2160г.
За неделю до трагедии.
Я проснулся от яркого луча света, просачивающегося сквозь дырку на пыльных шторах. Приподнялся на локтях и увидел частички пыли, летающие по комнате. Надо бы со следующем включением воды помочь Тильде со шторами. Ей с каждым днём всё труднее заниматься работой по дому. Колени опухают, спина не разгибается, а ей ведь только пятьдесят в следующем месяце будет. Изможденное лицо уже покрывает сеточка морщин, что сейчас XXII веке встречается только у простых людей. Те же, кто проживает в центре и на первых улицах первого кольца, начиная с двадцати лет, вкалывают сыворотку замедляющую старение. В городе в кресле мэра сидит 20-летний юноша, которому на деле больше полувека, и ни что не выдаёт его возраст, кроме взгляда. А мне не понятно зачем они все это делают. Вместо того, чтобы искать спасения от вируса, они разрабатывают сыворотки омоложения и разные способы продления жизни, которые пока безуспешны. И всё с подачи моей матери — Лили Клейн, которая в свои сорок хочет оставаться первой красавицей с длинными вьющимися волосами и серыми искрящимися глазами. Я спустил ноги с кровати и обулся в черные ботинки, туго обтягивающие ноги, надел серый комбинезон и белую хлопковую рубаху. Затем спустился на первый этаж, где у плиты вовсю хозяйничала Тильда в таком же сером балахоне. Схватил приготовленный специально для меня сверток и выскочил на улицу. Отовсюду доносился металлический скрипучий голос ведущего утренних сводок. — Добрый вечер, жители Эндеры, на часах 6:00, а это значит, пора приниматься за работу! — несменный ведущий мистер Юдин, которого мне всего лишь раз приходилось видеть. Большой дядька, похожий на моржа, монотонно читал доклад, не поднимая голову от бумаг. — На улице солнечная погода, но ближе к вечеру синоптики обещают дождь. Поэтому не забудьте зонтики, и прекрасного рабочего дня! День уже можно считать прекрасным, если в вечерних новостях не скажут о новых заражениях. Мы живём в Эндере, в одном из городов, успешно сдерживающих вирус, на первой улице Первого-круга у самых стен центра города. Здесь самый богатый район: цветут деревья, у некоторых особо зажиточных даже встречаются огроды с собственноручно выращенным картофелем, морковью и ещё некоторыми видами овощей. Но даже здесь, за всей мишурой вычурных домов и сытой жизни, чувствуется обреченность народа. На улицах всегда тихо, никто не шумит. Даже от ребятни лет пяти, что нередко выходит во дворы и собирается вместе, не слышно задорного смеха. Они словно взрослые, запертые в маленьком тельце, обсуждают гибель городов. Однажды у меня случился разговор с одним малолетним соседом. Он задал мне невинный вопрос: — Зачем ты каждый день ходишь в школу? — Чтобы знать много и когда-нибудь начать лечить людей, — ответил с улыбкой я. — Но мы же никогда не вырастим. Вирус съест нас. Проглотив тугой ком, я заставил себя улыбнуться. — Глупости. Учёные почти нашли лекарство, и ты вырастишь, станешь большим. — Я бы хотел делать игрушки для детей, чтобы им было весело с ними играть. — Он смотрел своими маленькими голубыми глазами прямо мне в душу. А я сам не верил в то, что говорил. Почти двадцать лет прошло с момента первого заражения и никто не отыскал лекарство, и на вряд ли когда-нибудь найдут. И чем дальше, тем хуже. На первом круге лишь на последней третьей улице отчётливо видно все бедственное положение, неказистые домики и уставшие люди. Им ещё достаёт еды и лекарств, но в меньшем количестве. Лишь бы не умереть и продолжить работать. Такой девиз звучит там. На втором и третьем все хуже. Еды катастрофически мало. На семью из пяти человек на пол года выделяется мешок муки, мешок крупы, пару килограмм картофеля, моркови и лука. Мясо они могут приобрести, за 150 силвер, что для них не подъёмная ноша. И каждый раз им