северный ледовитый

      мире похуй на влада огнева, на его сестру и брата, на большой дом и на богатую мамашу с высшей часовой степенью.       мира вообще рыжих не переносит, но на огнева смотрит. просто смотрит — чтобы смотреть. и только, честное слово. огнев часто крутится рядом, глядит на нее то ли с ненавистью, то ли с интересом и не сжимает не музыкальными пальцами сердце.       вот вообще не сжимает, у нее аритмия просто.       — влад огнев, — тянет он медленно, будто совсем не смущается. мира вскипает злостью и обжигает окружающий воздух. наверное, так и появляются пустыни — взглядами взвешенных девчонок. — приятно поз…       — кому как, — грубо бросает мира и с презрением смотрит на протянутую руку. убери ее немедленно, убери.       огнев — отвратительно рыжий и отвратительно справедливый. он бесит ее, мешается под ногами и вообще. мира не любит рыжих. он чем-то невыносимо напоминает ей девчонку драгоциев.       (сучка фрида)       тоже, что ли, сбежал из пансионата дебильных девиц? аврора, говорят, просто зверь — старуха совсем отбитая. с такими законами, что только мама и горюй. мира точно знает, что она бы ей понравилась — наверняка светская, элегантная и гармоничная.       огнев тянет ей руку с такой настойчивостью, что она фыркает.       — убери это.       так не принято, упирается мира и не делает шаг назад, хотя и хочется до жути. дамам руки целуют, а не пожимают, вот честно.       видно, что мальчишку растили животные.       противный, мерзкий, прилипчивый.       мира смотрит на него и видит кометы и жаркую наивность. ей хочется ногтями пройтись по щеке и остановиться у горла. нажать хорошенько и.       мира одергивает юбку и отворачивается. |||       небо рассыпается осколками. мира почти готова прятаться от них и бежать, но остается на месте и делает вид, что не боится проехаться.       одна только проблема — боится.       у миры мурашки. она сжимает пальцы вокруг своих же запястий и смотрит в невъебически зеленые глаза егора мортинова. он упирается локтями в стол и надменно вскидывает брови. говорит с легкой усмешкой (не ей) и долей уважения (не ей):       — выглядишь сегодня изумительно.       мира знает, что мамаша огнева ему нравится.       и обнимает себя так, будто ей не холодно, а одиноко.       (потому что так и есть)       у миры под ребрами черная дыра и миллионы крылатых фурий. гонятся и воют.       яд у них как в глазах егора мортинова, поэтому у миры пули.       следы от них сквозные.       и все — навылет.       огнев рядом опрокидывает на себя стакан с соком и заливает омлет. тот тонет молча, даже не всхлипывает (как мира) и даже выглядит так, будто ему не больно. мира смотрит на расползающиеся по рубашке пятна и бросает ему салфетку.       — вытри.       мира почти всегда старается приказывать — не вливать надменность в каждый жест, но с уверенностью и так, чтобы слушались.       огнев благодарно улыбается, но мире плевать. она выходит из-за стола и из их жизни одним мгновением. шагами быстрыми и так, чтобы забить на.       — спасибо, — огнев хватает ее за руку (чуть выше локтя, где жжением расползается что-то неприятное) и останавливает. мира видит перед собой только. потом поворачивается и рядом уже огнев. — правда, большое спасибо.       мортинова.       у нее, к слову, получается плохо.       — чего ты хочешь?       искать что-то в нем — это как искать что-то в себе. разница только в том, что себя мира просто знает (лучше других, конечно же, и никогда не ошибается, конечно же), а в нем — просто нечего. пустышка из богатой семейки. с замашками на геройство, подружкой из другого мира и идиотский улыбкой. мире он не нравится.       конечно же.       огнев мнется, но руку ее не отпускает. мира совсем не зависает, совсем не зависает, совсем нет.       — ну? — мира старается смотреть прямо в глаза. и не отводить, не отвлекаться. ты должен уважать меня, ты должен понимать. ты должен знать, что я опасна. и что нельзя трогать.       кожа немножко горит, но это пустое.       — я хочу… я хочу дружить.       — оу, — мире, если честно, до жути смешно. она кончиками пальцев цепляет белый рукав его рубашки и чувствует, как рука его соскальзывает. мира тянет улыбку (или что-то вроде). — ты хочешь, чтобы я разочаровала тебя сейчас или дала время подготовиться?       