весной я танцую в пустыне

— Я уже не работаю, пошёл нахуй, — донеслось женское рассерженное из коридора, цокнули тонкие каблуки и хлопнула дверь. Затем стало тихо. Девочка, которую Дима сегодня ебал, должна была уже уходить, как во входную дверь громко и настойчиво постучался несколько раз Ваня. Дима крикнул девчонке впустить его, но та почему-то долго медлила. Мысли не то, что не ворочались в голове, они даже не могли связано оформиться, чтобы Дима понял её действия. Голова была неестественно лёгкой, а тело — тяжёлым, но чужим. — Чо это было, блядь, вообще такое? Дим? В тот момент, как Дима раскрыл глаза, Ваня неуверенно направлялся к нему. Он держал рюкзак в полусогнутой руке, на голове у него была повёрнутая в сторону кепка, синим светом от экрана телевизора ему заливало лицо. — Пиздец, господи ты ёбанный в анус, Димка, ты живой ещё? Ваня разглядел его, спохватился, с глухим стуком скинул рюкзак на диван, к которому прислонялся спиной Дима. — Нахуй ты разлёгся тут? — Ваня тронул его лоб, прочесал слипшиеся мокрые волосы. — Пиздец ты горячущий. — Перебрал чуть-чуть, — булькнул Дима, повернул к Ване голову. Ваню он видел удивительно чётко, но вот вся остальная комната плыла. — Поебались вот… с Наташей, кажется, ей чот там не понравилось. Ну я ей на лицо спустил… Обиделась, — Дима не выдержал и улыбнулся. Спускать этой девчонке за сотку на лицо ему понравилось почти так же, как и на Катьку. Он и представлял то её, то Юлю вместо неё, чувствовал зудящий восторг во время оргазма. Но затем он в мгновение сник. И вместо восторга у Димы во рту загорчила обида, заворочалась в груди, и он махом втопил 0,3 водки, чтобы отпустило. Потом протошнился — это для девочки стало последней каплей, и она засобиралась, ударила Диму по руке, когда он хотел её потрогать ещё немного за красивую тонкую ножку. — Охуеть, как интересно, — Ваня вздёрнул его за подмышки. — Давай-ка мы тебя уложим спатки, а то жопа тут отвалится. Давай, блядь, пошевелись, я тебя не подниму сам. Дима! — Да ну… — Дима развёл руками. Ваня смог его немного приподнять, но с кряхтением сдался. — Со мной всё нормально, — Дима прокашлялся, говорить вообще не особо хотел. — Иди стелись лучше. Постель есть. — Пиздец, — Ваня стал над ним, уперев руки в бока. — Я точно слышу, что ты курил свои ебаные бошки, потому что воняет как в ёбанной столовой в моей школе, когда они жгли луковую шкурку… Со слова “шкурка” Дима хмыкнул. — … перегарищем от тебя, блядь, пасёт, как из Максовой халупы никогда не пасло. Что ты всосал вообще? Ваня наконец отошёл, и Дима, выдохнув, опустил голову на диван. — Пиздец, господи, ну какой же ты ебанутый, такой взрослый чёрт уже, а нажираешься как школиё необросшее, — бухтел Ваня и гремел пустыми бутылками, но Дима и не воспринимал его слова на свой счёт. Раньше, когда ему было так плохо, Дима вспоминал, что хорошего было между ним и Юлькой. Хорошее тогда напрочь вытесняло всё плохое. Как они съехались, Юля утащила его в магазин, чтобы вместе купить Асти Мартини и “пьяную вишню”, которую они потом съели вдвоём. Как Юля боялась ездить на квадроцикле и цеплялась за Димины руки. Как она плакала, когда порвала любимую юбку. Всё это было милым и нелепым, дорогим сердцу. Юлины поцелуи и тихий любовный шёпот казался весомее её слов о том, что связаться с Димой было самым тупым решением в её жизни, что он пишет посредственно, что ему стоило бы опуститься на землю. Что вокруг есть много других мужчин куда лучше Димы. От отзвуков этих слов в голове у Димы сразу намокали спина и подмышки, кололо в пальцах. Он вспоминал, как был готов ударить, но находил в себе силы остановиться. Как до слёз было себя жалко, как рассказывал друзьям чуть больше, чем было на самом деле, чтобы Юля выходила исключительно виноватой, а Дима — обманутым и брошенным. Себя Диме было до сих пор жалко. Больше всего из-за того, что бесполезно терпел, ждал и надеялся. Что если пять раз на одном и том же и он, и Юля прокололись, то в шестой этого уже не будет. Недавно он видел её мельком на улице. Трезвый, в приподнятом настроении и всё равно успел на мгновение пожалеть о том, что она садится в автобус не с ним и уезжает без него. Диму