Безмолвие в твоих глазах

Стивен возвращается домой усталым, с мертвенно-бледным лицом, забрызганным кровью. Дело заняло больше времени, чем ожидалось.  — Стивен, — говорит Тони, вскакивая с дивана. Под глазом у Стивена капля крови, и Тони её аккуратно стирает — уже почерневшую и свернувшуюся. — ДЖАРВИС, просканируй его. Есть у нас бинты, антибиотики? А…? Стивен тихо вздыхает, прерывая.  — Я в порядке, Тони. Я в порядке. — Он касается Тони, и руки немного дрожат, — в Центральном парке была отвратительная заварушка с Варлоком. Это не моя кровь. Тони втягивает воздух, чувствуя, как грохочет что-то в грудной клетке.  — Ты должен был позвонить. Я бы отправил костюм и… — он сглатывает. Заставляет себя вздохнуть. (Он не очень-то справедлив к себе или к тем, кого любит. И должен напомнить себе дышать). — Чего ты от меня хочешь?  — Для начала просто дай мне раздеться, ладно? — Стивен коротко касается чужого лица — быстрое, мягкое прикосновение, которым он всегда поддерживает Тони, даже в ситуациях вроде этой — прежде чем вернуться к попыткам выкарабкаться из рукавов разорванной теперь мантии. Плащ левитации плотнее льнёт к Стивену, будто защищая, и Тони коротко усмехается — знакомое желание.  — Ты уверен, что твоим рукам ничего не нужно? Что я ничего не могу сделать?  — Всё хорошо, Тони, — Стивен легко целует его в уголок рта, отворачиваясь, — они здоровы.

