Ты возвращаешь мне мою рубашку, You gave my shirt back А я не понимаю, что происходит. I don’t really get the meaning Будто ты бросаешь меня до того, It’s like your giving up Когда дела ухудшаются. Before it all goes wrong Меня предупреждали, I’ve been told Но мне не нравится это чувство. But I don’t really like the feeling Я был далеко, I’ve been away Я был далеко слишком долго. I’ve been away too long Я, я, я отправлюсь за тобой, где бы ты ни был. I I I wanna go wherever you are Я, я, я хочу быть там, где бы ты ни был сейчас. I I I wanna be wherever you are Я, я, я хочу увидеть, что ты за человек. I I I wanna see whatever you are
(с) Carly Rae Jepsen - Your Heart Is A Muscle
Мэтт помнит цвета. Он помнит цвета лучше, чем лицо своего отца, чем ландшафт родного города. Он помнит голубизну неба и желтые мазки кэбов, серость высоток, свежую зелень парковых деревьев, коричневых собак и рыжих котов. - Расскажи мне о нем, - шепчет Мэтт, пока они с Фогги, замерев, наблюдают за Дэнни Рэндом, пропавшим Миллиардером, Бессмертным Железным Кулаком. - Он странный, - отвечает Фогги, - Как будто еще ребенок, но не совсем? И симпатичный. Очень симпатичный. Это что, одна из требуемых компетенций при приеме на супергеройскую работу? Волосы очень блондинистые, глаза очень голубые – полный набор. Желтый цвет солнца, голубой цвет неба, что всегда над ними. Он пахнет ладаном и сладостью. Он кажется меньше, чем есть на самом деле, когда неторопливо идет по улицам города, когда разговаривает с ними. Он вырастает лишь тогда, когда приходит время драться. Мэтту знакомо все это, слишком хорошо знакомо. * Сквозь трещины Мэтт видит. Дэнни сделан из смеха, что начинается в легких и убегает в мир через широкие улыбки. Любит чай, не очень ладит с кофе, любит сахар и вредную еду. Он – Чревоугодие и Гордыня. Но еще он – Гнев. Ярость, которая ему неподконтрольна. Отчаянные крики, когда он бьется с кем-то, а молчаливая луна наблюдает. Вина за жизнь в этом городе, за его страну, оставленную защищаться самостоятельно. Дэнни находит смысл своими кулаками, и его стены всегда разрушены, всегда в трещинах разной глубины. Он бросается на них, будто пытается кого-то впустить, но не способен на это. Он – это Мэтт, только выставленный на обозрение всего мира. Он не прячется среди очков и плохо скроенных костюмов. Он так храбр, но лишь потому, что не знает, что можно по-другому. . - Как ты это делаешь? – вопрос повисает между ними в разгар ночи. Мэтт не знает, о чем спрашивает Дэнни, слишком увлеченный тем, как двигается чужое тело, как оно звучит. Вибрации Чи спокойными волнами омывают Мэтта. Затишье перед бурей. Мышцы сокращаются, рассекая воздух так деликатно, что Мэтту становится интересно, как это перо оказалось связано с бетоном Люка, острой сталью Джессики, деревянными кольями (перекрещенными знаком божьим) Мэтта. - Прошу прощения? – произносит Мэтт. - Как ты можешь быть так спокоен? - Это не так. - Так. Ты себя контролируешь. Ты… - Дэнни замолкает, прекращает свой завораживающий танец, - Ты не такой как я. Просто ты единственный в своем роде, беспомощно проскальзывает в голове. Это так нелепо и заезженно. Но Мэтт, кажется, понимает, о чем говорит Дэнни. - Тебя учили ничего не чувствовать. Не чувствовать гнева или сожаления, или печали. Но ты не принял это. Ты не отпустил смерть родителей, не «двинулся дальше». - А ты? Отпустил? – спрашивает Дэнни, вдруг переходя почти на шёпот. - Никто не просил меня, - он улыбается грустно, уголками губ, - Ярость отличный мотиватор. Но, думаю, мы занимаемся тем, чем занимаемся, именно потому, что все еще не забыли. Совсем не забыли. - Это эгоистично. Разве не должны супергерои быть как раз против такого? - Мы не супергерои, Дэнни. Никогда ими не были. . Все та же песня. Динамик его айфона (новое поколение, еще не выпущен в общий доступ) дребезжит от басов, снова и снова. Рэп, примерно из девяностых, текст, который значит слишком много и, в то же время, недостаточно. Мэтт сосредотачивается на речитативе, тот предпочтительнее чертыханий Джессики. Ритмичность песни смешивается с сердцебиением Дэнни. Мелодией, которую Мэтт смог бы сыграть на фортепиано, на виолончели, на арфе, на любом музыкальном инструменте. Без предварительной практики. Эта мелодия – в любом случае звучала бы идеально для его ушей. Ресницы Дэнни вздрагивают, Мэтт слышит их шелест по воздуху. Мэтт тонет в Дэнни. Он слышит, как тот улыбается, мимические мышцы напрягаются под кожей. - Что такое? Зачем