приходится выбирать сохранить сумлы, потратив их на что-то другое, например: купить лекарство или лишнее одеяло, а может, заменить изношенный костюм. Ужасно. Но несмотря на тяжёлый труд, за который, казалось бы, должны платить много, платят сущие гроши. За одну смену лишь 50 силвер и не одной больше. Мужчины, женщины и дети работают вместе, и нет разделения труда на женский и мужской, все работают одинаково. Для детей от 8 до 18 это обычно работа на полях. Они сажают, собирают и ухаживают за урожаем, и тем самым кормят всю Эндеру. Женщины вынуждены в основном трудиться на заводах, а мужчины в карьерах и шахтах, добывая горючие сланцы. Нередко происходят взрывы, обвалы из-за чего семьи теряют кормильцев, оставаясь лишь на ежемесячном пойке государства, которого почти всегда не хватает. Я шёл по площади, где будет выступать мэр. Такие собрания в первом круге не редкость. Обычно их проводят каждое утро и вечер. Только чаще это делают помощники и секретари мэра. Сегодня же с нами будет говорить Сам Нико Макеля. Надеюсь, новости будут хорошие. Ещё издали я заметил рыжую макушку неунывающего друга. Он вышагивал в своих широких сапогах по узкому бордюру, то и дело спотыкаясь. Брайс Роджерс. Один из немногих кого по праву можно назвать настоящим другом. Он не раз вытаскивал меня из передряги. Впрочем, как и я его. Взять хотя бы тот случай, когда мы ночью в аквапарк пролезли после закрытия. Это был последний день перед закрытием. На его содержание требовалось слишком много воды, которой и так не хватало на орошение полей. Вот мы и решили так "попращаться", когда все уже разошлись, свет фонарей потух и вода остановилась. Мы пришли. В ту ночь удалось вдоволь наплаваться в ещё полных бассейнах, совершенно не обращая внимания на пронизывающий холод. Лазали по горкам, правда не рискнули катиться на них без воды, все же домой хотелось вернуться целыми и невредимыми. "Прощались"мы до утра. И лишь с приходом первого работника потихоньку скрылись. Но самое интересное началось позже. Мы вернулись домой, Брайс решил что домой идти глупо. Все равно через час возвращаться и идти в школу. Я был с ним согласен и предложил переждать у меня. По привычке перед школой мы зашли к Адаму проверить как у него дела и нет ли каких поручений ко мне. В то время Брайс был плохо знаком с этим бородатым типом. Он казался ему помесью бандита и цербера, то есть очень неоднозначной личностью. Я только занёс руку, чтобы постучаться, но передо мной дверь резко открылась и, взяв за шкирку, рывком втянули внутрь. Мы стояли понуро склонив голову, нежелая смотреть на озверевшего Адама. Он расхаживал из стороны в сторону, молча постукивая по руке свернутой газетой. Его малчание навевало ужас. Я за все время нашего знакомства никогда таким не видел. Да, он имел неприятную особенность кричать в любой ситуации, и не важно кто перед ним. Поначалу это нехило нагоняло на меня страх, прям как в тот день на Брайса, который стоял ни жив ни мёртв и боялся пошевелиться. Но со временем понял, что это просто его манера разговора. Пусть несколько грубая, но все же он такой. Тогда же он был не привычно тих: сжатые губы посинели, с лица сошла краска, а руки, державшие газету, слегка подрагивали. Наконец он заговорил. — Да как вы посмели вообще? — он говорил тихо, заставляя сжаться ещё сильнее. При этом мы совершенно не понимали, что он имеет в виду. — Кто позволил вам бродить ночью по городу? Сдохнуть захотелось? Так пожалуйста, ворота в мёртвый город открыты специально для вас. Мы не могли понять, откуда он узнал. Откуда он вообще всегда все знает? — Вас засекли, умники! Один мой знакомый. А если бы это был цербер, вы подумали своими глупыми мозгами хоть немного? Да уж, что тут можно сказать? Просчитались. — За такое явное пренебрежение правилами на вас бы