Выводы вывели из себя.

«Выводы вывели из себя. Сегодня вечером напишу, что обветренные губы — это совсем порнография. И что "да пошел ты" звучит тише, чем "я не люблю тебя". Нутром чувствую утро, в котором все облака электронные, все зрачки худенькие, карие, С хриплым и подержанным хрусталем, каждое второе окно сворачивается на рабочем столе. Этим утром кто-то тоже будет уходить, а потом отходить. Неделями. Понимать, что жить без тебя возможно, но только не больше месяца. Этот иней не я. Не по годам серьезные глаза разошлись по швам, Вышли из берегов, раскололись от боли, ударились ударением. Да-да, все будет хорошо, ты положила трубку, на меня и на наши отношения…» Любить всегда больно и сложно. Любовь напоминает гематому на сердце. Появляется, от резкого удара, может быть кулаком улыбок, или сразу, с ноги фальшивых привязанностей. А может просто об стену, собранную из кирпичиков таких сладких слов, таких заманчивых надежд. Но ведь все заканчивается, как летний дождь. Так и желание врать о том, что всё еще будет хорошо, что все еще в этом порнофильме поженятся, надоедает, и заканчивается. И закрывается на антракт та дешевая мелодрама о Золушке, встретившей принца, ох, наверное, я говорю слишком приторно, да вот только моя гематома никак не заживает. Как не заживал и синяк Сылона, сотканный из тонких ниточек сосудов, развязывающих руки, завязывающих глаза на реальность, ведь помечтать иногда так хочется, даже о чем-то не совсем нормальном, не очень трезвом, и уж точно не правильном. Мечты можно сравнить с обжигающим виски, как крепкие то ли от алкоголя, то ли от страсти поцелуи, раздирающим горло в оборванные чувства, выдохи, золотисто-коричневые капли. Привкусом крови на обветренных губах рисующим запретные желания обнимать и шептать «мой.мой.мой». Нежность – наш главный запретный плод, чаще всего мы просто не имеем права ее испытывать. Скованные наручниками «просто секс – друзья», мы захлебываемся в непрочувствованной ласке, давимся невысказанными прикосновениями пальцев по ключицам. Теряемся в этом темном омуте из робких взглядов. И все равно не дышим, как чтобы не разрушить хрустальную тишину оглушающей непризнанной любви. «Девочка, просыпаясь утром, уже не казалась такой Красивой, губы пахли стаканом дешевого джин-тоника, А шикарные волосы обещали тусклые вечера и вчера, людей, которым их одежда дороже, чем ты сам. Осень не умеет разлетаться белыми комочками голубей, как только подходишь близко. Я проверяла. Только жжет горло, как будто кушаешь песок, зачерпывая Горстями. Подсела на тебя и больше не просыпалась. Девочки не могли мне простить, что я нравилась, а они нет. А у меня когда-то тоже были распахнутые глаза, которыми Я слушала дождь. А у меня когда-то тоже было хорошо и негрустно…» Любить всегда больно и сложно. Даже если сиё чувство взаимное, все равно горечь с привкусом горькой полыни проскальзывает во взглядах, заставляя сердце биться чуть медленней, будто подготавливая к неизбежной остановке. Остановка…Как автобусная, черт возьми. Автобус «счастье» прибыл на остановку «разочарование», всех перелюбивших пассажиров просьба покинуть транспорт, дабы было место покататься по бескрайним просторам острых чувств молодняку, еще не кусающему себе вены от безысходности. У вас много знакомых? Я сейчас не говорю про социальные статусы вашей души, так что без категорий «лучшие друзья», или «приятели». Именно знакомые, в общей своей сумме. Все ведь кого-то любят, да? Или говорят, что любят. А если присмотреться, оторваться от созерцания своего собственного синего неба, много ли из них любят взаимно? Нет. Кто-то кого-то любит, хоть и не признается