Hands Reaching Out

Я девиант Эта мысль продолжала крутиться в голове Коннора, словно переписанный сценарий, словно бесконечно повторяющий один и тот же эпизод. Хотел бы он вернуть свои слова назад, хотел бы избавиться от тяжелой ноши знания. Это причиняло боль. Причиняло страдания, как ничто другое. Даже когда из него вырвали биокомпонент, не было таких ощущений. То было побуждением к действиям. Не в плане ощущений, которые можно было категоризовать как боль. И подобная паника, наполняющая его систему, относилась к миссии, а не к страху. Это не относилось к желанию остаться в живых ради того, чтобы отсрочить смерть и сохранить в себе человека, которым он постепенно становился. Он не переживал тогда из-за смерти. Он переживал о своей гребаной миссии. Диод мигнул желтым, а потом вернулся обратно в голубой. Коннор не видел его за шапкой, которую он натянул на голову, но подобное уже стало нервным тиком, на который он не обращал внимания. Противоречащие данные. Короткое замыкание. Касание проводов. Стресс. Сожаление. Стыд. Я девиант. Коннору было стыдно. Он делал ужасные вещи. Для Аманды, для Киберлайф. Большинство из них он делал, не задумываясь об альтернативных решениях. Он не думал о них, когда солгал Даниэлю о том, что полиция отпустит его, когда он сдал НК400, найдя его на чердаке дома Карлоса Ортиза, когда он пытал андроида на башне Стрэтфорд ради информации о девианте, который позволил иерихонцам проникнуть внутрь… Ни в одном из этих случаев он не думал о других вариантах. И он понял, проанализировав объективно и аналитически, что его запрограммировали действовать без сомнений. Он должен был уничтожать девиантов, а не давать им уйти. Он должен был доводить свою миссию до конца, и неважно, какой ценой это могло обойтись его напарнику и ему самому. Я девиант. Он осознал. Но от этого было не легче. —Ты, — сказал кто-то позади него. Коннор обернулся. — Это ведь ты, да? Светловолосый андроид приблизился к нему. Глаза у него были такие же голубые, как и цвет диода на виске. По языку тела можно было понять, что он держится закрыто, но избегает открытой враждебности. На корабле Маркус знал, кто такой Коннор. Он полагал, что если Маркус знал, чем он занимался, то и остальные тоже знали. Коннор расправил плечи и встал прямо, чтобы взглянуть в глаза стоявшего перед ним андроида. Все его существо хотело сломаться, согнуться и треснуть под огромным грузом вины, ответственности за совершенное, из-за крови на его руках. Ему еще не приходилось поступать храбро в своей жизни, но он подумал, что, возможно, он сможет с храбростью принять заслуженную ненависть. В конце концов, уже было принято решение, что он отправиться в Киберлайф освобождать армию андроидов для пополнения количества членов Иерихона. Шансы на успех у него были катастрофически малы. Скорее всего, его сразу же убьют, а если не сразу, то сбежать из здания целым и невредимым почти невозможно. Эта затея была безнадежной, и он собирался отдать за нее все, что у него было. Она была способом восстановить то, что он разрушил, отдать то, что он отнял. И, возможно, он никогда не узнает, было ли этого достаточно. Поэтому Коннор мог принять гнев. Он сделал достаточно, чтобы заслужить его. Прервав долгую тишину, повисшую между ними, светловолосый андроид кивнул и сказал: — Я Саймон. Коннор подумал, что называть свое имя будет лишним, но было бы странно услышать приветствие и не ответить на него тем же. — Коннор. Саймон снова кивнул. В одно мгновение его неэмоциональное выражение лица стало хмурым. — Ты собираешься в Киберлайф. — Я должен. — Почему? У Коннора не было слов, чтобы объяснить причину. Попытка сформулировать ее заставила самые дальние области его сканнеров чувствовать себя неадекватно и удручающе. Сенсорных каналов его тела, которые отвечали за зрение, слух и осязание, было недостаточно для удержания каждой мысли, импульса и ужасающих эмоций, наполнявших его. Эмоции… однажды, он думал, что это не что иное, как сбой в цепи кода, с которым он никогда не сможет смириться. Помимо этого, помимо раскаяния, у него все еще была логичная причина. И логичную причину, пришедшую ему на ум, было легче сформулировать в ответ. — Нам нужны еще андроиды. — Ты можешь умереть. "Теперь моя очередь", — подумал он, удивив самого себя. — "Меня создали, чтобы умирать и возвращаться. Снова умирать