на меня уставился? Мэтт улыбается в ответ. . Дэнни сидит с Джессикой, и Мэтт совершенно не ревнует. Они сидят и не говорят. Они пишут. А объект статьи – он. Люк сидит слева, пьет кофе и невнятно что-то бормочет про другой кофе и другой шоколад. Слишком часто, на вкус Мэтта, упоминает Клэр. Дэнни смеется открыто и по-детски, словно он в первом классе и узнал, что его подруга впервые поцеловалась с парнем. Джессика поддерживает его, хихикая, - что совершенно ей не свойственно, – и хлопает по спине. Camaraderie, с японского - «дух товарищества». Да, именно он. - Просто позови его на свидание, - неожиданно бросает Люк, и Мэтту требуется время, чтобы осознать, что напарник говорит с ним. О Дэнни. - Что? - Позови его белую задницу на свидание, - повторяет Люк, как будто это очевидно и проще простого. - Нет! – тут же откликается Мэтт. Возмущенный, он чувствует, как начинают теплеть скулы. - Почему нет? Воистину, почему бы и нет? . Электричество танцует вокруг них. На дворе Рождество. Клэр Темпл находит любовь в объятьях Коллин Винг. Люк вьется вокруг Джессики, которая делает вид, что ей все равно. Карен целует Фогги, все еще плача из-за обручального кольца – перьевой ручки, антикварной и жутко дорогой. Не настолько дорогой, как аккуратное кольцо с бриллиантом у нее на пальце. А Дэнни смеется совсем рядом, в руках у него пунш, а на лице – широкая улыбка. Чи вокруг него совсем легкая, какой не была вот уже несколько месяцев. Она как будто ласкается. По крайней мере, так кажется Мэтту. Они боролись. Они победили. Вместе. Электричество танцует над ними. Он слышит, как оно движется по кабелям, растекаясь и пульсируя во все стороны. Как оно зажигает лампочки. Тысячи лампочек над ними, вокруг них, на улицах праздничного Нью-Йорка. - Ты можешь их видеть? - А? Дэнни фыркает и отпивает еще пунша, - Гирлянды. Ты смотрел вверх. - Оу. Нет. Но я могу их ощущать. Слышать их. Слышать электричество. - А потом вспоминаешь, как они выглядят, да? Ну, с тех времен, когда был ребенком. Мэтт молчит, и это уже достаточный ответ. - Черт, прости, друг, я думал… - Я помню цвета, но формы и текстуры – совсем нет Дэнни молчит пару секунд, а потом начинает описывать все, что видит. У него небогатый словарный запас, он делает абсолютно нелепые сравнения, рассказывает Мэтту истории про К`ун Лун - все это одновременно. Как все было в монастыре. Рассказывает про сочную зелень травы, золото рассветов и закатов, слепящую белизну снежных шапок. Так много всего. Слишком много всего. Мэтту хочется остаться здесь и слушать целую вечность. Хочется увидеть то же, что и Дэнни, почувствовать то же, что и Дэнни. Мэтт слеп, но Дэнни видит множество вещей впервые за много-много лет. Внутри возникает острое, пьянящее чувство утекающих минут. У Мэтта кружится голова. И вот он уже притягивает Дэнни вплотную, и целует в губы. Никакой деликатной нежности, как он задумывал. Их поцелуй поспешный, яростный и голодный, наполненный жадностью воплотившейся в реальности мечты. Дэнни приоткрывает рот, впускает язык Мэтта во влажный жар. Его язык толкается Мэтту навстречу, а ладонями он крепко обхватывает голову Мэтта и прижимает к себе. Они тяжело, сбито дышат, в те мгновения, когда отрываются друг от друга. Возможно, все слишком откровенно для дружеской вечеринки, но они ждали целую вечность. Сердце у него отбивает стаккато. Это отличается от моментов, когда он теряет контроль – когда они целуются, сердце бьется оглушительно и быстро. Почти как бомба на последних секундах; это может убить его – или сделать ему очень-очень хорошо. Звук напоминает музыку. Крещендо в классической мелодии, скорее всего в сонате. Когда они отрываются друг от друга, звуков в мире больше не существует. Всего пару мгновений, но это блаженная тишина. Дэнни трется носом об его нос (поцелуй эскимосов). Мэтт начинает смеяться в первый раз за весь вечер (за очень долгое время). И абсолютно точно – не последний. . Вода падает на землю, ударяется об его тело. Дэнни танцует, разминается, следует своему обычному утреннему ритуалу. Дождь отскакивает от его кожи и ткани спортивного костюма, пока Дэнни, босой, кружит по крыше, так тихо, что Мэтт еле слышит его за шумом падающей воды. Мэтт готовит им завтрак, стараясь вернуться в свое тело, не следовать всеми чувствами за Дэнни. Но у него ничего не выходит. Это завораживает, это искушает его, сосредотачивает его лишь на одной вещи. На единственном человеке. Это то, чем является любовь для такого, как он.