Между прошлым и будущим

— Пути назад нет! — твердо произносит Мэри, глядя на меня в упор. Я улыбаюсь и киваю ей: — Ты абсолютно права, дорогая, — говорю я, возвращая ей такой же пристальный взгляд, — отступать некуда. Но я, честно признаться, и не желаю этого. Я пойду до конца, это решено уже давно, но если хоть кто-нибудь из… всех остальных против, естественно, принуждать не стану. Я не могу и не имею права просить ни о чем. Если что, у меня и одной достаточно сил. — Вы не одна, миссис Гольденберг, — грустно улыбается она, — и вам это хорошо известно. Мы все будем с вами, что бы ни случилось, пойдем до конца. Я молча киваю, чуть прикрыв глаза: всякий раз, когда она называет меня моим настоящим именем, я моментально, словно по мановению волшебной палочки, возвращаюсь в прошлое. Мэри Дебенхэм, пожалуй, единственный человек, кто называет меня именно так. Друзья и коллеги звали меня Линдой, и за долгие годы я привыкла к этому имени, стала считать его родным, словно так меня и нарекли при крещении. Мой второй муж, к слову, только после свадьбы узнал, что при рождении меня нарекли Каролиной, а Линдой Арден стал меня звать милейший Джо Грей, мой первый импресарио. «Как вам это понравится» был моим звездным часом, когда о молодой, никому еще не известной актрисе заговорили, превознося ее талант и предрекая блестящее будущее. Я была на седьмом небе от счастья, и конечно же, согласилась со словами Джо, что имя Линда принесет мне удачу. Старик оказался прав, с того дня моя карьера действительно пошла в гору, и о Кэролайн Хаббард уже и не вспоминали. Она исчезла, а вместо нее появилась Линда Арден, та самая, которую часто называли великой и несравненной. Нет, Джо никогда не был моим любовником, этот человек был моим учителем, лучшим другом, братом, отцом, наконец, хотя все вокруг скептически ухмылялись, мол, рассказывай, детка, уж мы-то знаем правду. — Да пусть их болтают, благо языки без костей, плюнь ты на них, Линди! — смеялся Джо, и я была с ним согласна. Правда, со временем мне стали досаждать эти идиотские сплетни, и когда Сэм Гольденберг, один из моих самых преданных поклонников, сделал мне предложение руки и сердца, первый вопрос, который он мне задал, получив согласие, был о наших отношениях с Джо. Правда, стоит признаться, моему будущему мужу было легко заблуждаться, ведь впервые он увидел меня в роли Дездемоны. Сам же Джо так вдохновенно играл влюбленного, ревнивого Отелло (он обожал Шекспира и часто говорил, что ставил бы только его), что не один Сэм думал, будто и в жизни мы с моим режиссером переживаем столь же бурный и страстный роман, как и на сцене. — А какое это имеет значение, Сэмюэль, если ты, как только что уверял, любишь меня?! — взвилась я. — Никакого, дорогая, — смутился он. — Просто… ты до сих пор работаешь с ним, а я… мне не хотелось бы видеть перед собой напоминание о том, что ты… когда-то была близка с ним. — Если ты намерен ревновать меня ко всем подряд, — вспылила я, — иди к черту, дорогой Сэм! Я быстро встала (мы сидели с ним в кафе), бросила на стол деньги и ушла, даже не обернувшись. На другой день он пришел с охапкой цветов за кулисы (как раз давали «Сон в летнюю ночь»), встал на колени, чем умилил меня безумно, и попросил прощения. Справедливости ради, это была единственная наша с ним ссора. Я знаю, что Джо о чем-то долго говорил с ним в тот вечер, но ни тот ни другой, так и не рассказали мне, о чем именно. Ну, а в нашу первую брачную ночь мой Сэм, даже если и сомневался в глубине души, получил неопровержимые доказательства того, что не только Джо, но и никто другой не был знаком со мной столь