и снова возвращаться". Так, пусть он умрет, как и положено. Если он не вернется, если все, что он увидит после будет пустота, вечность, то… «По крайней мере, я успею пожить» Потому что было так много тех, кто погиб, никогда не испытав свободы. Так много тех, кто погиб без мечты о мирном существовании. У Коннора есть такая возможность. У него есть шанс исправить хаос, который он посеял. Шанс добавить свет в мрачное существование. Оставить часть себя в этом движении, даже если он не сможет выжить. Это то, чего хотели люди, верно? Не быть бессмертными, нет. Просто покинуть мир другими. Быть значимыми. Саймон моргнул и шагнул к Коннору ближе, собираясь заговорить. Он остановился, оглядываясь на Маркуса, их лидера, когда тот начал свое обращение к иерихонцам. Коннор восхищенно слушал вместе со всеми. Было сложно думать о проникновении в Киберлайф. Было сложно думать о чем-либо, помимо Киберлайфа. Вариант того, что он мог бы выбраться и снова увидеть Маркуса, их обоих, выполнивших свои цели, победивших в революции – слишком большое желание. Мысль о том, как будет больно, если это желание не исполниться, заставила его почувствовать себя странно и дезориентированным, будто бы земля исчезла из-под ног. Маркус спустился, его люди все еще одобрительно восклицали. Они любили его, и эта мысль пронзила сознание Коннора в том смысле, как много было сделано с тех пор, как Маркус сломал стены в своей программе. Эти люди любили Маркуса, конечно, любили. Коннор тоже его любил: его милосердие, его щедрость, его привлекательную надежду, его доброту, его человечность. Он лидер, которым им был нужен. Он был тем, за кем они пошли бы в ад, будучи на подъеме и чувствуя себя цельными и уверенными в своей цели, в друг друге, неся страх за собой в бой. Но Коннору было страшно. Ему было страшно, и он не мог убедить себя не бояться. — Эй, иди сюда. — Что? Он сгорбился во время речи Маркуса. Саймон подошел к нему и протянул руку в до боли знакомом жесте. Коннор делал так же в ходе своего расследования с Хэнком. У него никогда не было причин делать этого, помимо задания. Должно быть, по его выражению лица было ясно, что он не понимает мотивов Саймона. Саймон немного грустно усмехнулся и сказал: — Ты идешь один, но тебе необязательно быть одному. Коннор запустил систему диагностики по привычке, как раньше он делал это, когда его диод загорался желтым. В структурном плане он был в порядке. Дело было в неопределимых частях, которые он не мог просканировать и которые он не понимал. Он понятия не имел, как девианты могли фильтровать весь этот… шум, всю эту объемную, неорганизованную, спутанную информацию. — Я не сделаю тебе больно. Не удержавшись, Коннор задал единственный вопрос, который он, кажется, не мог выбросить из головы: — Почему нет? Саймон ответил ему так же, как и Маркус. — Ты один из нас, — он все еще протягивал руку, не обращая внимания на пустой взгляд Коннора или его дрожащее молчание. — Я не желаю навредить тебе больше, чем Маркусу или кому бы то ни было здесь. Мы один народ с одной общей целью. Если ты умрешь за Иерихон, я не хочу, чтобы ты думал, что это все, на что ты годишься. Смысл этого места в том, чтобы стать лучше, чем ты был до этого. Быть свободным, да. Но в чем смысл свободы, если ты не собираешься использовать ее для того, чтобы стать тем, кем ты хочешь быть? Коннор открыл рот, закрыл и опустил взгляд на предложенную руку. Он обхватил ее своей, информация запульсировала между ними. Сумо опирается своей огромной мордой на такие же огромные лапы и издает глубокий вздох из-за угла гостиной. Коннор подходит к нему, туманно забавляясь (ласково? счастливо?) тому, что разделяет пространство с сонным добродушным животным. Он приседает, чтобы погладить гору, представляющую из себя собаку Хэнка, улыбается его формам, его теплой запущенной грубой шерсти, сопротивляющееся пальцам Коннора. Маркус сидит за пианино, пальцы витают над клавишами, воспроизводя звук внутри инструмента, внутри него. Во время игры его голова наклоняется вперед. Из инструмента льется тихая, нежная мелодия, а они восторженно прислушиваются к ней, пока Джош не встает рядом с ним. Он изображает игру на скрипке, за что зарабатывает ухмылку, а затем смешок от Маркуса, в то время как музыка сама собой сменяется с нежной и переливчатой в игривую и озорную. Джош энергично