***
My lies to reach the shore I aggrandize and nothing more My hopes to steal away All that you love, I'll soon betray Look deep into my past The pain I deal is unsurpassed I'm not a lowly scorpion I'm so much worse I'm the fall of man* Геринга лечат долго: в рану попала крошка с мостовой, и еще оставались осколки от пуль, всё его бедро обтянуто дренажными трубками, а сам бывший капитан страдает от невыносимых болей. Ему вкалывают все больше и больше морфина, что позволяет Герману проспать хотя бы пару часов спокойно. Врачи сознательно идут на этот риск, зная, как люди быстро привыкают к наркотику. Германа Геринга выписывают из больницы, потому что Герман сам этого хочет и настаивает до победного конца, выписывают скоро и очень зря, и он наконец может поселиться в гостинице. Вместе с Карин. Постепенно жизнь начинает «налаживаться», как считает нежная Карин, вот только ее обожаемый супруг думает иначе. Он ненавидит себя за слабость, ненавидит за то, что никак не может устроиться на нормальную работу из-за беспокоившей его раны. Не смотря на это, они часто путешествуют и сейчас остановились в Италии, по делам партии, разумеется: неудавшийся мятежник всё рассчитывает на встречу с Муссолини, но Дуче не собирается контактировать с представителем партии, которая теперь вне закона. Герингу приходится врать жене, чтобы не тревожить её, он сочиняет разные истории о встречах с Бенито Муссолини, а сам потихонечку погружается в пучину отчаяния. Жизнь становится похожа на выцветшую фотографию, безрадостную и унылую. Будущее уже не кажется светлым и радостным, наоборот, Герингу всё больше видятся тёмные тона и длинная процессия неудач и горя. Все чаще на ум приходят мысли о самоубийстве, но взгляд, вскользь брошенный на супругу, сидящую у окна с вышивкой, позволяет Герману продолжать бороться. Супружеской паре приходится уехать и вернуться в Швецию ни с чем. Маленькая квартирка, которую они теперь снимают, давит на Геринга. Бедственное положение мучает его, но еще больше мучает рана. Он все увеличивает дозу морфия и становится практически, неуправляемым: припадки ярости, агрессии и попытки покончить с собой становятся частыми гостями в некогда счастливой семье. Бывший капитан все порывается бросить, но всякий раз вновь невольно берётся за шприц. Не сразу, но он понимает, что попал в ловушку, из которой нет выхода. Он ломается, если уже не сломан, но всё еще осознаёт, где и с кем он находится, не позволяет себе поднять руку на жену, а если и замахивается, то ему хватает одного взгляда супруги, чтобы тут же предупредить удар и просить прощения. Родственники Карин всё больше беспокоятся, но не за Геринга, конечно, а за бедняжку Карин: а ну как этот наркоман не удержится и все-таки убьёт ее в припадке, кто же знает, что у этих… отбросов общества на уме. Лётчик и сам понимает, что встал на скользкий путь, с которого самостоятельно уже не сойдёт. Ему нужна помощь, иначе он не сможет обещать любимой ничего, кроме страданий и жизни в нищете. Ради неё, ради светлого будущего и возможности вернуться домой здоровым и похудевшим человеком, он сделает всё. Психиатрическая лечебница Лангбро встречает Геринга холодно и печально. Это здание навевает на когда-то живого и весёлого человека тоску и уныние. Хочется бежать, бежать как можно быстрее, чтобы не видеть мрачных стен, угрюмых врачей, снующих по извилистым коридорам, подобно призракам. Не слышать голосов, увещевающих лечь и не дергаться. Не видеть пустых, уставших взглядов. Сколько эти люди видели наркоманов, шизофреников, маньяков? Сколько ещё увидят? Обернувшись на закрывающуюся дверь, Герман Вильгельм Геринг распрямляется и гордо поднимает голову. Это его выбор, его желание, он вернётся здоровым человеком. А пока его ждёт долгий, трудный и болезненный путь к спасению из лап Скорпиона.Часть 1
10 июля 2018 г. в 16:50
Марш, вершивший судьбы.
Стройные ряды штурмовиков за спиной, а рядом тот, кем восхищается Геринг, человек, чьи слова находят отголосок в душе бывшего лётчика. Шаг за шагом, они все приближаются к победе. Ещё немного, и в цепких пальцах нацистов будет вся полнота власти, и тогда Германия встанет с колен. Тогда всё будет иначе.