тесным образом. — Больше не будет этой глупой ревности? — улыбнулась я ему. — Прости! — виновато потупился он. — Просто… ну, ты же знаешь, все говорят, что… — … актрисы меняют любовников как перчатки, — кивнула я. — Доля правды в этом есть. То есть, я хочу сказать, что есть те, кто не видит ничего зазорного в том, чтобы… скажем так, сделать карьеру таким образом. Но Джо мне с юных лет твердил, что это — удел посредственностей и бездарностей. А я — ни то, ни другое! — Он прав, ты знаешь. С той поры он почти не ревновал меня, разве что к слишком уж назойливым поклонникам, но это, как опять же любил повторять Джо, издержки моей профессии. Шли годы. Дела у мужа шли в гору, я, так сказать, тоже от него не отставала; родились наши девочки… Мы были счастливы. Увы, поговорка о том, что если жизнь что-то дает одной рукой, то другой забирает — правда. Сэм до последнего не говорил мне, что болен. Я заметила, как он тайком глотает какие-то пилюли, принялась допытываться, он отшучивался, мол, одолела мигрень. Но когда однажды ему стало плохо, пришлось признаться. Врачи сказали, что случай безнадежный, и ему остался по меньшей мере год, но я отказывалась верить. Я клялась мужу, что спасу его, пусть даже мне придется оставить сцену, продать все, что у нас есть, да я сама готова была умереть, лишь бы мой Сэм не страдал. К каким только врачам я его не возила, но ни в Европе, ни в Америке так и не смогли помочь Сэму. Он умер дома, у меня на руках, отказался ехать в больницу, говорил, какой теперь смысл… Соне тогда было всего семь лет, а Хелена и вовсе была еще крошкой… Наверное, я сошла бы с ума тогда, или вовсе наложила на себя руки, если бы не Джо, он не давал мне спуску, говорил, что нужно работать, как можно больше, и ни о чем не думать. За два года он поставил «Гамлета», «Ричарда III» и «Марию Стюарт», и это, признаюсь, помогло мне. Когда через пять лет не стало Джо, в день его похорон, я не отменила спектакля (как раз шла «Мария Стюарт»), вышла на сцену. Знаю, меня сильно осуждали, но… я посчитала, что так мы лучше всего сможем почтить память Джо. И он, я уверена, был бы на моей стороне. — Так я пойду, миссис Гольденберг? — голос Мэри выводит меня из задумчивости, возвращает из прошлого в настоящее. — Будем считать, мы обо всем договорились, милая, — киваю я. — Не забудь предупредить Мишеля. И напиши Гектору, пусть держит нас в курсе дела. — Не беспокойтесь, миссис Гольденберг, я все сделаю. — Об остальном я позабочусь сама, — говорю я. — И повторюсь, ни ты, ни остальные не должны переживать. Если что-то пойдет не так, я все возьму на себя! Мэри вновь понимающе улыбается, затем встает, пожимает мне руку и выходит. Я подхожу к своему бюро, достаю из нижнего ящика старый семейный альбом и возвращаюсь со своим сокровищем на диван. Робкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. — Сеньора, — Тони заглядывает в кабинет, — простите, что я так… врываюсь. Мэри говорит, вы все устроили. Это правда? — Правда, Тони, — отвечаю я. — Господь, помоги, спаси и помилуй! — тихо произносит стоящая за его спиной Грета. — Думаю, Он на нашей стороне, — тихо отзываюсь я. — Аминь! — шепотом отвечает Грета. — Мы с вами, сеньора, — твердо произносит Тони. — Этот maledetto* задолжал нам слишком много! — Спасибо, Тони! — говорю я и жестом отпускаю их. — А сейчас идите, не теряйте время попусту. Вы как можно скорее должны выехать в Стамбул, а я присоединюсь к вам чуть позже. — Permesso! ** — склоняет голову Тони, и они с Гретой исчезают за закрытой дверью. Антонио Фоскарелли и Грета Ольсен — единственные, кто остался со мной в этом доме после той