Вечные ценности

Есть люди, в которых хочется верить. Савада Тсунаёши никогда не был одним из них. Даже его Хранители признавали, что это совершенно обычный парень. Его победы выглядели чудом, везением, были тщательно спланированы более опытными людьми. И всё-таки даже самый обычный и, казалось бы, давно знакомый человек может удивить, открывшись с новой стороны. И Савада Тсунаёши сумел удивить всех, вовсе не ставя такую цель. Его невероятное Пламя, не уступающее в силе Пламени Бермуды, ошеломляло – ведь ни один из присутствующих не сумел бы повторить то, что делал Тсуна. Но и это не было пределом. Шахматноголовый с лёгкостью прошёл через Пламя Мрака, заставив Аркобалено – нынешних и бывших – скрипеть зубами от ненависти. Разбил ряды союзников, придавил к земле своим Пламенем, посмеявшись над их нелепыми попытками сопротивления. Тсуна сражался уже давно. Савада потратил невероятное количество сил в попытке совершить невозможное. Но всё-таки он поднялся первым – трясясь от напряжения, с силой упираясь в землю руками. Он поднялся первым и сказал, что не позволит кому-то так просто уничтожить жизни его друзей. А потом вокруг него тоже вспыхнуло Пламя. Аркобалено и их представители с изумлением смотрели на золотой покров, окутывающий каждого из них, поддерживающий силы, иррационально возвращающий надежду на лучшее. – На твоём месте, – неприятно усмехнулся Шахматноголовый, – я бы беспокоился о собственной жизни, Савада Тсунаёши. Ведь в списке претендентов на роль нового поколения ты первый. – Я знаю, – усмехнулся в ответ Тсуна. – И готов к этому. Но не готов жертвовать другими. Хватит ли твоим пустышкам столько Пламени? И воздух загудел от жара. Плавилась земля, горело, казалось, небо, сам Шахматноголовый был вынужден защищаться от этого злого огня, но и Аркобалено, и их представители, и даже Вендиче были отгорожены от бушующей стихии золотым куполом. – Как интересно, – шаман наклонил голову набок. – Сложно ожидать чего-то подобного от посредственного мальчишки. Что же даёт тебе такую силу? – Любовь, – сказал, как отрезал Тсуна. В такие моменты он всегда становился убийственно честным. – Любовь? – переспросил Кавахира со странной интонацией, но уже без издёвки. – Не самая плохая эмоция. И что же, твоя любовь так сильна, что ты готов отдать всего себя на защиту малознакомых людей и бывших врагов? – Эти люди – мои союзники и друзья, – упрямо качнул головой парень. Шаман молчал, наблюдая за полыхающим миром. Пламя не давало ему приблизиться к остальным. Было бы очень интересно узнать, как долго Тсуна сможет продержать его, ведь Шахматноголовый не был ограничен во времени, а Савада рано или поздно свалился бы от истощения. Но раз уж мальчишка так хочет спасти предыдущее и своё поколение, почему бы и не дать ему то, чего он желает? Ведь Кавахира уже убедился, что тот сможет оплатить жизни двух поколений Аркобалено. Вопрос только, будет ли сам Тсуна рад, когда осознает, что потерял? – Что ж, Савада Тсунаёши, ты прав, и действительно есть ещё один способ насытить пустышки Пламенем. Мне долгое время не встречались люди, способные на это, но если твоя любовь к друзьям так сильна, как ты утверждаешь, я могу предложить тебе выгодную сделку. – Что я должен сделать? – тут же встрепенулся Тсуна, и Кавахира мысленно горько усмехнулся такой юношеской порывистости и горячности. Сам он давно уже не испытывал сильных эмоций, но только в таком возрасте, в каком сейчас был Савада, и возможны великие свершения. Тогда, когда ты ещё веришь, что любовь и дружба могут преодолеть всё. – Пойти со мной, – хмыкнул шаман, – доказать силу своей любви. – Наверняка очередной обман, – нахмурился Верде. – Не вздумай, Тсуна! – одновременно с ним сказал Реборн. – Это может быть ловушкой. – Ну, что