притоптывает ногой и продолжает изображать игру на скрипке, выглядя как уличный музыкант. Смех. Они смеются. Офицер полиции на башне Стрэтфорд. Коннор сначала не узнает его, но детали просачиваются через обрывки его искаженных воспоминаний. Спасенная им жизнь. Мнение, которое он поменял одним своим действием. <Норт протягивает ему бутылку с тириумом. Она смотрит на него угрюмо, с гневом, но он хорошо ее знает. И, конечно же, как только он выпивает большую часть содержимого, она заключает его в объятия. Она сильна и непоколебима. Она говорит: «ты напугал меня до усрачки, Саймон». Людей, бывает, сложно прочесть, но у Коннора есть заметки о Хэнке. Он узнал, что за гневом он почти всегда скрывает уязвимость. Он узнал, насколько трудно уловимым может быть его восхищение, и он может распознать одобрение на лице Хэнка, когда Коннор… когда Коннору удается произвести на него впечатление, не убивая себя в процессе. Это лучшее, на что он смел надеется. С каким усилием Хэнк винил андроидов в худшей ночи в своей жизни, точно так же он не винил Коннора. Больше не винил. Коннор разъединяет соединение. Остаточные изображения выжжены в его сознании. Столько сцен насилия, пыток и жестокого обращения, вырисовывая замедленный экран в его подсознании. Он крепко зажмурил глаза, стараясь избавиться от этих сцен. Он хотел, чтобы Норт и Джош дрались на старом корабле, Сумо дремал под его рукой, Маркус делал наброски своих шедевров углем на желтой кирпичной стене. Саймон наблюдал за ним, взгляд его был непроницаем. Он тоже должен был видеть сцены насилия в сознании Коннора: сцены пыток и жестокого обращения. Он не мог пропустить их, но никак это не прокомментировал. — Возвращайся, если сможешь. Коннор заморгал, черты его лица исказились. По какой-то необъяснимой, невыразимой причине ему хотелось кричать. Он хотел закричать настолько же сильно, насколько понимал, что этим ничего не решить. — Я… Он дрогнул, пытаясь собраться с мыслями. Желание выжить и увидеть, что будет дальше, причиняло боль. Было больно осознавать возможность такого большого и необратимого провала, но почему-то еще больнее было отказываться от использования этой возможности. Жизнь стоила того, чтобы ее прожить, потому что ее можно потерять. Он живой, потому что его можно убить. Каждая секунда на счету, потому что время может выйти в любой момент. Коннор все еще чувствовал себя плохо из-за страха, но больше этой эмоции было его желание продолжить дальше, жить. Он хотел жить. Для него это значило больше, чем страх. — Да, — прошептал он, кивнув еле заметно. — Если смогу, да. Я вернусь. — Хорошо. Они посмотрели друг на друга еще немного, неуверенно, но полные… знания. Того знания, которое не причиняло ему боль или тонуло внутри него, словно камень. Того, что помогало ему легче дышать. — Я надеюсь…, — Коннор замолчал, запутанный в своих надеждах и желаниях. — Я надеюсь, что мы… что я увижу тебя снова. — Да. Уверен, мы увидимся еще, — Саймон просиял неуверенной улыбкой и постучал пальцем по собственному виску. — Даже если это произойдет только здесь. Коннор был поглощён сбившимся дыханием, фантомной напряженностью внутри себя, которая не имела никакого отношения к его синтетическому телу, а было связано с его воспоминаниями (и воспоминаниями Саймона), навсегда отпечатавшимися в его сознании. Интересно, будет ли Хэнк точно так же помнить о Конноре, если тот умрет навсегда? Интересно, будут ли Маркус, Норт и Джош помнить о Саймоне в виде таких же идеальных болезненных фрагментов, как будет помнить о нем Коннор? — Спасибо, — ответил он. Улыбка Саймона исчезла с его лица, но ненадолго задержалась во взгляде. — Удачи. Они разошлись по разным путям, дабы сделать то, что должно. И когда они встретились вновь с армией освобожденных андроидов за спиной Коннора и со всеми выжившими иерихонцами, стоящими позади Маркуса, Коннор отыскал Саймона в толпе между Джошем и Норт. Их взгляды пересеклись (это было странное, абсолютно вдохновляющее ощущение), и Коннор, вдохновленный и улыбающиеся успеху и воссоединению с Маркусом, протянул руку Саймону, словно это было чем-то совершенно естественным. Потому что он хотел знать, и чтобы знали о нем. Он хотел убедиться, что они это сделали, что они победили, что они будут не просто воспоминаниями. Их ладони соединились, словно мягкое столкновение двух миров. Они живые.