Всё ближе, ближе полиция. Демонстрантам приходится остановиться. Чего-то ждут, а Геринг всё ещё верит в близкую победу, но эта вера сыпется, как песок меж пальцев, когда начинают грохотать выстрелы, а люди падать, как подкошенные. Звучат новые винтовочные очереди, и перед глазами бывшего лётчика-истребителя мелькают чёрные пятна, дыхание сбивается, и Геринг летит на мостовую. Жгучая боль пронзает бедро и пах, а из груди вырывается сдавленный, болезненный хрип. Встать, надо встать, Геринг силится подняться, но только сгребает пальцами каменную крошку мостовой.
Чьи-то сильные руки подхватывают главу СА, уносят с улицы. Каждый шаг отдается адской болью в ноге. Хочется выть, лезть на стену, только бы прекратить это мучение, что угодно, только бы не видеть, не слышать, не чувствовать. Сознание медленно покидает тело, блекнут краски, голоса, шум и пальба слышатся, как через толщу воды. Кровь стучит в висках слишком громко.
Темнота накрывает сознание. Беспамятство приходит, как избавление от боли и разочарования. Мрак укачивает его, как наигравшегося ребенка, позволяет ни о чем не думать, только наслаждаться покоем и тишиной. Наслаждаться ровно до того момента, пока что-то холодное и мокрое не касается лба. Мир снова начинает приобретать очертания и звуки. Совсем близко от него голос женщины, которую Геринг боготворит. Его милая Карин совсем рядом, неужели ради неё он не вернётся?
Бывший летчик открывает глаза и тут же зажмурился. Свет, так много света, что даже глазам больно. Нежные руки женщины тут же обвивают шею. Она что-то шепчет на ухо, но все еще заторможено сознание руководителя СА.
— Герман, Герман, милый… ты слышишь меня? Всё хорошо. Тебя спасли. Этой ночью мы уезжаем в Австрию. Всё будет хорошо, ты только держись, прошу тебя, — женщина как можно крепче сжимает руку мужа, стараясь удержать его в сознании, но для Германа достаточно её голоса, только ее голоса, чтобы снова жить, чтобы вырваться из страны, которую он так любит. Чтобы начать всё сначала, чтобы потом вернуться и снова попытать счастья на родной земле.
Геринг пытается приподняться, сесть, но резкая боль заставляет лечь обратно, ас старается не стонать, чтобы не беспокоить супругу, на неё и так слишком много навалилось, зачем ей ещё сильнее беспокоиться за мужа.
Когда-то Герман мечтал о том, что он будет жить вместе с Карин в Германии, перевезёт сюда и её сына, что сам будет занимать высокий пост. Мечтал о Великой Германии, но все мечты разбились о суровую реальность, а две пули расчертили жизнь неутомимого авантюриста на две части: «до» и «после».
Часы ожидания тянутся медленно, чудовищно медленно, и всегда жизнерадостный Геринг начинает окунаться в апатию. У него достаточно времени обдумать всё, произошедшее за день. Все ошибки, все рухнувшие надежды навалились огромной глыбой, мешающей дышать. Герман чувствовал себя виноватым перед Карин. Он обещал ей, что они будут счастливы, что она не познает лишений и горя. А теперь, что? Вот она: бледная, осунувшаяся, с заплаканными глазами, сидит рядом с ним. Кажется, такими должны быть ангелы, оплакивающие своих подопечных.
Геринг проводит руками по лицу, стараясь стряхнуть с себя уныние. Не всё потеряно. Всё ещё можно исправить. Не сейчас, так потом. Машина уже у подъезда, его осторожно переносят туда, кутают в шубу, чтобы не замёрз. Теперь нужно уезжать как можно быстрее. Власти рано или поздно нападут на его след, за это время нужно уже быть за границей. Герман сосредоточен, лишь нервно подрагивающие пальцы выдают волнение. Карин сжимает широкую ладонь мужа, поглаживает тыльную сторону большим пальцем, стараясь утешить, ободрить. Она ловит лихорадочный блеск синих глаз, проводит ладонью по плечу, в слабой попытке поддержать. Карин знает, что значит для мужа слово «Фатерланд». Большую боль ему приносит не рана, а знание, что он теперь чужой в собственной стране, что он преступник, а не герой. Он лишь осколок героического прошлого.
И только ближе к утру Геринги наконец могут забыться беспокойным сном.