трагедии. Бедная мисс Ольсен, правда, очень долго провела в больнице, доктора всерьез опасались за ее рассудок, потом она на два года уехала куда-то, не то в Африку, не то в Индию с миссией, и лишь в прошлом году вернулась. Она пришла засвидетельствовать мне свое почтение, а потом попросила разрешения остаться. Я согласилась, поскольку понимала, что бедняжке попросту некуда идти. Помимо всего прочего, к тому времени я как раз начала подготовку к, так скажем, своему финальному спектаклю, и подумала, что она поддержит меня. Грета слишком любила мою внучку, чтобы забыть о том, как и почему малышка Дейзи распрощалась с жизнью. А вот Антонио, или просто Тони, как он представился в первый день, когда пришел наниматься, оставался со мной все это время. Я говорила, что мне не не нужен шофер, я привыкла ездить на такси, да, собственно, никуда и не выезжала с того самого страшного дня, но он уверил меня, что останется просто помогать по дому. — Даже и бесплатно! — просто сказал он, и мне стало чуть-чуть легче. Потом, разумеется, он все же попросил расчет, занялся, кажется, продажей машин, но все равно навещал меня почти каждую неделю. Я вздыхаю, откидываясь на спинку дивана: нужно еще не забыть позвонить в Англию, иначе я рискую уже не застать княгиню. Наверняка она тоже тронется в путь в самое ближайшее время. Натали (она предпочитала, чтобы я называла ее именно так) была одной из самый преданных зрительниц нашего театра, она не пропускала ни одной постановки, кроме того, она была довольно богата, и нередко жертвовала нам довольно крупные суммы, как она сама выражалась, на благо искусства. Она говорила, что на ее родине это было в порядке вещей, когда богатые меценаты покровительствовали актерам и художникам. Она явно симпатизировала Джо, да и он отвечал ей взаимностью, пусть они и старались изо всех сил это скрыть. Впрочем, он был свободен, она тоже вдовела уже немало лет, а то, что она была аристократкой… так ведь это осталось в прошлом. С Натали было безумно интересно беседовать, она изумительная рассказчица. Она стала мне по-настоящему близкой подругой, несмотря на то, что по возрасту годилась мне если не в матери, то в старшие сестры; у нее не было детей, и она привязалась к моим девочкам. Мы с Сэмом попросили ее стать крестной нашей старшей дочери, и она с радостью согласилась. Натали баловала моих дочерей, всякий раз привозила им подарки, рассказывала сказки. А когда родилась Дейзи, то и ей досталась немалая доля нерастраченной любви и ласки старой аристократки. Когда случилась трагедия, княгиня Драгомирова переживала ее вместе со мной, поддерживала меня, как могла, и ей я также была благодарна, понимая, что ей тоже очень тяжело. — Я знаю, как вам больно, дорогая, — повторяла она мне. — Поверьте, я, как никто могу вас понять, ведь… я тоже потеряла всех. Революция и гражданская война унесла жизни моих близких: мужа, братьев, сестру, племянников. Мне тогда тоже не хотелось жить. Я, честно признаться, слушала и не слышала, только последняя ее фраза засела у меня в голове: «Не хотелось жить». Да, это было именно то самое состояние: я не хотела больше жить, не видела, практически никакого смысла. Я нежно провожу пальцами по обложке старого фотоальбома, будто глажу любимую кошку. Знаю, что если открою его сейчас, снова перенесусь в прошлое, и буду смотреть на эти застывшие мгновения счастья и плакать. Я давно уже не позволяла себе такой роскоши, но сейчас — можно, я бы даже сказала, нужно. Я открываю альбом, начинаю медленно перелистывать страницы. Здесь — вся моя жизнь, и мое безграничное счастье: наша свадьба с Сэмом, рождение наших