и смотреть не стали, и отправили первым же рейсом к упырям. — Наконец Адам сел, опустив голову на согнутые руки. — Адам, прости это все я. Ты же знаешь, мне вечно приходят в голову "умные" идеи. — Несмотря на, то что Брайс до дрожи в коленях в тот момент боялся Беккета, он знал, как тот мне дорог. И поэтому решил выгородить меня. — Брайс, мне все равно кто из вас это придумал. Меня волнует, что никто из вас мог не вернуться в эту ночь домой. С тех пор Брайс вместе со мной стал посещать занятия Адама. Да и просто так заходил, чтобы поболтать. Мы смогли стать отличной командой. Не боимся поворачиваться друг к другу спиной и получить удар, но страшно боимся потерять кого-то из наших. И поэтому готовы грудью кинуться под пули. — Привет Марк! — кричал он, размахивая руками. — Я тут такое узнал! — оглядываясь по сторонам, шептал друг. До обращение мэра ещё около часа. На площади кроме нас и десятка снующих туда-сюда церберов почти никого нет. Мы ушли с центра площади, где нас могли бы подслушать, и встали в тупик между домами. Тут нас не видно, но зато вся площадь как на ладони. Я развернул приготовленный Тильдой платок, извлекая на свет две большие булочки с корицей. Протянул одну Брайсу, и он с наслаждением вдохнул запах. — М-м... ещё тёплая. — Ты хотел что-то рассказать, — вспомнил я, отламывая кусок булочки и засовывая его в рот, наслаждаясь приятным пряным вкусом корицы. — Да, я пока дожидался тебя, услышал как церберы очень громко решали, кто пойдёт послезавтра дежурить в лабораторию. Там конференция вроде как будет. Но это не самое интересное. Эта лаборатория находится на границе второго. Ты знаешь что-нибудь об этом? — Всегда думал, что Центральная лаборатория единственная. — Задумчиво протянул я, перебирая все разговоры с родителями, где так или иначе присутствовали лаборатории. Но ничего. — Надо разузнать как можно больше, а сейчас пошли на площадь, вон, карета Макеля уже подъехала. Бронированная машина и правда была уже около сцены. Дверь открылась и из неё вышел мужчина лет двадцати в дорогом чёрном костюме. Он гордо прошествовал к сцене, окружённый со всех сторон личной охраной. «Небось ещё и бронежилет нацепил, боясь агрессии народа. Непонятно, что их ещё сдерживает.» Вокруг возбуждённый гул, они не понимают к чему такие изменения, неужели произошло серьёзное. Мы тоже были этим озадачены, поэтому и решили пробраться поближе. Нам на силу удалось протиснутся сквозь толпу людей ближе к сцене. В спины летела отборная брань, люди не стеснялись в выражениях. Я споткнулся об чью-то ногу и со всей силы влетел впереди стоящего мужчину. — Смотри куда прешь! — рявкнул он, сложив руки на груди. Мужчина был на голову выше меня и намного шире в плечах. И если сейчас моя неловкость станет причиной драки, из меня можно будет делать отбивную. Я поспешил извиняться, но ему было все равно и он продолжал распаляться. Цвет его лица уже можно было сравнить со спелым помидором. — Месье, вы бы не кипятились, а то уже вон как раскраснелись, — влез остроумный Брайс, ещё сильнее разозлив мужчину. — Ах, какой грубиян, — донеслось от женщины то ли в платке, то ли в примятой шляпе. Возможно, его жена. Мужчина уже вовсю надвигался на нас, крепко сжав кулаки. Вдруг чья-то рука опустилась мне на плечо, не давая врезаться ещё в кого-то. — Уважаемый, простите этих бездарей. Вы же видите, они ещё совсем дети, что с них возьмёшь? — миролюбиво проговорил Адам, выставляя нас в не лучшем свете. — Так и смотри за ними, а то они скоро на нормальных людей кидаться будут, — грозно ответил мужчина и вернулся обратно к жене. Адам, схватив нас за шиворот, вывел из толпы. Остановился он только тогда, когда мы были на приличном расстоянии от людей. — Сколько раз я просил не влипать в разные ситуации. Я не всегда буду рядом, чтобы