We are buried in broken dreams

      Имя ей кажется это таким странным, но в то же время смутно знакомым. Произнесено оно настолько проникновенно, что слабость сковывает тело вмиг, сея рой сомнений одним лишь словом в мыслях, где выстроен кропотливо идеальный порядок. В его голосе ведь столько боли и призрачной надежды слышится. Губы незнакомца подрагивают даже слегка, и она понимает теперь, что он не видит её. Незнакомец не видит абсолютно ничего, но поворачивает голову всё же в её сторону уверенно, рвано дыша и одними губами теперь повторяя имя, что отзывается в голове её оглушительным эхом.       Электра?       Всего лишь один её короткий выдох. Всего лишь одна секунда, которая меняет всё, выбивая весь кислород из лёгких Мэтта, разбивая вдребезги всю готовность сражаться, и смерть даже не кажется ему такой уж страшной. Ему бы окончательно убедиться в том, что это она, ведь воспоминания о дрожащей в его руках и испускающей последний вздох Электре, осторожно касающейся тонкими пальчиками его щеки напоследок, живы до сих пор. Как живы и раны на сердце, кровоточащие ежесекундно, убивающие изнутри и питающие едкое чувство вины.       — Электра, — едва оставшись одна, она произносит это имя хриплым шёпотом, будто только сейчас вспоминает, как говорить. — Электра, — на этот раз выходит лишь чуточку увереннее, но воспоминаний больше не становится от этого.       Образы, вспыхнувшие короткой и ослепляющей вспышкой, исчезли уже окончательно, оставляя лишь горький привкус сожаления во рту. А тонкий голосок лишь продолжает нашёптывать ей, что она беспомощна перед той тьмой, что окутала уже чёрным полотном разум. Вот только не до конца, потому что мужское лицо отчего-то отказывается покидать её мысли, и Электра почти уверена, что это лицо мужчины, назвавшего её по имени. Это имя принадлежит ведь ей, она чувствует. Зовут её совсем не «Чёрное небо», как старательно любит повторять Александра, не желая рассказывать ей о прошлом слабой и беспомощной девушки с собственными губительными привязанностями.       Стоит лишь принять это имя. Стоит лишь шептать его, словно мантру, зажмурившись крепко-крепко и ухватившись с силой за твёрдую поверхность раковины. Она знает, что, открыв глаза и даже увидев своё отражение, ответов не получит. Пыталась много раз уже. Так может нужно перестать смотреть и постараться почувствовать, заставить себя вспомнить хоть что-то, вырвав у тьмы мужской облик? Тот незнакомец слеп, вот только увидел больше, чем она.       — Мэттью? — его имя звучит из её уст в сотню раз неувереннее, чем собственное, но она на всякий случай повторяет его ещё пару раз, делая глубокий вдох и попросту чувствуя это…       Он не знает, как она выглядит, но видит её и понимает, какая она на самом деле. Он чувствует её так тонко, что сердце, которое давно должно уже было перестать биться, пропускает предательски удар, а горло сдавливает болезненный спазм в этот миг, вынуждая её согнуться пополам и схватиться крепче за ускользающие образы из мыслей. Электре бы окончательно вспомнить его имя. Ей бы вспомнить, почему её собственное имя с его губ слетало так правильно. Так болезненно правильно, что ей захотелось лишь одного — заставить произносить его вновь и вновь, пока она не вспомнит хоть что-то, хоть самую малость того, что было у них до. Теперь сомнений ведь не осталось в том, что прошлое у них с ним общее.       — Мэттью, — Электра почти уверена, что имя верное, ведь образ его становится всё отчётливее с каждой секундой, принося с собой так много обрывков воспоминаний, что она не в силах попросту справиться со всем, старательно выхватывая лишь отголоски: обрывки слов, осторожные касания, жар его кожи, хрипловатый смех, вкус губ и крепкая хватка широких, чуть мозолистых, ладоней.       Это и правда Мэттью, её милый Мэттью. Единственный, кто видел что-то хорошее в ней, хотя вся она с ног до головы покрыта чужой кровью и ей уже не отмыться никогда. И крови этой стало лишь больше, стоило ей только вновь открыть глаза и взять в руки меч. Ведь сражение — её единственный оставшийся инстинкт. Во всяком случае, так должно было быть, но разве можно выжечь окончательно такие чувства?       Электре кажется, что она ощущает в этот миг его ласковые объятия и равномерное дыхание, действующее так успокаивающее на неё, утешая будто бы. Ей кажется, что она чувствует робкое и такое тёплое прикосновение мужских губ к своей щеке, видит его улыбку и такую редкую довольную ухмылку, вызывающую у неё всегда тихий смешок. И ей просто хочется продлить этот миг, ухватиться за него крепче изо всех сил, чтобы не утопать больше в этой тьме. Ведь Мэттью — единственный, едва различимый уже, в ней лучик света.