Враг, друг и прочее

      Дазай и Чуя были неразлучны буквально с пелёнок. Они вместе — одни против всего мира, ещё в приюте. Дазай всегда выступал в ссорах кем-то вроде дипломата, а Чуя в это время мог придумать, как бы похитроумнее побить их обидчиков. А затем они вместе выступали дуэтом в драке, почти всегда виртуозно побеждая.       И так было всегда. Дазай заступался за Чую, Чуя заступался за Дазая. Про них даже ходили нелицеприятные слухи… Дазаю было плевать, а вот Накахара жестко бесился и всегда находил тех, кто рассказывал про них такое, и так «беседовал» с ними, что те потом чуть ли не на коленях ползали в его присутствие. Дазай всё время интересовался, почему Чую это всё так волнует, мол, забей, чувак, они же все равно придурки. И Накахара отшучивался или говорил, что не любит, когда его причисляют к геям.       В общем, шифровался, как мог, чтобы Дазай не понял, как Чуя по нему с ума сходит. Как у него в глазах мутнеет от близости брюнета, как ноги трясутся от его касаний, всегда таких небрежных и нечаянных, в основном. Или как у него сердце сжимается, когда он обрабатывает очередные несерьезные, но ужасно болезненные травмы Дазая, полученные в драках. А потом Чуя весь сдерживает возбужденную трясучку, когда уже Дазай обрабатывает его, Накахары, раны (которых всегда не в пример больше, потому что Чуя очень любит заслонять Дазая в драках, причем так незаметно, что тот даже не понимает этого).       Чуя не помнит, когда это началось. Казалось, эти чувства были с ним всю жизнь… Просто потихоньку, из года в год, они росли, чтобы в конечном итоге обрести размеры, схожие со вселенной. Весь Дазай, в принципе, для Чуи и был вселенной — неизведанной за столько лет, все ещё удивляющей, прекрасной и такой недостижимой…       На таких мыслях Чуя обычно бил себя. Потому что, ну, ладно быть просто геем, но сопливым геем он быть точно не хотел. И так проблем хватает…       Накахара смирился. Ему даже нравился такой расклад дел: по крайней мере, он не был для Дазая чужим человеком. Брюнет всегда приходил к нему на помощь, поддерживал в трудные минуты. А Чуя взамен был ему самым верным другом, всегда старался помочь ему советом. Это была крепкая дружба со стороны Дазая, и безнадежная сумасшедшая любовь со стороны Чуи.       Но потом все резко поменялось. Приют остался позади, а два умных, дерзких и сильных подростка попались в руки Мафии.       Это случилось, когда им было по шестнадцать. Дети по возрасту, но не по душам, они были неограненными алмазами для Мафии, и сами этого не понимали.       Их приютили взамен на выполнение сначала мелких поручений, а потом заданий и посерьезнее.       Но даже тогда они не переставали быть друзьями. Вместе радовались и строили планы по поводу карьерного роста. Что вот сейчас они поднакопят денег (которые им вместе с жильем давали), поступят в университет и заживут классной жизнью.       А затем двух друзей привели на их первую в жизни перестрелку. Тогда-то все и произошло: они больше не были прежними.       Чуя никогда не забудет тот ужас, отвращение и любопытство, которые испытывал во время этой перестрелки. И он знает, что Дазай тоже навсегда запомнит это зрелище.       Тогда же им дали пистолеты со словами: «Ваше повышение. Теперь будете учиться стрелять, а затем отправим вас на первое более менее серьёзное задание». Глаза Чуи в тот момент, наверное, больше напоминали тарелки. Дазай тоже был удивлен, но не так сильно это показывал.       Чуя, конечно, понимает, что брюнет — это целый неизведанный мир, который полностью понять не в силах, наверное, даже сам Дазай, а уж Чуя и подавно, но за столько лет дружбы Накахара достаточно изучил своего друга, чтобы понимать его чувства. Поэтому он сразу понял, что Дазай удивлен не меньше него.       