вытащить ваши бестолковые задницы. — Так мы же и не сделали ничего, лишь шли занять место чуть ближе к сцене. — Ответил я. — Вот-вот, а этот боров сам как накинулся, — пожаловался с улыбкой Брайс. Адам тяжело вздохнул, тремя пальцами касаясь переносицы. — В шесть вечера жду у себя. — Зачем? — недоумевал я. — Вам не достает дисциплины, а значит, нужно продолжить тренировки. — Будет сделано, сэр. — Хором приговорили мы, готовясь к изнурительных тренировкам. Мы совсем недавно закончили их, не больше недели наза если быть точным, доказав Адаму, что уже способны на многое. И тут снова нам предстоит по три, а то и по пять часов занятий. Это не всегда физические упражнения, хоть и без них не обходится, это ещё изучение основ выживания. Что придумает Адам в этот раз — неизвестно. Понятно одно, это будет нечто нужное и скучное, но невероятно полезное. Писк, раздавшийся на сцене, привлек наше внимания. Патлатый, молодой юноша взял микрофон и вышел на середину. Его темно-зелёный пиджак разительно отличал его от всех присутствующих, делая похожим на попугая. Насколько мне известно – это Пол, и он в последнее время упорно следует за мэром, желая подобраться к золотой кормушке поближе, что у него очень хорошо получалось. Сейчас и не скажешь что он жил в третьем кольце, самом дальнем от центра. — Дамы и господа, на сцену приглашается лучший из лучших, могущественный и неподрожаемый Нико Макеля – мэр всеми нами любимой Эндеры. Попрошу поприветствовать его аплодисментами! — и театрально стал хлопать, призывая площадь следовать за ним, пока на сцене не оказался мео и, встав лицом к зрителям, произнес: — Спасибо, Пол, за прекрасное представление, но, думаю, стоит уже перейти к делу. Дело в том, что сегодня ночью нам стало известно, что из десяти живых городов, являющихся надеждой на возрождение всего человечества, осталось четыре. — Он сделал паузу, позволяя народу осознать смысл его слов. — шесть городов за одну ночь. Х Вирус набирает обороты, не знаю, сколько ещё продержится Эндера, но я призываю вас быть осторожными. Если у кого-то из ваших близких обнаружатся симптомы вируса, вам стоит незамедлительно сообщить лекарям. Они тут же примут меры. Помните, мы последние кто может спасти человечество, не оставайтесь безучастны. Знайте, что все это только для вашей же безопасности! Не забудьте на выходе получить у лекарей брошюры с симптомами вируса, — и распрощавшись со всеми, сел в усовершенствованный бронированный джип, уехав в неизвестном направлении. Интересный подход, получается, у нашего правительства: сообщить всем, что мы все скоро умрем и свалить к себе в светлые кабинеты, заливая своё горе местным самогоном и сокрушаясь, что жизнь нашего города обречена. Ведь все знают, что если в ближайшее время сыворотка не будет найдена, то очень скоро на Земле никого не останется. На выходе с площади люди в масках и белых халатах вручили мне брошюру, на которой значилось: Вирус – А03 1 стадия. Пропадает аппетит, выпадают волосы, на коже появляется характерная пигментация красного цвета. 2 стадия. Иммунитет слаб. Крошатся зубы, повреждённая слизистая даже при воздействии лекарств не заживает, лишь сильнее поражает ещё целые участки, при это источая неприятный запах разлагающего тела. На месте пигментации образуются гнойные волдыри, сопровождаемые болью и лихорадкой. 3 стадия. (Необратимый) Существо потеряло все человеческие качества и продолжает жить лишь на инстинктах, главным из которых остаётся еда. Его легко распознать среди остальных зараженных, что не перешли эту критическую черту. У существа отсутствуют волосы. Зубы острые, они видоизменились, приспособившись к новым условиям пищи. Гнойные воспаления продолжают с новой силой появляться на их телах и лопаться. Субстанция, попадающая на оставшуюся нетронутую живую ткань, разъедает плоть, подобно кислоте. Любое касание к здоровому человеку немедленно приводит к его заражению.***
