shoot me

— Это тебе не игрушка, перестань так делать. Взгляд Сынджуна цепок и серьёзен; отмечает каждое чужое движение про себя, контролирует на расстоянии или создаёт иллюзию контроля. Ли проводит кончиком языка по губам, хмурится; ловит ответный тяжёлый взгляд на самом себе где-то в районе ключиц. Мингюн вертит револьвер в пальцах так, словно он игрушечный. Не боится случайно надавить на курок; на сто процентов уверен — пули три из пяти точно имеется. Для него вся эта ситуация подобна детскому лепету — как и любое слово Сынджуна, адресованное ему. — Я же не говорю тебе, что тебе не стоит носить свитера и рубашки с этими блядскими вырезами, почему тогда ты имеешь право говорить, что делать, а что не делать мне? Сынджун — ни слова в ответ. Плечи расправлены; взглядом скользит по кожаной обивке кресла, в котором напротив сидит Мингюн. Напряжение между уже почти на физическом уровне. Мингюн хмыкает в ответ на скривлённые в усмешке чужие тонкие губы. — Ты вообще имеешь представление, что значит игрушка, хён? Мингюн давит, и если раньше всегда это делал физически, то сейчас — вау, новый уровень. Вот что значит повестись с Ли Сынджуном. На деле же Мингюн бы поспорил — он всегда умел давить нужными словами нужных людей, просто применять необходимо правильно; в соизмеримых дозах на каждого человека. Окно хлопает само по себе от сквозняка — в соседнюю комнату кто-то входит. Мингюн никогда особо не интересуется тем, что происходит за пределами их комнаты. Важно только здесь; важно только прямо сейчас. Сынджун откидывается на спинку стула. Нога на ногу, руки скрещены на груди; взгляд тяжелеет. Вновь кончик языка по губам — Сынджун давит очередную ухмылку в себе, потому что видит, как Мингюн наблюдает и перехватывает каждое движение. — Я не боюсь твоего револьвера, если ты об этом. Мингюн, прокрутив оружие на пальце в очередной раз, выстреливает в потолок. Глупо, необдуманно: за дверью крики и паника. Сынджун молча моргает, даже не дергается — спасибо, Пак Мингюн, ты уже не оригинален со своими угрозами. — Даже так, всё равно нет? Ли передёргивает плечами, тогда как взгляд Пака вовсе не на них. Чуть ближе — ключицы; расстёгнутые пуговицы простой фланелевой рубашки — Ли Сынджун умеет выглядеть потрясающе даже в повседневном. Тонкие пальцы отстукивают по собственному предплечью в почти вечном ожидании. Сынджуну нравится накаливать обстановку и раз за разом это становится лучшим развлечением. — Следующий будет холостой. И не то чтобы старший умел просчитывать вероятность или хотя бы хотел этого. Так выходит почти всегда, словно по заранее прописанному сценарию. Жалко только владельцев — наверняка кучу денег тратят на ремонт своего заведения. Мингюна ничего не стоит разозлить. Он вскакивает с места и в пару шагов преодолевает расстояние между; дулом пистолета прямо под подбородок, набирает воздух в лёгкие шумно. Сынджун снова ведёт языком по губам, не боится совсем. Так происходит всегда: Сынджун доёбывает, Мингюн напрягается, теряет самообладание, угрожает. С довольной улыбкой уголком губ Сынджун отмечает про себя смену оружия в этот месяц — в прошлом Пак таскался с дробовиком, и почти спалился. Ещё месяцем ранее был нож. Шрамы затягивались долго, с тем учётом, что Сынджун до последнего ковырял их. Мингюн хватает Сынджуна за волосы — крепко, больно, не даёт отстраниться. Гнев отчётливо виден на лице Пака, Сынджуна это забавляет, признаться честно. Забавляет даже тогда, когда Ли слышит сжимающуюся пружину над курком — Мингюн готов надавить до конца и застрелить к чертям, но медлит. — Что, если я тебя прямо сейчас пристрелю? Будешь рад? Сынджун в открытую смеётся. И не то чтобы он желал поскорее сдохнуть, но. — Ну давай. Я жду. Мингюн посмеялся бы вместе с Сынджуном, если бы не. Он тянет за волосы Сынджуна к себе; губами в губы резко, с рыком; не целует — кусает. Сынджун всё ещё смеётся, но уже приглушённо: рукой себе позволяет в чужие выбеленные волосы, тогда как свои — чёрные, словно смоль. Неприятная боль импульсом пронзает тело — Мингюн хватку в волосах не ослабляет, чужую тонкую губу прокусывает без сожаления. Смех Сынджуна сменяется болезненным возгласом; на языке железный привкус на двоих. — И это всё, на что ты способен, да? — после приглушённо, почти шёпотом в недопоцелуй. Рукой скользит к шее, пальцами забирается за воротник идеально выглаженной белой рубашки. — Ты можешь лучше, Пак Мингюн. Ответный рык Мингюна тонет в сынджуновой шее. Опрометчиво кидать оружие, зная технику безопасности — в этом весь Пак. Звук падающего револьвера глушится мелковорсовым ковром — сегодня повезло; Сынджун раздвигает ноги, чтобы Мингюну встать удобнее. Ли готов к новой сильной хватке в волосах, болезненным укусам, меткам; хочет, нуждается в этом, подаётся навстречу каждому укусу, что получает, но даже не стонет. — Если тебе так хочется сделать мне больно — просто сделай это. Мингюна злит, раздражает. Пальцами судорожно по пуговицам чужой рубашки — с жалобным треском несколько отлетает в сторону, оставшиеся слишком крепкие для этого. Сынджун сам снимает плотную ткань через голову, откидывает в сторону; коленом в пах Мингюна; знает, как и куда давить даже на ощупь. Мингюн же Сынджуна перехватывает за руки, дёргает на себя, чтобы ладонями потом за талию, а губами снова в губы. Одежда остаётся валяться на полу слишком быстро; Мингюн опрокидывает Сынджуна на пол и нависает сверху. Ли же по привычке колени раздвигает и упирается ими в чужие бока, пока Мингюн его шею терзает зубами. Стонет совсем тихо, да и от боли скорее, нежели от возбуждения. Бёдра приподнимает — членом о чужой живот, чтобы хоть малейшую стимуляцию. Мингюн одной рукой за бедро ловит: рывком прижимает к полу, не даёт двинуться, сам — губами по плечам и до боли зубами в смугловатую кожу. Языком по старым бледным шрамам — так необходимо; напоминание о прошлом. — Думал, я романтик, Ли Сынджун? — Мингюн языком размашисто лижет по новой метке, приподнимается, чтобы взглянуть на старшего под собой. — Милостей и осторожностей не будет. Сынджун срывается на короткий стон, жмурится, когда чувствует в себе несколько пальцев сразу. Мингюн не то чтобы торопливый, но злится: зубами — во внутреннюю сторону бедра, чтобы оставить новый засос; рукой двигает быстро, неосторожно; любые попытки двинуться навстречу пресекает. И хорошо, что Сынджун заранее знал, чем всё закончится — самоподготовка никогда не бывает лишней, особенно когда Пак Мингюн. Мингюн Сынджуна переворачивает на живот и сразу ставит на колени: это у Пака любимое, в этой позе можно всё. Сынджун выгибается, выдыхает хрипло; локти болезненно ноют, как и колени. Шумно втягивает воздух, когда Мингюн ладонью размашисто бьёт по ягодице. Кожа краснеет от удара, неприятно ноет несколько секунд; Сынджун упрямо дёргает бёдрами в попытках поторопить младшего. Отдалённо слышит шелест обертки и шлепок защиты по возбуждённой плоти. Первый толчок опустошает сознание, однако Сынджун всё ещё имеет желание Мингюна позлить. Он приподнимается, упирается ладонями в ковёр и выгибается вновь. Пак тут же рукой в тёмные волосы на затылке, сжимает и заставляет опуститься обратно. — Знай своё место. Мингюн срывается на быстрый темп почти сразу же; Сынджун болезненно стонет. Пальцы проскальзывают по телу из-за влажной кожи и остатков смазки на подушечках, Мингюн матерится сквозь зубы. Сынджун, словно назло — ни единого лишнего звука, изредка лишь коротко стонет; в основном — шумно дышит. Мингюн вжимает Сынджуна лицом в пол, рычит; россыпь алых меток появляется на лопатках и плечах. Толчки становятся резче: Сынджун теряет связь с реальностью на несколько секунд; яркие всполохи контрастируют с темнотой под веками от малейшего движения. Рычание Мингюна становится ближе — Пак хватает Сынджуна и тянет к себе за волосы. Телом к телу; чужие зубы на проколотой мочке; сильные руки, что держат крепко и не дают далеко сдвинуться даже от толчков. Мингюн теряет самообладание второй раз за этот вечер — идёт ва-банк, потому что Ли ёбанный Сынджун. Ёбанный никем иным, как самим Мингюном. Сынджун кончает первым: вопреки любым словам надрачивает сам себе и стонет высоко, протяжно; голову откидывает на сильное плечо позади. Мингюн руками по телу медленно скользит в контраст с сильными и быстрыми толчками; ладонь задерживает на шее и сдавливает — задушить бы собственными руками. Сынджун ухмыляется, постепенно приходя в себя: собственной ладонью за спину и по чужой пояснице нагло чуть отросшими ногтями. — Лучше бы ты пристрелил меня, Мингюн-а. Мингюн в ответ — довольная ухмылка в изгиб шеи, зубами вновь по влажной коже до боли. Не боится оставить следы на чужом теле — знает, что это необходимо. Кому больше — не уверены оба. Сынджун изворачивается в чужих недообъятиях; сам губами по чужим покрасневшим губам совсем невесомо — не благодарность, но. Мингюн выходит из разомлевшего тела и давит Сынджуну на плечо, чтобы тот вновь опустился на пол. Знай своё место, Ли Сынджун. — Лучше бы я задушил тебя собственными руками.