скажешь, Савада Тсунаёши? Готов рискнуть? – Я от своих слов не отказываюсь, – упрямо качнул головой мальчишка и вышел за пределы щита, не давая остальным ни шанса, чтобы попытаться его остановить. Шаман протянул ему ладонь, которую Савада, чуть помедлив, сжал. В следующий миг оба пропали. Созданный из Пламени Неба щит держался ещё час, прежде чем выпустил наружу растерянных, уставших, нервничающих людей. Ещё две недели о Тсуне ничего не было слышно. Не сговариваясь, все участники битвы Представителей забыли о прежних спорах и войнах и просто ждали каких-то вестей. Вонгола и Хранители искали своего Дечимо, но древний шаман умел скрываться от всего мира, и даже Вендиче не могли открыть портал к нему. Аркобалено подняли свои связи ради того, чтобы найти одного-единственного мальчишку, рискнувшего всем ради чужих людей. Они даже обратились к Талботу, но кузнец, выспросив об обстоятельствах разговора, помрачнел и отказался что-либо объяснять. Плакала Юни. Даже Джессо пустым взглядом смотрел в никуда, пытаясь через отражения найти, куда бы мог деться Савада. Безрезультатно. Спустя две недели перед каждым из Аркобалено появилась иллюзия Шахматноголового, сообщившая, что Проклятие будет снято, новое поколение Аркобалено будет избрано только через восемьдесят лет, а Савада Тсунаёши вернётся сразу же, как только будет на это способен. Посоветовал скрыться на время взросления, потому что на возвращение облика будет затрачено их собственное Пламя и почти два года Аркобалено будут беззащитны. Вопросы и проклятия шаман традиционно проигнорировал. Когда на бывших проклятых младенцев начались нападения всякой шушеры, как-то узнавшей о том, что они слабеют, Аркобалено вынуждены были внять совету. И вот, спустя два года Реборн вернулся, чтобы сказать спасибо своему ученику. Эти два года из своего убежища он внимательно следил за Дечимо, одним из первых узнав о его возвращении, знал он и о принятии поста Десятого Вонголы, и о принимаемых Тсуной решениях. Знал и о том, что многие замечали в Саваде странности после его возвращения от Кавахиры. Внешне тот был здоров и старался вести себя, как и прежде, но больше не мог вызвать Пламя той же силы, а от его решений веяло холодным расчётом. Это было неплохо для босса мафии, но слишком непохоже на Тсуну, которого знали его друзья. Наверное, поэтому, войдя в его кабинет, Реборн споткнулся на привычном обращении. – Хаос, …Тсуна. Он ожидал чего угодно – от радости до злости, но не спокойного кивка и вежливой улыбки. – Здравствуй, Реборн. С возвращением. И всё. Ни проблеска эмоций, ни прежних возмущённых воплей и горы вопросов. Ни требований отплатить за помощь в снятии Проклятия. – Смотрю, осваиваешься в новой роли? – Реборн кивнул на горы бумаг в кабинете босса, самовольно устроившись в кресле для посетителей. Даже если с учеником что-то не так, он не собирался отказывать себе в старых привычках, а это кресло он всегда занимал при разговорах с Тимотео. – Пришлось, – немного устало улыбнулся Тсуна. В глазах мелькнула скука, будто этот вопрос он слышал сотни раз и уже устал придумывать оправдания. Возможно, что так оно и было, поэтому Реборн не стал напоминать, как рьяно ученик отказывался от этой роли. Киллеру вообще вдруг показалось, что если он не будет задавать вопросы, поддерживая этот странный диалог, Савада будет улыбаться этой вежливой улыбочкой без грана* прежнего тепла и пустым взглядом рассматривать посетителя. Стало жутковато. Что Шахматноголовый сделал с Тсунаёши, чтобы снять Проклятие? К счастью, Тсуна всё-таки не оправдал подозрений: помолчал, дожидаясь новых реплик, не дождался и спросил: – Что привело тебя сюда? – Если помнишь, – фыркнул Реборн как можно более нахально, – я всё ещё твой репетитор. Тсуна поднял брови, тщательно