опять затошнило, он растёр лицо руками, пытаясь согнать жар с щёк. — Да бля… — Как же ты бесишь. Щас мордаху тебе вымоем и будет нормально, — голос Вани вернул его в чувство, и Дима охнул, когда Ваня приложил холодное мокрое полотенце к его лицу и принялся обтирать. — Все мы поняли, что тебе ебано, что бабы суки, — тут я согласен, — но это, понимаешь, не достойный повод оскотиниваться. Что ты за хуеверть устроил. Тебе завтра на работу идти? — Вроде да, — Дима сморщил нос. — Какая нахуй разница. — Дам я тебе нахуй разницу сейчас. Ваня шлёпнул его полотенцем по плечу и опять попробовал Диму поднять — на этот раз Дима подчинился и позволил утянуть себя вверх. Перевалкой, Ваня кое-как помог добраться Диме до расстеленной кровати, и тот обессиленно на неё завалился. Постель пахла хорошо: не осталось ни запаха женских духов, ни пота, ни смазки. Вместо того, чтобы занять выделенный ему диван, Ваня зашуршал джинсами и лёг рядом с Димой. — Вот нафиг ты мне предложил у тебя перекантоваться? Чтобы я твою стероидную как у бройлера жопу спасал, я понял, — Ваня повернулся на бок, подпёр голову рукой. Смотреть на него было интереснее, чем пытаться контролировать то, что творилось в голове. Чем думать и не думать. Дима смотрел, как блестело множество колечек, как браслеты спутались в один сплошной и толстый серебряный пласт на Ванином запястье. — Руки у тебя всё-таки бабские, — единственное, что придумал сказать Дима. — Ну усраться нахуй. Дмитрий, выключаю ваши бабомысли на сегоднящнюю ночь, отдохните немного. Помолчите — тоже норм вариант, — Ваня пощёлкал пальцами у него перед носом. — Если захочешь всю свою нестерпимую проблему с бабами обсудить ещё раз, то можно завтра, ты ж в курсе. Я не против. Мужики так кваситься не должны. — Угу. — Она вообще тебя не стоит, — утвердительно сказал Ваня. — А знаешь, чего я сегодня делал, пока к тебе не пришёл? Пока ты мне вот это дверь не открывал — блядь, господи, серьёзно подумал, что ты подох. — Ну? — Дима накрылся одеялом, хотел очень снять футболку — так и остался в ней лежать. — Мы, короче, погнали в боулинг, как водится, шары погонять. Ну с Вадькой Андрюху обогнали, я пивчика бахнул, а Андрей мне: давай ты на спор маргариту сожрёшь целую. А я и сожрал, хуль, — Ваня хмыкнул, что-то сделал такое носом, что очки на нём подпрыгнули. — На сотку эту думал нам с тобой пива купить, а куда тебе теперь ещё пиво… Вообще как бы не думал, что приду, а тут спасательную операцию надо проводить. Дима помолчал, но Ваня будто бы и не ждал ответа. Поёрзал немного под одеялом, что-то бормотал сам себе. Пока он шевелился, у Димы выходило оставаться и без эмоций, и без мыслей. — Мой телефон… поищи, Вань? — попросил Дима, когда Ваня улёгся. — Будешь должен, — бросил Ваня, но с кровати упруго подскочил. Спокойный запах чистой постели неумолимо клонил в сон, и Дима Ваню так и не дождался, так и не успел проверить, постила ли Юлька тогда новые фотки.

⛅️

— Вот ты где, — Ваня локтём распахнул настежь приоткрытую балконную дверь и одёрнул занавеску, которую махнуло на него ветром. — Чо, накрыло опять? — Ваня прищурился от блеснувшего ему по очкам заходящего солнца. — Да не, — Дима впустил его к себе и захлопнул дверь. — Не очень. — Я тоже вообще тусить не хочу, — Ваня сунул Диме в руку начатую бутылку водки и широкий, но тонкий кусок уже подсохшей пиццы, разъединил два пластиковых стаканчика. — Нехуй было слушать это всё “Ва-а-аня, ну приходи, ну весело будет ж”, — передразнил Ваня Макса. — Хуйня это всё, лучше бы в Челябу смотал уже. — М? — Ну, в смысле, чо я тут забыл, кроме этих пьянок. Ещё и тебя, я думаю, заебал уже по самое не могу, а к кому-то на два дня ехать перед отъёздом — ну это вообще дичь для остопездолов. — Вань. Если это из-за того случая… — Совсем дурак? — Ваня зыркнул на него из-под очков, разлил водку и дал Диме стакан. — Так получше? — Так заебись. Давай за то, чтоб все на ивенте охуели. — Аминь. Они чокнулись стаканчиками, выпили, и Дима сразу закусил мякотью ещё вкусной пиццы. — Дай мне тоже, — Ваня откусил кусок, придерживая Димино запястье. — Ничо лучше не нашёл. — Блин, — Дима икнул. — Ты прям про всю мою жизнь щас