сам себе в этом, а тот другой, не относится к этому серьезно. Кто-то любит, безумно сильно, ища в мимолетных карих глазах отголосок взаимности, ревности, или хотя бы не безразличия. Любит так, что хочется вырвать себе позвоночник, и залить вместо него холодный бетон, лишь бы больше не прогибаться под тяжелыми ударами слов «не люблю». Любит так, что выколоть себе глаза, лишь бы не видеть его строптивый флирт с другими. Взорвать барабанные перепонки, чтобы больше не слышать спокойное дыхание, такое отличное от его собственного, прерывистого. А что же тот другой? А ничего. И возможно, он хотел бы полюбить так же, да вот только из тех жалких крупиц не выжженных жизнью эмоций уже не выдавить такого сильного чувства. Из оставшихся тлеть угольков, не собрать по кусочкам настоящую любовь, и остается довольствоваться просто желанием быть с кем-то. А кто-то любит настолько сильно, что даже отдача не нужна, лишь бы тот самый обладатель «любимых глаз» был счастлив. Вроде бы, самый оптимальный вариант, да? Нет. Ведь этого «кого-то» тоже любят, и будучи полностью отданным своему «другому», он лишь может делать больно тем, кто хочет сделать счастливым его. И еще сотни неудачных лав-стори, дрожащих пальцев, набирающих смс, глотания стекла, вместо слов, и абсолютного запоя солоноватых хмельных слез. И сколько же, в итоге, остается удачных этюдов, вместо драматичных реквиемов? Одна пара, две? Любить всегда больно и сложно. «Обнажение человеческой экзистенции — сказали бы умные. Но у меня не так совсем, я ведь просто пьяная легла под руки, И ничего не дернулось внутри, вбивалась ногтями нежная музыка. У тебя все могло быть хорошо, если б не поцелуи без языка, Перебинтованные бока и раненые «пока», припевы до хрипа сдавившие Клавиши, стертые пальцами, стертые пальцами бывшие, но разлей же! Разлей ты меня по поверхности, новости, кости, и платьями режу Талию, бесталанная, муки танталовы, олово в горле, аккордами падаю…» Любить всегда больно и сложно. Возможно, что-то наболело, и где-то заело, а любимая грустная музыка из колонок уже не спасает, а только пытает своей безошибочной партией грубых пальцев по моим струнам. Я уже не отзываюсь приятными аккордами. Только дробящим басом минорности, холодностью своих нот и мыслей, и кажется, что уже наступил тот конец, или уже наступает, когда хочется наступить на горло и подавится нежностью, чувствами, словами. Извергнуться как вулкан растоптанными намерениями, надеждами вырвать себе гланды и душить, душить, душить свое униженное самомнение, добить до конца ту гордость, что уже и так еле дергается. Ползать на коленях и кого-то умолять сил давно уже нет. Смирение удавкой обняло меня за шею и показывает всю глубину своей ненависти, приправленную изрядной дозой презрения, ко мне, жалкому, мерзкому, такому себе ненавистному. Но не об этом. Любить всегда больно и сложно. Говорят, человеческий мозг – это компьютер. Ах, если бы и сердце тоже было программой. Представьте, как бы было здорово, не надрывно! Видишь человека, нравится тебя, влюбляешься, программа активируется. А он берет, и не отвечает тебе взаимностью. Знакомо, не правда ли? Конечно же, знакомо. Все мы были хоть раз теми выброшенными на дорогу щенками, мокнувшими под дождем своих слез и истерики, чьего-то равнодушия, дезактивности, низости, гадости. Но в случае с компьютером, не было бы дальнейшей суицидальной лирики, по полпачки сигарет на подоконнике, разбитых стаканчиков терпения, утекающего времени, и полного отсутствия жизни в больших, еще остаточно невинных, но таких грустных глазах. Все было бы проще. Надо было бы просто нажать красный крестик, и программа