дочерей, их жизненный путь, взросление… Свадьба Сони и полковника Армстронга, Хелена в новенькой школьной форме, первый день рождения Дейзи… Впервые Соня познакомила меня со своим женихом в день премьеры «Макбета». Она вошла в мою гримерку вместе со своей лучшей подругой Анной и в сопровождении двоих статных молодых людей в военной форме. — Мисс Арден, — проговорила Анна, подмигнув моей дочери, — вы позволите? — Мы бы хотели засвидетельствовать вам свое почтение! — опустив очи долу, произнесла Соня. Я заметила, что она еле сдерживает смех. — А заодно представить наших друзей, господина Армстронга и его друга, мистера Арбэтнота. — Мисс Арден, я восхищаюсь вами с детских лет, и это большая честь быть представленным вам! — Джон Арбэтнот, как истинный джентльмен, поцеловал мне руку. Я благосклонно кивнула ему, отметив при этом, что Соня не сводит взгляд с приятеля этого Арбэтнота, хотя на ее месте… Да что там, будь я лет на пятнадцать помоложе, я бы обратила внимание в первую очередь на мистера Арбэтнота. Впрочем, тут же одернула я себя, оставь эти глупые мысли, тебе давно уже пора думать о другом. В ту пору я, стоит заметить, как раз развелась со вторым своим супругом, собственно, этого человека я и не считаю своим мужем. Наш брак оказался сплошной ошибкой, он не понимал и не принимал мой образ жизни, а мне было совершенно не интересно кондитерское дело, коим он занимался. Кроме того, я вдруг четко и ясно осознала, что он — не Сэм, а значит… я вряд ли смогу рядом с ним почувствовать себя по-настоящему нужной, нежной, желанной и самой лучшей. Все это мог дать мне только мой милый Сэм, мир праху его. Мы развелись через четыре месяца после свадьбы, о чем некоторое время писали в газетах, и что тоже несказанно раздражало моего несостоявшегося мужа. После такого сокрушительного фиаско, я дала себе зарок не делать больше глупостей, а заниматься любимым делом и воспитывать дочерей. — Я тоже очень счастлив, мисс Арден! — тихо проговорил тем временем Армстронг. Соня же, не выдержав, рассмеялась: — Ну хватит! — она хлопнула в ладоши. — Я прошу прощения, господа, за затянувшуюся шутку. Словом, давайте я лучше вновь представлю вас мисс Линде Арден. Моей матери. Военные переглянулись друг с другом, недоуменно воззрились на улыбающихся Соню и ее подругу, потом посмотрели на меня и, наконец, расхохотались. — А я же говорила вам, что очень хорошо знаю мисс Арден! — вновь рассмеялась Соня. — Знаю и люблю ее с самого рождения, — она обняла меня за шею и чмокнула в щеку. — Я сказала правду, да, мамочка? — Прекрасно! — я обняла дочь в ответ. — Ну, а теперь, может быть, поужинаем? С того дня Соня каждый день встречалась с мистером Армстронгом, и вскоре они объявили о помолвке. Свадьба была роскошной, я не пожалела денег, ведь не каждый день моя дочь выходит замуж. Натали подарила крестнице свое фамильное колье, друзья полковника Армстронга устроили молодоженам фейерверк, а режиссер нашего театра пригласил выступить одного известного оперного тенора, своего давнего приятеля. Когда родилась Дейзи, я в полной мере осознала, что внуков любят еще сильнее, чем детей. Впрочем, не любить нашу милую крошку было попросту невозможно. Она стала любимицей и центром всей нашей семьи, ее баловали отец и мать, Хелена, приезжая на каникулы, постоянно возилась с племянницей, я каждый выходной возила ее в парк аттракционов, в зоосад, по магазинам, где покупала ей любые игрушки, которые ей нравились. Соня иной раз даже сердилась на меня, мол, я слишком балую девочку. Но я знала, что и она сама, и ее муж также не в силах ни в чем отказать своей дочери. Вскоре Соня