ляпнул. — Господи блядь боже, Дим. Из приоткрытого окна слабо дуло тёплым вечерним ветерком, нежным и ощутимым, будто у него была телесная форма. Ваня смотрел на Диму с таким лицом, что было очевидно — Диму за его позицию он очень осуждал. — Ты ж понимаешь. Вот ничо лучше я когда-то не нашёл, поэтому всё так и получается. Ваня скривил лицо, налил им ещё водки, они выпили за то, чтобы жить стало полегче. — Типа, ну, так бесит, что я не могу забыть про ну… Юльку, — Дима вздохнул, но всё-таки сказал. Говорят же называть всё своими именами, чтобы быстрее и легче забывалось. — Иногда думаю, что уже всё, всё, просто раздражает меня, но нихуя, — он помотал стакан, посмотрел на оставшиеся и растёкшиеся по стенкам капельки. — Болит пиздец. Сегодня с Маринкой посидел, она рассказывает там, как в лес ездила с выпуском, а я на неё смотрю и Юлька перед глазами. Понимаешь? — Ага, — Ваня прислонился к окну, потёр под глазами очки и спёр остаток пиццы у Димы. В разгар что лета, что зимы всегда становилось хуже, как с дёснами весной и осенью. Водка уже не лезла в горло, Дима после каждой пьянки всё больше испытывал к ней отвращение. Лёгкое нежелание пить перетекло в ощущение тошноты даже от мыслей про алкоголь, но Дима продолжал пить. Заедал пряной колбасой первые стакан-два, а потом уже, попривыкнув, безбожно заливался. — Дим. Я не то чтобы прям эксперт в настолько душевных делах… — Да норм всё. — Короче, ну. Я тебе очень хочу намекнуть на то, что жизнь — она нихуя не законилась, тебе бы чего-то новое заиметь, податься куда-нибудь. Чтобы у тебя ещё было что-то, что можно вспомнить. — Ну на версус же не взяли, — Дима хмыкнул. — Да похуй, в другое место возьмут. Ваня тронул его за руку, сцапал за ладонь и помял её. — Может, в Челябу со мной хочешь? — Не, куда ещё и в Челябу ехать, не, — Дима покачал головой, руку не стал отнимать. Чужое человеческое тепло было острым и приятным, после выпитого кожу от прикосновений немного покалывало. — Мне бы щас хватило, чтобы башка так не разрывалась, — Дима прислонился лбом к холодном стеклу, солнце ему так светило прямо в глаза, и Дима прищурился, но отодвигаться не стал. — А то вон уже как заебал всех своим нытьём. У меня ж всё нормально, схер ли мне жаловаться. — Это кто тебе такое сказал? — Ваня свёл брови. Мимика Вани Диму часто забавляла — у него было всё на лице написано. И восторг, и отвращение, и заинтересованность, и безразличие. Дима так понял, что Ваня точно не любит его истории из миграционки, но не против выслушивать жалобы, совсем не против пытаться разобраться в Диминых проблемах, поискать пути их решения. Ещё Ване категорически нравилось, как Дима шутил — он краснел и прыскал, прятал лицо в руках. — Софин. Я, типа, не обижаюсь… — А я б обиделся. Нахуй вообще такое говорить. — Я с ним согласен, ну, головой короче. — Блядь, ну для таких штук друзья и нужны. Для нытья в том числе, — Ваня закивал, отпустил Димину руку и хлопнул его по плечу. — Прорвёшься, братан. Ничо не вечно вообще-то к твоему сведению. Даже страдашки по бабам. — Да уже второй год не заканчивается. — Так на третий же должно кончиться? Британские учёные не врут. И это самое, может, к тебе съебёмся? Я уже спать хочу. — Было бы нормально, наверное, да. Они мандеть не начнут? Пока они обсуждали, как смыться так, чтобы никого чувствительного не обидеть, на балкон залетела пчела. Что Ваня, что Дима сначала перепугались, решив, что это была оса, но насекомое уселось на окно, замерло — очевидна пчела. — Ты глянь только, какая жопа мохнатая, — сказал Ваня, наклонился к пчеле, и Дима прилепился к нему боком. — Пчёлы супер. Мало того, что молодцы, так ещё и не уроды. Будь как пчела, Дим, — Ваня улыбнулся, скосил на Диму глаза. — С мохнатой жопой? — Дима по-тупому хихикнул. — Можно и так. Но я не про это, блин. Пчела перебирала лапками; Дима думал, что за то с Ваней и было хорошо общаться. Он писал Ване около трёх-четырёх ночи, когда уже было совсем невыносимо, Ваня его слушал, а потом кидал ему идиотские мемы. Даже КВН. Даже до мохнатых пчелиных жоп дошло. С Ваней хотя бы ненадолго получалось верить, что всё невыносимое прошлое рано или поздно всё-таки закончится насовсем.