изображая недоумение: – Мне казалось, всё должно было закончиться с принятием поста Десятого. Разве не этого ты добивался с самого начала? Бессмысленный разговор уже начал поднадоедать. А Реборн всегда предпочитал идти в атаку вместо того чтобы выжидать. – И всё-таки я здесь и, судя по тому, что я вижу, твои надежды закончить обучение преждевременны, ученик. Вот теперь в лице Савады промелькнул первый проблеск интереса – слабого, чуть тлеющего, но искреннего. – Разве я плохо справляюсь? – Пока – вполне неплохо, но, похоже, ты позабыл мои самые главные уроки, без которых ни один босс не сумеет продержаться долго. – Какие же? – Ты должен заботиться о благе Семьи. Ты это делаешь. Но этого недостаточно, ведь благо Семьи состоит из блага каждого её члена. Ты должен ценить не только Вонголу, но и каждого из тех, кто помогает её процветанию, – наставительно сказал мужчина. – Я ценю! – в голосе мелькнул намёк на возмущение. – Допустим. Но и просто ценить – недостаточно. Ты должен любить свою Семью. Такой, какая она есть, – Реборн внимательно следил за лицом Дечимо и только поэтому смог заметить слабый отблеск неуверенности. И это подсказало, что он на правильном пути. – Или ты сейчас можешь сказать мне, что любишь Вонголу? Всякий намёк на улыбку исчез с лица Тсунаёши. Он холодно взглянул на репетитора: – Пока что я делаю всё, что в моих силах. – В силах дона Вонголы? Безусловно, – Реборн встал, нависая над учеником. Листы бумаги полетели на пол, когда мужчина двумя руками упёрся в столешницу, перегнувшись через стол. – Но я не вижу за твоими поступками решений Савады Тсунаёши, своего ученика, истинного наследника Примо. И мы оба знаем, когда ты изменился. – Реборн… – Нет, Тсуна. Ты не будешь уходить от ответа в разговоре со мной, как из раза в раз ты проворачиваешь это со своими Хранителями, Тимотео и отцом. Я хочу знать, больше того, имею на это полное право: что с тобой сделал Шахматноголовый? Тсуна долго смотрел изучающим взглядом на своего репетитора. Теперь Реборн так ясно видел обуревающие его сомнения, как будто оба вернулись на несколько лет назад, и Никчёмный Тсуна снова боялся признаться Сасагаве Киоко. – Как всегда всё знаешь, – наконец, усмехнулся Савада, закрывая глаза рукой и откидываясь на спинку кресла. – Хорошо. Тебе я скажу и надеюсь, что между нами это и останется. Хоть я и не представляю, чем можно помочь в моей ситуации, я всё ещё помню ту детскую веру, что ты можешь совершить всё, что угодно, если только захочешь. Реборн дёрнул уголком губ. Они никогда не говорили с Тсуной об этом: он сам не видел в этом особого смысла, зная законы мафии, а Тсуна вряд ли мог подумать о подобном признании репетитору, постоянно втравливающему его в опасные для жизни ситуации. И всё же теперь Тсунаёши с лёгкостью сказал, что вовсе не ненавидел Реборна, втянувшего его в криминал, а сам Реборн с горечью подумал, что это пятнадцатилетний мальчик совершил для него невозможное. Для всех них. – Помнишь, Шахматноголовый спросил, что даёт такую силу моему Пламени? А потом добавил, что любовь не самое плохое чувство, и если она окажется достаточно сильна, он снимет Проклятие и не будет выбирать новых Аркобалено. Позже, когда мы пришли в то место, что он называл домом, Шахматноголовый уточнил, что срок выбора следующих Аркобалено и сила моей любви к друзьям зависят напрямую. Буквально. Со своим вопросом про любовь к Вонголе ты попал в точку. Я не могу её испытывать. Вообще. Отдал её полностью, чтобы наполнить пустышки – сначала любовь к друзьям и семье, потом детскую привязанность к Киоко и Хару, вслед за этим пошли мелочи вроде любимого дела, любимого блюда и прочее. А Шахматноголовый стоял рядом и говорил срок, на который каждое отданное мной чувство и воспоминание помогает отсрочить