с мужем объявили, что ждут второго ребенка. — Мы станем еще счастливее, мама! — сказала мне Соня. — Да и Дейзи это пойдет на пользу. Я усмехнулась, поскольку вспомнила вдруг, как Соня расплакалась в тот день, когда я вернулась из роддома с маленькой Хеленой на руках. Она ревновала меня к сестре, и нам с мужем пришлось приложить немало усилий, дабы она поняла: мы любим и ее, и Хелену одинаково, и всегда будем поддерживать их обеих. Надеюсь, что Дейзи точно так же поймет это и полюбит своего брата или сестру, когда он родится. А потом наша счастливая, беззаботная жизнь окончилась, и начался этот бесконечный кошмар. Тот ужасный день, когда все рухнуло, я до сих пор помню по минутам. Я как раз собирала вещи; на следующее утро наша труппа уезжала на гастроли в Париж. Неожиданно раздался телефонный звонок, я сняла трубку и услышала на другом конце провода голос дочери. Я ничего не смогла разобрать, Соня рыдала и повторяла только одно: «Что теперь делать, мама, что делать?» Потом зять забрал у нее трубку, и рассказал, что произошло. Я бросила все дела и помчалась к ним домой, до последнего мне казалось, что это чья-то чудовищная шутка, такого просто не могло произойти с нами! В доме дочери и зятя был разгром, слуги напуганы, няню маленькой Дейзи, мисс Ольсен, увезли в больницу, преступник жестоко избил ее. Посреди разгромленной детской сиротливо валялся плюшевый мишка с ярко-красным бантом. Я подарила его Дейзи на Рождество, и она с ним не расставалась, даже спать ложилась с ним в обнимку. Видимо, когда преступник схватил девочку, она уже спала, и игрушка выпала у нее из рук. Дом наводнили полицейские, и следующие несколько дней мы без конца давали показания, отбивались от журналистов, которые тут же налетели, точно стервятники, почуявшие запах крови. Потом зять получил письмо, где у нас требовали выкуп за Дейзи. Сумма была огромная, но мы собрали ее быстро, я продала все свои драгоценности, зять снял со своих счетов все накопления, но какое это имело значение! Мы без колебаний согласились с комиссаром полиции поехать на встречу с похитителями, дабы отдать им деньги, полиция тайком следила бы за нами, и таким образом они выследили бы логово мерзавцев. Армстронг лично отправился туда, Соня настояла на том, что поедет вместе с ним. Мне же оставалось только молиться, я умоляла Господа вернуть нам нашу Дейзи живой и здоровой. Увы, Он оказался глух к моим молитвам. Преступников выследили, поймали фактически с поличным, вот только… наша Дейзи была уже мертва. Потом уже полицейские мне сказали, что изначально все было зря, девочку убили в тот же день, когда похитили из дома. Они и не думали возвращать нам ее! Дальше я помню длинный больничный коридор... И Армстронга, который сидел на стуле, обхватив голову руками. Потом пришел врач, и я сразу поняла по его лицу, что случилось худшее. Моя дочь не перенесла горя: начались преждевременные роды, и врачи не смогли спасти ни ее, ни ребенка. Это был мальчик… Если бы все было хорошо, сейчас он уже во всю бегал бы по дому, шалил, смеялся… Мы с зятем вернулись домой (я все эти дни жила у них, потому что не хотела оставлять одних, и не желала оставаться одна), и он, грустно улыбнувшись, сказал, что ему нужно сделать важный звонок. Я подумала, он хочет поговорить с комиссаром. За несколько дней до этого они арестовали горничную Сони, Сюзанну, якобы та помогала злоумышленникам. Глупее не придумать! Я сразу сказала полицейским, что это бред, но они забрали девушку, и три дня продержали за решеткой. За день до смерти Сони ее отпустили, выяснив, что все же она была невиновна. Но бедная девочка будто