мира не любит навязчивых мальчиков, за которыми ей нужно следить. как не любит и внимательные взгляды егора мортинова, брошенные и застрявшие между ключиц (совсем даже не потому, что они ее смущают). |||       мира вовсе не бесится, не свирепствует, не злится (хотя отчасти, да). он поднимает все свое презрение (то такое тяжелое, что прибивает ее к полу) и выплевывает в одном взгляде.       мире похуй, но не до конца.       она перехватывает руку огнева и оставляет на своей талии. второй злобно дергает. огнев неровно дышит чуть ниже ее носа.       — пальцы вместе, — шипит она и наступает ему на ногу. тут бы получать неодобрительные взгляды и легкие покачивания головой, потому что неумеха, но мира делает это специально. — еще раз твоя рука съедет — вниз или вверх — и я тебе врежу.       мира, если честно, мечтает о том, чтобы свалить из огневского дома подальше. куда-нибудь, где резников смеется и смотрит, как глупые девчонки пишут его имя в дорогих сердцу блокнотах или вместо лекций.       формул.       домашних заданий.       мира знает — девчонки от резникова без ума и без тормозов. и не то чтобы он невероятно красив (хотя не без этого). дело, скорее, в харизме. умении подать себя. мира хрипит и злорадно думает о том, что сама она не попалась.       мира по нему не скучает — ни капельки. просто кампания приятная, а здесь такую найти сложно. отстала планета. отсталые жители.       отсталый огнев, который совсем не умеет танцевать, придурок, ладонь выше, господи, с правой ноги, нет, на меня, за что, боже.       — вести должен ты, — вздыхает мира. не устало, а больше агрессивно. огнев даже не напрягается, когда ее слова бьют болью. устал, наверное. мира пытается расслабиться, но       — ну, в нашей паре парень ты, так что.       ей же похуй. |||       — ты же меня не разочаруешь? я обещал норме, что мальчишка будет готов к приему, — его рука на мирином плече. такая теплая, что непривычно.       мире все время невозможно холодно.       (у огнева руки тоже теплые, горячие даже, но мира обычно проскакивает и старается избегать. ей не не все равно, но не нужно трогать)       — он тебе не нравится.       — как и вам, — позволяет она себе улыбнуться.       позже — вечером или ночью, когда небо будто выбито на черничной доске — огнев стучится в ее комнату и покорно ждет, пока она откроет.       — зачем ты здесь? — раздраженно дергает плечом мира и старается не показывать, что удивлена. только то, что недовольна.       конечно же.       — поговорить.       у миры мерзнут пальцы и что-то внутри (она еще удивляется, как такое возможно). она колеблется минуту. может, чуть меньше. и отходит в сторону.       огнев топчется у двери.       — ну? либо говори, либо я укладываюсь спать и больше не слушаю тебя, — она вдруг вспоминает девчонку фриду с девятого круга и почему-то думает, что огнев как раз для нее. слишком хороший. — другого шанса я тебе не дам.       в окно стучит ветер, но шторы закрыты. у огнева лицо бледное, но живое. глаза ахеренные, признает мира, как для девчонки.       — смотри, я иду на тебя с правой ноги, ты на меня с левой — это квадрат, — говорит он быстро, — а потом?.. я не помню.       — окошко. самое простое. ты пришел за этим? — удивляется мира. ее почему-то морозит и трясёт. и она (почему-то) опять думает про фриду, которая так смешно злилась. и которая разбила ей губу. и которую выперли из светлочаса ни за что.       мира ее не жалеет — сама напросилась.       — нет, — он трясёт головой. мира не знает, что он скажет, но вид делает уверенный. огнев делает несколько шагов вперед и сжимает ее руки в своих. горячих. мире холодно. — к чему ты меня готовишь?       — к приему.       — я не об этом.       — я не понимаю, — мира понимает. она мягко отступает назад и огнев выпускает ее запястья. мире холодно. она пожимает плечами и делает вид, что огнев несет чушь. мира должна держать рот на замке. — это не просто прием, да, он очень важен, я не спорю. и это все.       у миры голос грубоватый и хриплый. горло болит и она не теряется. только трясется. внутри.       — я не об этом. к чему ты меня готовишь?       — к приему, — упрямится. огнев начинает (не перестает) ее бесить, а сна ни в одном глазу.       — я не об этом, — огнев подходит ближе. мира его не боится и смотрит так, чтобы боялся он. не действует. — ты должна мне сказать.       — зато я об этом, — зло подрывается мира. — я не обязана объяснять тебе то, что ты не понимаешь. спроси свою мать, если так интересно. я выполняю ее (косвенно) просьбу и никому ничего рассказывать не должна, ясно тебе?       — я думал, мы друзья.       — ты ошибался, — смеется мира и указывает на дверь. — я хочу спать.       — спокойной ночи. |||       — это бокал для вина, — замечает мира за завтраком. у нее на тарелке половина блинчика и клубничное варенье. огнев не давится соком, но бокал ставит обратно и смотрит на нее с обидой и грустью.       с обидой — особенно.       они вдвоем, потому что все остальные уже закончили (и денис настойчиво предлагал подождать, пока норма упрямо тянула его к выходу; он такой навязчивый) и свалили. вопреки правилам и этикету. мира кривится.       — мне не за что извиняться, — говорит мира. она ждет, что огнев впечатает в нее свою порцию и щедро обольет сметаной, но он только смотрит. — и я не буду этого делать.       — о да, ты же никому ничего не обязана, — огнев резко поднимается и нависает над ней. — и объяснить не можешь. ах, точно, мы же даже не друзья.       мира думает о том, что показушная уверенность — не совсем то, чем можно убеждать. она вытирает рот салфеткой и не поднимается на ноги. дает огневу иллюзию величия.       (она дышит)       ну, хоть в чем-то.       мира иногда хочет вернуться в светлочас, где каждый первый, второй и третий смотрит на нее так, будто она спасла ему жизнь. мира только никого не спасает. огнева спасать — та еще дурость. рыжие мальчики, за которыми ей нужно следить, не терпят горькой правды и не принимают не очень сладкую ложь, но. ему мира почти не врет, поэтому:       — мы знакомы от силы две недели. конечно, мы не друзья, — и повод так думать я тебе не давала.             поэтому: мира протягивает ему ладонь и не дает подохнуть. утонуть, если угодно.       мира встает и уходит. стрела вдруг тяжелая и очень холодная — реагирует остро, будто живая. мира плевать, если честно, хотела.       на стрелу,       на втюрившегося по уши дениса,       на нервную норму (и трусливую),       на угрюмую морду типа-няня.       мира встает и уходит. она думает: за мной не пойдет, гордый. и обиженный. точно не пойдет. за спиной — ни звука.       — прости.       на извинения плевать тоже.       мира сворачивает за угол. |||       между ними — холод северного ледовитого и всех айсбергов сахарной планеты. мире и без того ужасно холодно.       — репетиции никто не отменял, — тянет она и стучит каблуком о пол. нетерпеливо. черство. стучит, чтобы заглушить зубы, которые крошатся и ломаются.       огнев сидит на полу и на нее не смотрит. будто и не извинился вчера, будто и не думал об этом весь день и вечер. мира знает, что думал. это видно по контурам синяков и виноватому звуку дыхания. мира различает, о да.       в рубиновом шпиле высокие потолки отражают ее — девочку с амбициями и девочку, которая крепче тебя. в доме огневых на остале отражают только зеркала. и совсем не то, что отражать нужно. ни гордого излома губ, ни хрупкого изгиба плечей, ни манерных девчонок из высшего света. ни саму миру — такую, какая она есть. грубоватая, колючая, но сшитая по швам. и сшитая правильно. как надо.       мира вспоминает роскошь комнат и пушистые ковры. стены с коллекционным оружием (и стрелами часовыми — гордостью егора). пышные букеты в вазах и всеобщее уважение, обожание. страх. резникова вспоминает тоже, но редкие письма перечитывать не спешит.       — если ненавидишь меня, — она становится прямо напротив и старается смотреть внимательно, но он все тот же огнев, — ненавидь. да сколько угодно, у меня этого дерьма полно. только репутацию мою рубить не вздумай.       огнев молчит подозрительно много. на нее не смотрит совсем, так что мира. мира сомневается даже, что он знает, что она здесь, тут, близко. бесит, бесит, как же бесит! огнев трясёт головой и поднимается.       — я тебя не ненавижу.       чудно, прелестно.       мира тянет губы в улыбке — проржавевшей, кривоватой. она видит ее в голубющих глазах огнева и сама немного пугается. вот такой ее видят?       — посиди со мной, — просит он и хлопает ладонью по месту рядом с собой. мира обводит взглядом его и весь пол. метров много, так что она может сесть куда угодно, не обязательно рядом с ним. это же одна комната, так что чисто теоретически это будет значить одно и то же.       — в следующей жизни, — качает мира головой.       (думает: в следующий раз)       огнев медленно встает и хмурится. или старается хмуриться. мира хватает его руки. и они не в первый раз пробуют под музыку. огневу дается неплохо, но, если честно, можно и лучше. особенно детали.       мира хмурится.       между ними пролегает заснеженный материк и целая миля космоса.       — если ты меня ненавидишь, — замечает она снова и сдвигает его ладонь, — ненавидь. все понимаю, но ближе тебе подойти придется. потому что это уже не вальс получается, а что-то отвратительное.       он краснеет и ведет себя страннее, чем обычно. господи, что за глупости. почему. почему так сложно. мира с радостью вспоминает те дни, когда кавалеры кружили ее правильно и размеренно. шаги были ровными.       и никто не краснел.       — ближе, я сказала. |||       мира совсем не понимает, почему с их деньгами они не могли нанять для огнева взрослого репетитора. компетентного и вообще во всем разбирающегося. мира совсем не думает, что справляется плохо, потому что она справляется просто прекрасно, просто странно это.       почему время обычной болезни отмотать нельзя и она обязана раздирать горло кашлем и выцарапывать обугливщуюся вязь слов.       почему она вообще должна болеть, сжимать градусник и пить жуткие на вид (и вкус) настойки, а потом притворяться, что все очень хорошо, потому что разочаровать-равно-проиграть.       почему так херово-то.       мира правда не понимает, но натягивает на себя теплый свитер цвета дождевого неба — мягкий и новый — и старается не смотреть в зеркало. привычный румянец, грубые штрихи болезни в глазах.       радужка мутная, конечно же.       и она совсем не собирается сидеть или лежать в комнате, пока за дверью что-то происходит. такие, как мира, не имеют права на ошибку. первые годы ты работаешь на репутацию. позже — она на тебя.       ей срочно нужна какая-то быстродействующая дрянь или она плюнет и пойдет вот так вот. мира знает, что выглядит как подбитая кукла и чувствует скол улыбки. температура скачет за тридцать восемь. мира глотает таблетку (мне срочно нужен эфер, эфер, эфер) и жалеет о том, что на остале часовать можно только ночью.       у миры такое чувство, что свет убивает. она подходит к двери и успевает замерзнуть раз двенадцать, пока руки дрожат. дрожит и сама мира — гулко и пронзительно. горло жжет адски.       ручка, наверное, холодная., но мира почти не чувствует — у нее то ли жар, то ли что-то болезненное. она собирается до ванной и сплевывает. сплевывает. и сплевывает. руки у миры дрожат, будто она вмазалась. будто накурилась, но не настолько сильно, чтобы успокоиться.       в зеркале — она, мира. кривая и расплывчатая. бледная очень. мире не нравится. она впитывает себя отвратительную, резкую, но принимать не получается. мира сдается в приступах кашля и головокружения и бросает свое отражение в темной ванной комнате.       свечи гаснут, потому что рядом мира, которой холодно.       коридор темный тоже. мира натягивает рукава на самые пальцы и держит ногтями. свитер вроде бы и теплый, но вокруг миры будто ветер. аляски.       — эй, все хорошо? — впереди маячит огнев и, кажется, волнуется. мира думает, что кажется.       нихуя не хорошо.       мира отступает на пару шагов и делает вид, что не расслышала. надо выбираться из этого состояния, думает она, а то все, крышка мне. нельзя дышать одним воздухом — пришибут.       — эй?       — супер просто, — мира выдыхает в его сторону специально. потому что хочется до жути — чтобы неприятно сделать, а не чтобы почувствовал холодный жар и подошел ближе. мире хочется делать больно. это, говорят, собственное заглушает.       мире глушитель нужен до звездочек перед глазами. и крылья спрятанные чешутся — вырваться стремятся, использовать какого-нибудь очень рыжего и очень огнева.       не только ей чтобы плохо.       