выбор нового Аркобалено. Когда он сказал: «Шестьдесят три года», – я понял, что мне больше нечего отдавать. И тогда я вспомнил о ненависти, которую чувствовал к Бьякурану, когда погибла Юни. Её было не жалко, не после того, как я отдал самое ценное, что у меня было. Вслед за ненавистью я отдал злость, страх. Но они были не так сильны, как любовь. Я сумел отсрочить выбор ещё на двадцать лет, но… Я не сразу понял, почему Шахматноголовый несколько раз переспросил, готов ли я платить такую цену. Она действительно оказалась высока. Реборн повернул голову, устремив взгляд в окно. Пальцы киллера тихо стучали по подлокотнику кресла, в которое он вернулся, едва Тсуна начал рассказ. Хорошо, что вернулся. – Почему же ты тогда согласился стать боссом Вонголы? – спросил мужчина, и голос его был лишь немного более хриплым, чем обычно. Ерунда. – Когда я вернулся, я понял, что мир для меня стал каким-то безвкусным. Бесцветным. Мне пришлось заново учиться вызывать Пламя. Но нападения мафиози или споры с ними же в зале переговоров хоть как-то развлекали – страха-то у меня не осталось. Смотрю на них и не могу понять, почему же я раньше так нервничал, если большая их часть сами готовы стелиться под Вонголу? – Не стоит недооценивать противников или даже союзников, – по привычке заметил Реборн, и Тсуна рассмеялся. – Я прекрасно знаю о том, на что они способны и не умаляю их умений или силы. Просто… это сложно объяснить. Реборну очень хотелось спросить, зачем же тогда Тсуна вообще на это пошёл, но он очень хорошо понимал, зачем. Возможно, он понимал причины Тсуны даже лучше, чем его ученик сейчас. – Эй! – поднял руки Тсуна, словно отгораживаясь от пристального взгляда, в котором замечал теперь слишком много благодаря интуиции, не заглушённой больше постоянно сменяющимися эмоциями. И это почему-то отзывалось в груди тянущей болью, хоть он и был уверен, что разучился чувствовать душевную боль. – Всё в порядке! Я же здесь. Жив. Здоров, – последнее слово, впрочем, прозвучало с некоторой долей сомнений. Говорить о душевном здоровье при таких симптомах стоило с осторожностью. – Конечно, – тут же согласился Реборн, прекрасно понимая, что такое существование жизнью можно назвать весьма условно, но не собираясь сдаваться. Если уж даже в таком состоянии Тсуна верит в него, то с чего ради он должен опускать руки? Выход найдётся наверняка, надо только тщательно его поискать, а пока… – Поэтому даже не надейся отвертеться от дальнейших уроков, имей в виду. Не собираюсь позволять всяким недоучкам позорить меня как учителя. – Ну, раз ты так ставишь вопрос, то выбора у меня нет, – слабо улыбнулся Тсуна, с удивлением прислушиваясь к собственным эмоциям и различия в них предвкушение и радость. – Именно так. Начнём, пожалуй, сегодня. «Кое-что в этой жизни всё-таки не меняется», – с весёлым изумлением осознал Савада, сам не понимая, почему такое предсказуемое решение Реборна вызывает в нём восторг. А потом догадался: потому, что он действительно изумлён, ведь, с объективной точки зрения, киллер не должен был оставаться с бывшим учеником и продолжать его обучение. Но он оставался. И его энергия и кипучая деятельность заставляла взбодриться всех Хранителей, почти отчаявшихся вернуть своего босса, и Тсуну, и особняк Вонголы. Реборн занимался любимым делом – создавал хаос на своём пути, стремясь растормошить ученика, и понимал, что какой бы сволочью ни был Шахматноголовый, он оставил для них лазейку. Видимо, даже древнему шаману не хотелось лишать Тсунаёши человечности: он забрал только то, что Савада уже чувствовал. Значит, цель киллера не так уж и сложна – научить Тсуну заново любить и ненавидеть, злиться и даже бояться. Как раз по его профилю. Реборн твёрдо намерен вернуть себе ученика. Во всех смыслах.