Хотя, если подумать, ничего удивительного в этом не было. Парни точно не знали, но догадывались, что Мафия занимается не только пропагандой и дилерством наркотиков, а и кое-чем посерьёзнее. Самолично узнать об этом, понять, что не выкрутишься, что теперь всё действительно будет по-другому, по-взрослому, для подростков это было тяжело.       В конечном итоге это закончилось тем, что Дазай попытался покончить с собой. Спрыгнул с моста, и если бы не рыбак, вовремя вытащивший его из воды, то у него всё бы получилось.       Когда Чуя узнал об этом, все внутренности как будто скрутило узлом, а на сердце накидали камней. Волнение, ужас, боль, все эти чувства смешались в такой невообразимый коктейль, что Чуя едва держался на ногах. Но надо было, надо держаться! Потому что иначе он бы не смог на всех порах лететь в больницу, чуть ли не роняя купленные апельсины и сок.       Но самым тяжелым было ввалиться в палату, дыша, как загнанный зверь, и услышать родной голос, говорящий до чертиков равнодушно:       — И что ты здесь делаешь?       Застыв в неверии, Чуя в шоке смотрел на своего друга и понимал, что этот не тот Дазай, которого он знал. Тому Дазаю было бы стыдно перед лучшим другом за такой поступок. Он бы попытался всё объяснить, попросил бы прощения, сказал бы, что это была минутная слабость.       А этот Дазай вальяжно лежал на кровати, ехидно смотрел на Чую и равнодушно спрашивал какую-то хрень.       Это всё Чуя и попытался донести до своего друга. Причем хорошо попытался, с истерикой, криками, слезами и матом. Таким отборным, виртуозным матом, которому можно научиться только в приюте.       Коктейль из эмоций, который появился в душе Чуи после известия о попытке Дазая убить себя, стал ещё интенсивнее. Ко всему прочему добавились: обида, злость, тоска и убийственное понимание, что, похоже, их дружба закончена.       Возможно, был шанс, что последний вывод — ложный, пока Дазай не заговорил впервые после истерики Чуи:       — Ты как баба, Чуя, — и насмешливо скривил губы, — ещё и заплакал, ну вылитая девочка! Хочешь, косичку заплету? Я не мастер, но обещаю стараться!       — Ты решил просто проигнорировать всё то, что я проорал тебе только что?! Ну ладно, не хочешь объяснять, почему сидишь сейчас с видом короля передо мной, объясни хотя бы, нахрена ты это сделал. Мы же лучшие друзья, Дазай! Но ты и словом не обмолвился о таком, о том, что ты хочешь сделать…       И тут Накахара понял, что всё. Финита ля комедия, как говорится. Потому что Дазай не будет ничего объяснять ему, что про старого Дазая Чуя вообще может забыть. Он понял, что теперь вместо теплого друга Дазая будет этот, другой Дазай — циничный, ехидный и жестокий.       Почему жестокий? Потому что следующие слова парня были такими:       — Лучшие друзья? Серьёзно? Ты всё ещё веришь в это, куколка моя? Мы коллеги. Теперь просто коллеги — всё. Я строю свою жизнь, ты — свою. Мы по-прежнему напарники, но не делай вид, будто мы «друзья на век».       И Чуя просто вышел из палаты, пусто глядя перед собой и даже не стирая дорожек слёз на своих щеках.       Похуй. Теперь уже на всё похуй.       Не друзья, Дазай? Хорошо. Хочешь строить карьеру? Ладно.       Чуя твердо решил для себя стать выше Дазая по должности в Мафии. И теперь так будет всегда — Чуя станет лучше Дазая во всём.       Только так он может выразить всю свою боль, злость и обиду. И топить в себе это сраное чувство любви, которое всё ещё было в нём… Преданное, истерзанное, побитое и униженное, но уверенно трепыхающееся в его жалком сердце.       «Ты сам всё решил», — думал парень, зло стирая слёзы.       Это был последний раз, когда он плакал.