умом повредилась, она проплакала целый день, без конца повторяя, что не может жить опозоренной. Зять решил позвонить ее родителям, чтобы забрали ее, позаботились о здоровье бедняжки, но не успел. Несчастная выбросилась из окна мансарды, где она жила, и погибла. Родители девушки приехали, чтобы получить наши соболезнования, забрать вещи дочери и ее жалование. И вот комиссар позвонил и сообщил, что они, кажется, напали на след настоящего убийцы Дейзи. — Какое это теперь имеет значение? — заплакала Соня. Мы с зятем не успели ответить, что он обязан заплатить за все зло, дочери стало плохо, и пришлось везти ее в больницу. И вот теперь я подумала, что Армстронг желает позвонить в полицию, узнать последние новости. Уже на лестнице я услышала выстрел и бросилась в кабинет к зятю… Их хоронили вместе: Соню, ее мужа, Дейзи и новорожденного младенца, малыша Сэмюэля. Соня говорила мне, что если родится мальчик, она хочет назвать его в честь отца. Журналисты безостановочно фотографировали меня, но я молчала. Мне было все равно. Я понимала, что завтра все газеты напишут на первой полосе какую-нибудь пошлость, вроде «Убитая горем знаменитая актриса у гроба дочери», но у меня не было сил возмущаться. Если они из моего несчастья решили сделать сенсацию — пусть это останется на их совести. — Пошли отсюда вон! — прикрикнул на них полковник Арбэтнот, лучший друг моего зятя. Он служил, кажется, в Индии, но, узнав обо всем, приехал поддержать друга, успев, к сожалению, лишь на его похороны. — Вы не переживайте, мисс Арден, — с сочувствием взглянул он на меня, — я прогнал их. Ни стыда, ни совести! — Это их работа, Джон, — отозвалась я. — Что же ты наделал, дружище, — прошептал Арбэтнот, подходя к гробу друга, — что ты наделал?! Ты же был таким храбрым! Ты должен был сам найти этого ублюдка и свернуть ему шею, а уж потом… Я думала, ничего ужаснее, чем тот жуткий день, когда я похоронила фактически всю свою семью, быть уже ничего не может. Но был еще суд. Суд, который превратили в постыдный фарс! Им мало было погубить несчастную Сюзанну, они просто взяли и отпустили негодяя, который убил Дейзи. Впервые имя Кассетти я услышала от комиссара, еще когда мы думали, что Дейзи жива и собирали деньги для выкупа. Этот человек, как выяснилось, промышлял тем, что вымогал деньги у состоятельных и известных людей, не гнушаясь при этом ничем. Когда мой зять передавал выкуп, полиции удалось схватить двоих членов его банды, и они вскоре выдали своего главаря. Полиции удалось арестовать мерзавца и отдать под суд. И я, признаюсь, радовалась, что он получит по заслугам. Тогда я еще не знала с кем имею дело! Я сидела в зале суда и не могла поверить своим ушам и глазам. Свидетели, адвокаты Кассетти, как один, твердили о честности и добропорядочности этого негодяя. Он — честный бизнесмен, тихий домосед, любит детей, он и пальцем не тронул бы малышку. — Мой подзащитный регулярно жертвует деньги сиротским приютам! — соловьем разливался адвокат. — Прямых улик против Кассетти нет! — заявил он. — Совершенно очевидно, что виновница — горничная. Она и с собой покончила только потому, что боялась правосудия. Кроме того, виновными объявили тех двух головорезов, которых арестовали в том доме, где нашли тело моей внучки. Якобы Сюзанна состояла в любовной связи с одним из гангстеров, и они решили «потрясти» ее хозяев. — Их непременно осудят, — закончил свою речь адвокат. Если бы в ту минуту небо рухнуло на землю, я и то не была бы так поражена и обескуражена. Прокурор МакКуин, я запомнила его имя, встал и в звенящей тишине заявил, что отказывается от обвинения. Полковник Арбэтнот