мира не замечает, как он появляется рядом, его ладонь на своем лбу. и не успевает даже цапнуть зубами за пальцы. сжимается только сильнее и напрягается. мира не любит болеть и прячет в себе.       — у тебя жар, — удивляется огнев. — сильный. тебе нужно лечь.       мире кажется, что она морозит воздух и что стоит ей дохнуть — огнев покроется инеем.       — я абсолютно здорова, — напрягается она. выдыхает на него. он не мерзнет.       свечи гаснут, потому что рядом они, у которых северный ледовитый между и в.       — лечь, говорю, — настаивает.       мира пыхтит и упрямо ковыляет мимо. она гордость не теряет, она не боится провалов, потому что их попросту не бывает. мира даже разочаровать не боится. егора мортинова, например.       огнев преграждает ей дорогу.       — не выебывайся, а. иди ляг, я разберусь, — мира впервые слышит, как он матерится. звучит красиво, приятно. мира не падает в обморок, но что-то в груди вьется неприятно. лезет вверх по костям и горлу.       и ее тошнит.       потом какая-то круговерть сменяет картинку за картинкой, но мира смотрит по сторонам и упрямо идет вперед. нахер огнева с его благородными намерениями хочется обнять, потому что нахер. мира не обязана никому ничего объяснять. себе тоже.       ее хватают под руку и заталкивают в комнату, где только ветер и ее кровать. по ощущениям. мира щурится, но разглядеть ничего не получается.       свечи гаснут, потому что ветер не из окна, а из ее груди. |||       — у меня из-за тебя синяки, — хмуро щурится мира и приседает в реверансе. огнев кланяется — не идеально, но пусть. никто не замечает. рука у него теплая, но мире холодно все равно.       и нет, мира не намекает. ни на что. огнев вообще может с ней не разговаривать, не то что извиняться. мира не ждет, ей это не нужно вовсе.       огнев и не извиняется — широко и глупо улыбается только. искренне, кажется. миру бесит.       — благодаря мне ты жива, так что, — а вот он намекает. мира шагает, он ведет. ведет правильно, но повороты. можно лучше. мира вспоминает уроки танцев в светлочасе и скучает по резникову. все-таки скучает, но глаз не отводит и смотрит только на огнева.       — я умирать и не собиралась, — она крутится. музыка медленная, некрасивая. мира к ней не привыкает, потому что в ее мире такое точно не выберут. — руку поцеловать не забудь, — напоминает она.       огнев целует и мира радуется, что в перчатках.       она почему-то думает, что сегодня (да и вообще) светская дама из нее не получится. не получается. не получилась уже.       вальс — это пережиток прошлого. и открывать вот так вот обычные приемы (пусть и не такие обычные, а связанные в каком-то смысле, но только в каком-то, потому что будет еще) — полнейшая глупость. |||       мира топит взгляд в стаканчике с апельсиновым соком и думает, что там, в этом отражении выглядит ярче.       платье не в блестках и совсем не длинное. больше коктейльное, чем подходящее, но мира идет. она смотрит по сторонам, а не под ноги. ее не шатает, она не пьет. она разговаривает и улыбается, но забывает о своих же словах. следит за огневым краем глаза, потому что — я обещал, а ты никогда меня не подводила, я надеюсь на тебя — и даже кивает, когда его взгляд встречает. никакой улыбки, но миру все равно жутко тошнит. ей не нужно хвастаться дрожащими и смазанным руками за стены и людей — часовщиков; ты дома, — чтобы стоять прямо, но.       мира в своей среде, но тут почему-то душно.       мира цепляет взглядом выход и стремится отсюда подальше, периодически останавливаясь и давая себя целовать. не себя, а руки, но мире кажется, что себя, потому что все это так пошло и глупо, что мерзко становится. у нее не прерывается дыхание, не дергаются оскорбления (но клубятся на кончике языка, приходится проглатывать).       и, опускаясь на пол за двумя поворотами и почти в темноте, мира думает о том, как ее это все заебало. тихие шепотки и глупые хихиканья, поцелуи в кончики пальцев, вальс не с тем, с кем хочется, а с тем, с кем нужно. мире, если честно, вообще уже ничего не нужно. только если поспать и прийти в себя. еще можно проснуться в своей комнате в общежитии светлочаса и пойти на занятия, проигнорировать приглашение на свидание и, возможно, отрезать малышке фриде ее драгоценные крылышки. ключик-то у нее, миры. вот так вот, дрянь, вот так вот.       