безответной любви закрывалась. Нажимаешь delete, и скомканные вопли ужаса отправляются в корзину. Или еще лучше, перезагружаешь систему, и ты снова тот ребенок, который верит в чудеса и ждет подарков под елкой. Но нет. На свалку ненужные чувства, на свалку! – хочется мне закричать. Да и не только мне, и не только закричать. Вырезать себе осколком разбитого сердца запятые на запястье, умыться алыми слезами, и закрыть главу под названием «как меня не стало». Но мечтать не вредно. Мечтать обидно. А любить всегда больно и сложно. «Каждый день – новый миленький недоносок, светлый ублюдок, и порш койены. А у меня колени опустились перед кроватью твоей. Понимаешь, колени, и подгибаются. И сердце мое оленье Вдохнуло – и надорвалось. Не выдержало. И треснуло, тесно нам вместе. И теперь, Ни на моем теле, Ни на теле мобильника , Ни одного живого места- Не осталось….» Любить всегда больно и сложно. Поцелуй Роуза был слишком волнительным, слишком пробирающим до мурашек, выворачивающим нутро. Сылону захотелось рассыпаться в стоне, прокричаться спазмами в животе, и прижать к себе это слишком соблазнительное для слова «человек» существо. Прекрасный Божок – наверное, вот лучшее описание для МинУ. Своими цепкими выдохами, взмахами длинных ресниц, рваными вдохами, карими глазами – он полностью подчинил себе Сылона, не оставив и намека на равнодушие, ни шанса на спасение бегством. Кажется, я люблю его. От такой мысли Сылу стало страшно, и, желая растворится в самом жестоком наркотике любимых губ, он лишь продолжил опьяняющий, терпкий поцелуй. — Привет, — еще один слишком болезненный удар сердца Сылона, еще одно уверенное, но нежное издевательство Роуза, губ к губам, — Давно не виделись. -Да уж, давненько. – Сыл поднялся со своего стула и встал вплотную к МинУ, обвивая его талию руками, прижимая мужчину к своему разгоряченному телу, задыхаясь, умирая в тяге внизу живота, в пряном аромате черных волос, щекочущих шею, утопая в нежности. – Я скучал по тебе. А МинУ, как искусный престидижитатор, тонкими пальцами скользил по спине вокалиста 2AM, рисуя фокусы блаженства, улыбаясь обещанием катастрофы для измученного сердца Сыла. -Наконец-то встретились… — еще пара ненужных слов, раздражающим фоном отдающиеся в выдуманной тишине пьяной атмосферы бара. Сыграем в какуренбо? Ты водишь, а я прячусь в омутах твоих глаз. Последняя мысль капнуло обжигающей ртутью на вены и они закричали. Закричали желанием обнять Роуза еще крепче, привязать его к себе и умолять не уходить, не возвращаться к Нему, перестать его любить, забыть плавящее сознание прошлое, и просто быть с тем, кто хочет сделать его счастливым. Но вместе этого, Сылон лишь на миг прогнулся в спине, как раненный тигр, тихо, неуловимо, почти беззвучно рыкнул и молча, обнял любимого человека. Желая то ли пропасть, то ли укрыть от всех иголок, летящих в него словами. Сыл пронзительно редко показывал свои настоящие чувства, в этом то и была его высокая рыночная ценность. Он не задавал лишних вопросов, понимал все без слов, не выносил мозг своей болью, не разливался истериками и громоздящимися плитами на доверие ревностью. Он просто всегда был рядом, если это было нужно. Потому что принадлежал низкому голосу одного слишком самоуверенного, и через чур несчастного Божка. -Хочешь еще выпить? – Сыл прошелестел горячим дыханием по ушной раковине Роуза, заставляя парня резко выдохнуть. Секунда. Нет, наверное, даже меньше, целую секунду бы Сыл не продержался. Миллисекунда… И Сылон уже жадно, жарко поцеловал МинУ вновь, сжимая его своими руками, фактически обволакивая своим желанием. А любить всегда больно и сложно. А не любить не получается.