поднялся на ноги, кинулся к нему, крича, что прокурор — продажная тварь. — Вас всех купили! — повторял он, когда его выводили из зала. — Вы ответите за это, клянусь! Я же чувствовала себя так, будто мне плюнули в лицо. Это не могло быть правдой! Это еще одна чудовищная шутка! Судья зачитывал оправдательный приговор, но я ничего не слышала, просто не воспринимала слов. Я видела перед собой только ухмыляющееся лицо этой дряни. Ему хватило совести смотреть мне прямо в глаза и смеяться надо мной! Он радовался, что так ловко обвел всех вокруг пальца. А четыре свежие могилы, где я теперь проводила все свободное время — это, как выразился прокурор, всего лишь трагическое стечение обстоятельств. Да если бы надо мной прилюдно надругались, я и то не чувствовала бы себя так мерзко и гадко, как в тот день. Торжествующий взгляд этой мрази, когда он выходил из зала суда, я потом несколько лет видела в кошмарах. Я осталась одна в пустом доме (Хелену я еще до суда отправила в закрытый пансион в Англии, чтобы оградить младшую дочь от этого ужаса, а кроме того, я боялась и за ее жизнь тоже), и целыми днями рассматривала старые фото. Слуги сочувственно вздыхали, старались хоть как-то подбодрить меня. Я была благодарна им, но жизнь потеряла смысл. Я всерьез думала о том, чтобы наложить на себя руки, ведь с той самой минуты, как погибли мои дочь и внучка, я и не жила вовсе. Я находилась где-то между прошлым, которое осталось мне в утешение, и будущим, которое было будто скрыто от меня туманом. Настоящего же у меня не было. Я сама умерла в тот миг, когда гроб с телом моей дочери опустили в могилу. Я хотела выпить большую дозу снотворного: уснула бы и не проснулась. Мне хотелось быть вместе с дочкой и внучкой… Но меня останавливало одно: моя младшая дочь. Как я могу оставить ее одну? Ведь она и так уже потеряла и отца, и сестру, и племянницу, если не станет меня, как Хелена переживет это горе? А потом перед глазами возникла торжествующая улыбка негодяя Кассетти, а в голове зазвучали вдруг слова полковника Арбэтнота, которые он произнес на панихиде: «Лучше бы мой друг сначала нашел этого мерзавца и сам свернул ему шею!» — Вот оно! — прошептала я. Вот то, ради чего я стану жить. Если правосудие отказалось мне помогать, я сама стану правосудием. Я сама должна осудить и приговорить эту сволочь к смерти! И пусть это будет последнее, что я сделаю в жизни. Я захлопываю фотоальбом и поднимаюсь на ноги. Хватит на сегодня воспоминаний! Пора собираться. Да, на обдумывание и подготовку плана у меня ушло много лет, но как говорят на родине этого негодяя, месть — блюдо, которое подают холодным. И вот теперь настала пора платить по счетам, господин Кассетти. Или, как вас там теперь называют? — мистер Рэтчет. Ты зря надеялся, что тебе это сойдет с рук, ты виноват не только в смерти моих близких, ведь на твоей совести еще десятки, если не сотни жертв. И если тебя не остановить, ты продолжишь совершать ужасные преступления. Ради моей Сони и ее детей, ради всех, кого ты заставил лить горькие слезы, я обязана сделать это. Ты узнаешь, как, почему и за что умрешь. А там… мне уже все равно, что будет после. Я методично складываю в чемодан вещи, затем беру свой ежедневник, листаю его, вырываю листы и бросаю их в камин. Гектор МакКуин. Мальчик не смог оставаться в стороне, он явился ко мне через год после трагедии, сказал, что отец его умер, и теперь он может сказать правду. Прокурора вынудили отказаться от обвинения, ему пригрозили, что расправятся с его сыном. И он испугался. Вчера Гектор прислал телеграмму, что Рэтчет забронировал билет на «Восточный экспресс». Мастерман