***

Обычно Стивен прибегает к заклинаниям, чтобы приглушить дрожь, когда та становится слишком сильной, но сейчас руки всё ещё не перестают заметно трястись даже после отдыха. Тони замечает. Конечно же он замечает. (Он ведь изобретатель, это его работа — наблюдать за волнующими его вещами и делать их лучше, и ничто не заботит Тони больше Стивена.) Тони ничего ему не говорит. С происходящим его роднит прежняя жизнь с дырой в груди и ядом, расползающимся по венам; Тони достаточно знаком с травмами, чтобы понимать, что иногда стоит просто оставить их как есть. Стивен продолжает нарезать круги у широкого окна пентхауса; серый очерченный силуэт выделяется на фоне ночной тьмы снаружи. Его редко можно увидеть вот так: в домашней одежде, без Плаща левитации, и Тони ничего не может поделать с расползающейся на лице нежной улыбкой, копаясь внутри древнего Старкфона. Когда тот полностью разобран, а крошечная микросхема извлечена для дальнейшего использования, Тони тянется к стоящему напротив дивана тёмному дубовому шкафу, обшитому панелями — действие, уже почти вошедшее в привычку. Он знает, там Стивен хранит заначку красного вина, одну из немногих вещей, к которой продолжает питать слабость. Тони почти распахивает дверцу, но, заколебавшись, застывает с поднятой над деревянными панелями рукой. Сегодня ни одному из них не стоит пить. Вместо этого он быстро направляется на кухню и открывает жестяную банку с чайными листьями. Это одна из необычных смесей Стивена, привезённая не то с Индии, не то с Непала, не то из ещё какой-то далёкой страны. И Тони бы скорее умер, чем признался бы, что ему нравится. Прикрыв глаза, он ждёт, пока закипит вода. Разлив чай в две керамические чашки, Тони направляется к Стивену: тот всё ещё стоит около окна с мягким и болезненным выражением, которое Тони ненавидит. (Он не знает, что с ним сделать. Тони умеет чинить множество вещей и любит примерять образ холодного учёного, но он никогда не обманывался мыслями, что может починить и людей.)  — Стивен, — тихо говорит он, протягивая кружку. Стивен вцепляется в кружку сильно дрожащими руками, будто в спасательный круг.  — Мне жаль, — так же тихо отвечает он. Тони качает головой.  — Не стоит, — он не тратит время на вопросы «почему ты так считаешь?» или «о чём ты говоришь?», прекрасно понимая, что Стивен чувствует. — Не вздумай извиняться. Они стоят немного в тишине, разглядывая огни сияющего Нью-Йорка.  — Я люблю тебя, ты ведь знаешь? — мягко произносит Тони, переводя взгляд на чужой точёный профиль, весь из углов изломанный, острый, как и ум его обладателя. Стивен втягивает воздух, и палец Тони осторожно ложится на чужие губы.  — Тебе не обязательно говорить то же в ответ. Это не сделка, — Тони признаётся не в первый раз, но слова всё ещё звучат слишком ново; Тони чувствует, что не в праве просить Стивена успокаивать его так. Ресницы Стивена невольно вздрагивают, и он опускает голову на плечо Тони с мягким тяжёлым стуком.  — Позволь взглянуть на твои ладони, — бурчит Тони ему в висок, губами касаясь той части, где чернота волос переходит в серебро, — мне нужно… Дыхание перехватывает. Тони необходимо накрыть ладонь Стивена своей, на физическом уровне убедиться, что не случилось ничего ужасного. Повисает миг тишины, и Стивен осторожно закатывает длинные рукава; его руки всё ещё трясутся, и Тони хмурится: дрожь уже должна была пройти.  — Что случилось? — он обхватывает левую ладонь, нежно поглаживает и ведёт пальцами по бугрящимся полоскам шрамов, зная, как надавить, чтобы помочь снять онемение.  — Перенапряжение. Слишком много заклинаний, — что-то очень тяжёлое есть в том, как изгибаются плечи Стивена, — слишком мало ухода. Тони сглатывает и рассматривает лежащие в его ладони дрожащие пальцы. (Такое знакомое желание создать чертёж устройства, которое сможет помочь, сделать лучше, желание поддержать, исправить, потому что невозможно просто смотреть, как мужчина, которого Тони любит, терпит такую боль. Это нечестно, нечестно, что Стивену приходится через это прохо-)  — Тони, прекрати, — вздыхает Стивен, сдвинувшись так, чтобы его голова упиралась тому в грудь.  — Я ничего не сказал.  — Ты подумал. Тони молчит, и эта тишина заменяет ответ.  — Ты не можешь это починить, понимаешь? — спрашивает Стивен, высвобождая размятые пальцы, — поверь, я пытался, и если бы это только можно было исправить, то я не ходил бы таким изломанным. Тони хочется дотянуться до Стивена и прижать покрепче (неужели он не замечает, что он не сломан, ни капельки, что Тони всегда будет безразлично, способен Стивен пользоваться такой малостью как руки? Но он остаётся на месте, потому что это — горе Стивена и его прошлое, и даже пожив с ядерным реактором в груди Тони не сможет осознать всю глубину. Поэтому он только выбрасывает все невероятные инженерные наработки, к которым так и чешутся приступить руки (пока, только пока, он не сдастся так просто, но это, прежде и важнее всего — жизнь Стивена), оставляя Стивену контроль, в котором он нуждается. Ладони Стивена вздрагивают особенно жёстко, и от быстрого, грубого рывка часть чая расплёскивается на его обнажённую кожу. Стивен застывает в оцепенении и неожиданно швыряет кружку резким, не менее опасным, чем недавний ступор, движением; осколки разлетаются по полу, и горячая жидкость облизывает их ноги. Тони вскрикивает и отшатывается от чая и разлетевшихся кусочков, и от этого в глазах Стивена что-то проясняется.  — Мне жаль, — выдавливает он, в ужасе отступая, — не знаю, зачем я это сделал. Я имею в виду- Он заламывает руки, будто собирается применить заклинание, и сглатывает. Тони тут же бросается вперёд, взволнованный — он знает, как выглядит боль и понимает, когда её пытаются скрыть — но с растопыренных пальцев Стивена начинает исходить оранжевое свечение. Осколки чашки склеиваются вместе, и Стивен наконец выдыхает, когда частички встают на месте, и невольно скрещивает горящие от боли руки на груди. Тони шипит, и слова от волнения выходят грубыми.  — Твои руки. Мне абсолютно плевать, если я никогда не смогу их вылечить, это не даёт тебе права рушить всё, что от них осталось! (Внезапный страх расцветает в его груди: если Стивен так и продолжит, он никогда не простит себя или Тони. Он должен был сделать больше, не позволить событиям зайти так далеко-) Ещё одного взрыва гнева не следует: Стивен обмякает, весь — мягкие края и глаза, полные усталости, и позволяет Тони баюкать свои руки. Что-то внутри Тони болит. Он не знает, как это исправить.  — Стивен, давай не будем об этом, — говорит Тони, когда тишина между ними слишком затягивается, — ни тебе, ни мне не стоит этой ночью оставаться одним. Стивен выдавливает кривую улыбку и притягивает Тони чуточку ближе — почти осторожное предложение перемирия. Ничего не закончилось, ещё нет — они заговорят об этом утром, и кто знает, к чему придут (Тони никогда не знает, не в случае Стивена, но верит в него и надеется, что этого будет больше чем достаточно). Но сейчас они только застывают напротив окна, наблюдая, как в ночном городе разливается неоновый свет. Они так и ложатся, тесно прижимаясь друг к другу, и Тони слушает, как выравнивается дыхание Стивена, чувствует, как чуть сглаживаются острые углы. Переполненный облегчением он, наконец, разрешает себе прикрыть глаза. И уже почти засыпая, Тони слышит позади тихий шелест. В безмолвии тёмной спальни Стивен, уткнувшись в мягкую кожу спины шепчет «я тоже люблю тебя», снова и снова, будто молитву.