тебе не идет золото, фрида, не твой цвет.       мире не грустно, но что-то близкое. ей не нужны таблетки, чтобы успокоиться, но нужны крепкие взгляды и самая малость — парочка эферов. слитых из ненависти или чего-то глубже.       мира смотрит на кружочек часов на своем запястье и представляет себя стрелкой, которая бежит по тропе и постоянно возвращается. стрелка пытается вырваться, мира — нет. мире нравится больше, чем бесит, поэтому она обхватывает свои коленки и думает о том, что нужно возвращаться как можно быстрее.       сердце стучит медленно, а мире все еще холодно, когда огнев находит ее здесь, на полу. мире не плохо, не тошно, но голова кружиться начинает.       и еще этот запах. фиалки или что-то близкое — слишком просто, чтобы мире нравилось.       — ты чего это тут, здесь, а не там? — спрашивает огнев и совсем не теряется. мира различает по голосу и не откликается сначала, переваривает. если заметил огнев, заметил кто-то еще. если заметил кто-то еще, то заметил и мортинов. если ему не пофиг.       — меня ищут? — все-таки уточняет она так, будто это ничего не значит. мире только так не кажется. огнев тот же, например, младше, но душа его дороже всей мириной жизни в трех параллелях, которые она еще и не создавала.       мира отрывает лоб от коленей и смотрит на огнева. сейчас он выше и будто бы старше, чем есть на самом деле. и все еще такой рыжий, что мире хочется просто выбрить ему все волосы. или вырвать. выдрать с корнями и запретить. свое сердце вырвать хочется тоже, потому что болит нещадно. мира больше не болеет, кажется, но ей все еще так фигово, что просто жуть.       — ну, — огнев чешет затылок, — разве только денис. спрашивал у меня, чуть все лицо не заплевал. мерзкий такой, — кривится, — фу прямо, — и сразу же, без перехода, режет: — а ты почему тут, случилось что?       мира смеется.       — все супер, — и смеется, и смеется, — устала. и все. нет, мне ничего не нужно. да, даже попить, — она отворачивается. чувствует, что так нужно. даже если обидно — вообще все равно.       мира слышит вздох и шуршание. перекатывает слова на языке и ни о чем не думает, пока огнев устраивается рядом, но на почтительном расстоянии.       — замерзла?       — ни капли, — пережевывает предложение мира и поворачивается. мира не замерзла, потому что обледенела. вечное состояние. мира чувствует себя кубиком льда в самом холодном течении.       между ними северный ледовитый и чуть больше всей остальной планеты.       огнев стягивает с себя пиджак и сует ей под нос. мира вздыхает, но цветы больше не пахнут. она смотрит на огнева и думает о том, что странный он очень. прощает все. миру прощает, хотя это нельзя и вообще лишнее. мире оно не нужно. натягивает пиджак, но ей не теплее. конечно же.       мире не грустно. холодно просто.       — волосы у тебя красивые, — говорит огнев, но на нее не смотрит. мира бы почувствовала. она прижимается лбом к коленкам и почти не слушает, — необычные очень.       огнев постоянно несет всякую чушь, но мира и сама знает. она вздыхает и делает вид, что все это такая невозможна ерунда, которая и внимания ее не стоит.       — о твоих того же сказать не могу, — дышит она в свои колени. — терпеть не могу рыжих.       огнев не смеется — мира не слышит — и придвигается ближе. расстояние все еще благоразумное и мира высыхает, потому что ей не нужно больше. она не хочет. опускает голову на плечо огнева и мирится с тем, что фиалками несет нереально. снова. и с тем, что хочется спать.       мира открывает глаза.       — нужно идти, — давит она и чувствует, как слова растекаются фруктовым соком по языку и внутрь. по горлу. и плещутся.       огнев цепляет плечо и выдыхает. выдыхает — несколько раз и по чуть-чуть, будто сильно устал, будто у него болит голова и будто жжет глаза. мира не смотрит на его пальцы, на профиль и рыжие волосы — в темноту только, потому что       — еще пару минут.       свечи гаснут. |||       мира кривится и входит в комнату, где все происходит. по идее, она должна трепетать. ни разу же со стороны не видела, но что-то складывается в самолетики и вылетает из ее рта вместе с дыханием. огнев смотрит с другого конца с тревогой и даже упреком. мира не шепчет (ни одними губами, ни вслух), чтобы успокоился. и что все нормально будет — тоже.       