Как максимум

Александр Христофорович Бинх, уездный следователь Диканьки, прагматик и острослов, в гробу видал всех этих нарушающих его преисполненную мучительного спокойствия службу. Кое-кого в буквальном смысле. Сейчас этот кое-кто сидел напротив, изображал кривую улыбку и смотрел с таким насмешливым укором, что Бинх чувствовал, как злость, вскипая, перетекает по жилам, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев. Гуро всегда смотрел на него так, словно он ему что-то должен. Бинх ненавидел быть перед кем-то в долгу, и он был более чем уверен, что перед Яковом у него никаких долгов нет. Напротив, это сам Гуро должен был благодарить его. Как минимум за помощь в расследовании и все, что в это входило. Как максимум… Гуро смотрел на Бинха, и тот готов был сорваться в ночь из своего собственного дома куда угодно. Хоть к Тесаку. А что? Об отношении суеверного писаря к полицмейстеру и его готовности исполнять при нем не только служебные обязанности, но и какие другие, Бинх давно был в курсе. Достаточно долгое время Александру удавалось изображать неприязнь и непринятие этих чувств, мрачно напоминать о своей покойной жене, насмешливо интересоваться о том, как подобное трактуется с точки зрения религии, раз уж на то пошло. Но Тесак с большим возбуждением говорил о Дьяволе, нежели о Боге. Испуганно, нервно выдыхал рваные фразы и, расписывая самые мучительные пытки для самого себя, упрямо продолжал хвостом вихляться вокруг Александра. И, возможно, тот бы сумел воспротивиться, если бы не Бомгарт. Когда врач, поджав губы, наигранно невзначай напомнил о том, что он все же мог бы, если требуется, оказать услуги дантиста… да и некие другие, Бинх просто рассмеялся. Отчасти истерично, по большему счету злобно, но самое главное — пораженчески. Он сдался именно тогда. В тот вечер, когда Бомгарт, вдоволь наизгалявшись над раздражающим его, но, как выяснилось, желанным полицмейстером, все же оказал ему услуги дантиста. А потом и некие другие, впиваясь в его окровавленные губы поцелуем, а ночью, в исступлении сжимая в объятиях, путано объясняясь в чувствах. Сказать по правде, Александр был вовсе не уверен, что Бомгарту нужен он. Он вообще не был уверен, что врачу кто-то нужен, помимо алкоголя и желания забыться, ощутить, изменить свою и так пошедшую не по той тропе жизнь, что, казалось бы, что уже может сделать ситуацию еще хуже? Ведьмы, экзорцисты, магия, утопленницы, сам Дьявол… Это было тем самым краем, не сорваться за который было почти невозможно. И Бомгарт сорвался и утащил за собой на огражденную от окружающего безумия поляну похоти Бинха, за которым счастливо и вожделенно последовал Тесак. Спать со своим писарем, порой, наведываться к доктору… Александр ненавидел всех и себя — больше всех, но менять ничего не собирался. И так долго противился, щурился злобно и в ответ на дары судьбы лишь чертыхался сквозь зубы. Поздно теперь, проиграно и переиграть удастся вряд ли. Но Гуро… В сердце Бинха для него было отдельное место, чёрное, преисполненное злобы и ненависти, с пометкой «Он — никогда». Ни за что, ни при каких обстоятельствах… Яков Петрович требовательно упер в грудь Бинху свою трость и сделал то, чего Бинх давно ждал, и в то же время молил судьбу на этот раз поступить иначе: Гуро потребовал помощи. Не попросил и смотрел так же, как всегда — с превосходством, с насмешкой, скрытой в глубине тёмных глаз. Но он нуждался в Бинхе, и это стало последним толчком, после которого оставалось только бесконечное падение в бездну. Бинх согласился. Гоголь страдал, бунтовал и обвинял всех вокруг. Бинха, почему-то, больше всех. Александр искренне не понимал, чем дал повод всем вокруг считать, что они с Гуро были знакомы ранее. Не были! Он никогда не встречался ранее с этим следователем, хотя, разумеется, много о нём слышал. Известная персона в столице, в некоторой степени коллега по профессии, одни рабочие интересы и совершенно различное все остальное. Они были настолько разными, что у Бинха просто в голове не укладывалось, как вообще их могли считать… кем их там считал этот писарь, с глазами преданного щенка, чем-то напоминающими глаза писаря Бинха… Когда Гоголь первый раз свалился в обморок в обществе Бинха, то Александр, кляня все и всех, привел его в чувство сам и мрачно уставился на разлепившего ресницы Гоголя. — Оксана?.. — поинтересовался он. Бинх моргнул, а потом рассмеялся. Злость на Гоголя отчасти ушла. Хотя в следующий раз, когда приведенный в чувство припадочный писарь признал его Лизой, Бинх, сам не понимая с чего, пришел в ярость. — В каком месте я напоминаю вам Лизу, позвольте узнать? — Бинх хлестнул Гоголя по щеке, и тот, очнувшись окончательно, смущенно всхлипнул. — Волосами, может? Не знаю… — честно признался он. — Это был риторический вопрос, — огрызнулся Александр, с отчаянием осознав, что щенка у него теперь два. Тесаку Гоголь не понравился. Бинху не понравилась Лиза. Якову не понравилось вообще всё, чем занимался Бинх снаружи дома. Своего дома, в котором обретался этот… инсценировщик, собственник и поистине невыносимый следователь из Петербурга. — Яков, ты умер, — убедительно сообщил Александр, на что Гуро только усмехнулся, ожидая дальнейших откровений. — Для всех ты мёртв, — продолжил Александр. — Ты сам решил пока оставить все так. Тогда чего ты требуешь от меня? Я не могу закрыться от мира за стенами избы, как ты. Я обязан быть там, помогать Гоголю и остальным… Раз уж во все это ввязался. Раз уж ты меня во все это ввязал. — Я не требую, — чуть наклонил голову набок Гуро и улыбнулся краями губ. — Я прошу. Руки Якова притянули Александра к себе — и бездна сомкнулась над его головой. Как минимум — навсегда, как максимум — он был не против.