тоже там, и они с Гектором неотлучно следят за Рэтчетом, именно их стараниями мерзавец регулярно получает письма с предупреждениями о скором возмездии. Верный лакей моего зятя, некогда бывший его денщиком, первым отправился наниматься к негодяю в услужение. «Это мой долг, сударыня», — просто заявил он. Тони и Грета уже уехали. Я сама видела, как они садились в такси. Тони Фоскарелли громко возмущался, как сожалеет о том, что он одной национальности с негодяем. А Грета беззвучно шептала молитвы. «Мы вас не оставим, мэм!» — хором твердили они. То же самое говорила мне и Хильда. Хильдегарда Шмидт — наша бывшая кухарка. Я одолжила ее княгине Драгомировой, поскольку ее кухарка уволилась, а мне больше не нужно было столько слуг. Три месяца назад я ездила к ней в Англию, посвятила в свои планы. «Я буду с тобой, Линда, — сказала мне Натали, — можешь на меня рассчитывать». Хильда в ответ просто кивнула. Хелену я не хотела, честно признаться, во все это впутывать, но она и слушать меня не захотела. «Это и мое дело, мама, точно так же, как и твое! Соня была моей сестрой, и ты же знаешь, как я любила Дейзи». Сегодня утром она и ее муж Рудольф Андрени (Хелена познакомилась с ним в Англии, где он служил в дипмиссии) прислали телеграмму: они уже в Стамбуле. Мэри Дебенхэм должно быть уже на пути в Багдад. Именно она помогла мне собрать всех вместе, без ее помощи я не справилась бы. Мэри работала секретаршей Сони, а до того была гувернанткой Хелены. И она часто повторяла, что мы — ее семья. «Полковник Арбэтнот, сказала она, — присоединится к нам. Я встречусь с ним в Багдаде, и в Стамбул мы поедем вместе.» Она почему-то покраснела, и я поняла, что, судя по всему, они с Джоном стали близкими друзьями. Хардман. Я поначалу сомневалась, стоит ли посвящать его в наше дело, боялась, что он может выдать нас полиции. Но этот молодой человек лишь покачал головой: «Вы ошибаетесь, мэм, я не стану выдавать вас. У меня к Кассетти свой счет! Сюзанна.» И я все поняла: он не поверил тогда в виновность бедняжки, старался помочь ей, успел полюбить девушку, и вдруг — все закончилось так трагично. Ну и самая большая удача: Пьер Мишель, отец Сюзанны. Когда Мэри написала мне, что разыскала его и сообщила, что он работает проводником вагона первого класса «Стамбул-Кале» в «Восточном экспрессе», у меня радостно забилось сердце. Все части головоломки в тот миг сложились воедино, и я уже знала, как заманить Рэтчета-Кассетти в ловушку, чтобы покончить с ним. Я закрываю чемодан, еще раз окидываю взглядом комнату, не забыла ли чего, и начинаю одеваться. Через несколько минут из зеркала на меня смотрит пожилая и благодушная седая женщина в огромных очках. Клетчатый пиджак ей немного не по росту, а шляпка и вовсе не сочетается с костюмом. Линда Арден даже и щипцами не притронулась бы к подобному наряду. Но Линда Арден — мертва. А Кэролайн Марта Хаббард чувствует себя в этой одежде превосходно. Она вообще не обращает внимания на то, что на ней надето. Она спешит к своей дочери и внукам, везет им подарки, и потому она никак не может опоздать на «Восточный экспресс». Когда-то про меня писали, будто мне нет равных на сцене, называли гениальной актрисой. Наверное, большая доля правды в этом есть, поскольку на сцене я всегда чувствовала себя, как рыба в воде, и по-настоящему вживалась в роль, будто проживала чужую жизнь. Это отнимало много сил, но вместе с тем приносило радость, потому что я видела: моя игра заставляет людей плакать и смеяться. Теперь я выхожу на сцену в последний раз. Это будет мой самый оглушительный успех. Потому что он станет твоим концом, Кассетти.