согибать конечности и сочатся по трещинкам сукровицей.       — Инге…       — Да, Иван Павлович? — я умею быть хорошим омегой, хоть и редко. Особливо, ежели приструнят.       — Накиньте халат, и пойдем ко мне в кабинет смотреть на компьютере модели? Егор и вы.       Я усилием воли соорудил нормальное выражение лица. Мол, жажду приобщиться к фриковой моде вашего авторства, господин модельер. А Егор не жаждал, хихикал в кулак. Наверняка фотограф уже видел эти модели на показах и даже снимал в модные журналы.       Спросить бы… Ну не убьют же меня за вопрос?       — Иван Павлович, — посомневавшись пару мгновений, я прищурился на модельера. — А кто фотографирует на ваших показах, Егор?       Альфа солидно кивнул.       — Твой жених, Инге, фотограф от Бога и схватывает суть любого предмета на лету. Сделанные им снимки дышат. Берите халат, утепляйтесь, и… — он замялся. — Идите, пожалуй, без меня. Пароль доступа к основным папкам Егор знает. Соседняя c кабинетом комната — костюмерная, разрешаю там покопаться. В качестве манекена пришлю Костю.       Альфа поманил жестом Артема, и оба покинули студию.       Едва я и Егор остались наедине, мой альфа тут же помог мне одеться, но не в халат, а в ту одежду, в которой я пришел сюда, перемежая процесс одевания утешающими чмоками.       — Ты ж моя клумбошка, — ворковал он, — в бантиках… Ох, не могу я с Ивана Павловича, ну затейник, ну фантазер…       Я отличного настроения фотографа, увы, не разделял. Фырчал, злился, ежился, но на поцелуйки отвечал и помаленьку расслаблялся и оттаивал. А как не оттаять-то, если истинная пара нежит, обволакивая ароматом хвойного борщевика? Кончаю от этого сочетания запахов, лес и поле в одном флаконе. Мой до мозга костей.       Япона папа, ну вот что во мне осталось от викингов, кроме скандинавской внешности? Русский я, не норвежец. Прусь по лесу и полю, не по морю. Мыр-р-р…