потому что будет пиздец, так и знай.       огнева сначала о чем-то слишком долго говорит — пафосные речи о важности этого дня и том, как он определит их дальнейшую судьбу. как надеется на них всех и на норму (младшую) — особенно.       мира подпирает кулаком подбородок и ненавидит ее еще больше обычного. огнев смотрит на нее в упор и сжимает кулаки. мира о нем не думает и вызывается помочь норме доковылять до своей комнаты (ту тошнит пару раз). еле живую и очень помятую.       мира совсем не помнит, как проходила ритуал сама.       мира сбегает от осуждающего взгляда и чувства вины. |||       — можешь меня ударить, если хочешь, — издевается мира. — а ты же хочешь. я вижу.       огнев, конечно же, не бьет. мира видит в нем то ли благородство, то ли что-то из той серии, и точно знает, что однажды он станет ее величайшим провалом. поэтому не психует, но щеку подставляет. давай, выбей из меня всю дурь. все то, что ты во мне ненавидишь. ну давай. я читаю тебя, ты сам мне себя читаешь. мира видит злость и ураган, цунами, и давит свой восторг и призраки кашля.       где-то далеко, вот сейчас, мира мечтает о том, чтобы огнев взорвался и расквасил ее лицо, чтобы увидел кровь и чтобы понял, что боль чувствовать может не только он.       — ну же, — мира вкладывает издевку и что-то большее. не то, которое значит много, но то, которое может объяснить. несет фиалками. мира чувствует и ей почти что плевать.       огнев смотрит так, будто его передали и растоптали.       — ты мне не сказала, — обиженно говорит он, сердито, горько, — ты мне не сказала. я думал, друзья говорят друг другу правду. всю правду.       — я не врала, — уверенно говорит она. потому что не врет. не врала. ей не нужен пафос, но нужна убедительность. — и я не должна была, — плюется, — мы обсуждали, кажется.       огнев подрывается, краснеет и скидывает с ног теплое одеяло. мира в его комнате впервые — не такая простая, чтобы казаться кладовой, но и не слишком большая. мире кажется, что здесь воздуха больше, чем в ней и во всем доме вообще. и этот запах — свежий, надломленный и горьковатый. фиалки. мира тянет его носом и упирается в ярость зрачков огнева.       синие-синие.       огнев смотрит так, будто мира его предала (у нее сжимается горло и что-то плещется в груди и по венам) и цепко хватает за руку. мира не морщится сейчас, но морщится минутной позже (когда он прерывает молчание и выдыхает горячо ей прямо в лицо):       — нет, ты должна была сказать мне.       и еще:       — я тебя не ненавижу.       мира борется с желанием вырваться и завизжать, спрятаться в самом углу и никогда больше не смотреть на огнева. только все равно делает вид, что все нормально, ей не страшно и она права.       (мне не за что извиняться)       — чем у тебя несет? — вены набухают. по ним вьюнком поднимаются к горлу пузырьки воздуха и немного кружится голова. мира не понимает, трясёт ее или огнева, но цепляется свободной рукой за перила кровати.       шатает.       мира, наверное, втягивает в себя всего огнева — полностью и без остатка. не то чтобы она хотела запечатать его в свои мышцы, оставить в днк, но оно получается само по себе. огнев растворяется и прячется, а руку сжимать продолжает.       мира кашляет и у нее чувство, что это организм огнева не приживается, вытолкнуть пытается, избавиться. мира трясёт головой и весь мир трясется тоже.       — ничем не несет, — голос у него хриплый, миру царапает. она выпускает из пальцев железные прутья и садится на пол. огнев рядом не садится, но пальцы у его теплые. мире все еще холодно и душно.       через три дня огнев сваливает к подружке фриды (ремесленнице) по лестнице в небе и знакомится с эфларой отдельно от миры. дрянь. путешествует с фиром и вообще красавчик. мира просиживает в черноводе и упивается бессилием и тем, как легко оказывается поймать его снова, наказать. приручить.       огнев смотрит загнанным зверем и скалится.       мире не обидно ровно до того момента, когда из легких выходит слизь.       и херовы фиалки.       северный ледовитый между и вокруг, внутри — тоже; свечи гаснут.       душно.