Помните: люди, встреча с зараженным даже на первой стадии может привести к трогическим последствиям. Не допустите этого!!! Будет бдительным и не забывайте, что лекари стоят на страже вашего здоровья. Очень информативно. Значит, на первой и второй стадии у нас есть возможность им помочь? Что-то я крепко в этом сомневаюсь. Что же это вы, уважаемые лекаря, до сих пор не предоставили сыворотку, раз есть такие точные данные? — Эй, дружище, что это сейчас было? — Мэр призвал нас сдавать всех заболевших белым чудикам. Вот, даже брошюры выдал. — Помахал перед лицом друга ярко-разукрашенными бумажками и, смяв, кинул в самый дальний угол портфеля. — Не дождется, я лучше лично его придушу, чем маму сдам на опыты. — Негодовал друг, метая молнии в каждого проходившего мимо лекаря. Его мама заболела около месяца назад. Народные средства не помогают, а до лекарств не добраться, мы уже пробовали. Ей с каждым днём становилось все хуже и хуже, и, боюсь, у нас осталось совсем мало времени. Тянуть нельзя. Всю дорогу до школы мы шли молча. Никто не хотел мешать другому придумывать план спасения, но пока ничего стоящего не придумали. Хотя слова про лабораторию на втором круге не давали мне покоя. Надо бы разузнать о ней побольше. В школу мы прибыли во время. Она никогда не была похожа на место, где все тихо светло и радостно: в коридорах раздаётся задорный смех, а за дверями кабинета все слушают лекцию учителей, стремясь уловить из их речи, как можно больше. У нас не так, от слова совсем. Наша школа – это небольшое одноэтажное кирпичное здание. Стены серые и невзрачные. Окон в здании практически нет, а если и есть, то они все заделаны решеткой. Двери железные, и с началом уроков, а то есть ровно в восемь часов, двери закрываются на засов и никто не может не выйти – не зайти, пока на часах не будет 14:00 времени, когда все должны покинуть здание. Ученики достойны особого внимания, чтобы о них сказать. Да, они все обязаны носить серые комбинезоны, такие же невзрачные, как и вся школа. Единственное, что отличает нас от взрослых, это живые глаза, которые еще горят жаждой жизни. Даже толстушка Кали, которой вечно достоется от злых одноклассников, в случае опасности покажет свои когти. Стоит лишь вспомнить ту ужасную потасовку между ней и Луи Пало. Только за то, что он сравнил ее волосы с кучкой навоза, она поставила ему знатный синяк и повыдергивала волосы, что по ее мнение были лишними. После этого случая, когда Кали смогла ответить на подначки сноба из первого круга, к ней стали относиться по-другому. Правда, от клички это не помогло избавиться, каждый называл её злобной толстушкой Кали, но зато к Луи уважения не прибавилось, за что она была рада. — Чувак, ты завис, прекращай уже. У нас занятия через пять минут, Карбони снова придумает что-нибудь, чтобы убить нас. — Что поделать, уже почти восемь, а нам нужно ещё успеть взять учебники из шкафчика. А то Карбони не погнушится и назначит какое-нибудь тошнотворное наказание, как когда-то Роберту Пешну, он наказал очистить все туалеты, в которых, наверное, никогда не убирались. А он опоздал на пять минут, потому что задержался у директора. В кабинет мы ввалились за секунду до звонка. Мистер Карбони весело сверкнул глазами в предвкушении знатной трепки нелюбимым ученикам. — Мистер Клейн, Мистер Роджерс, я, смотрю, у вас вошло в привычку срывать мои уроки! Я не потерплю подобного отношения и в следующий раз за малейшую провинность, слышите, за малейшую, не раздумывая отправлю вас в мёртвый город! А сейчас быстро сели. — Мы лишь ниже опустили головы и прошли к своим местам. По классу раздавались преглушенные смешки. — Тишина в классе! Да наш мистер Карбони, по своей жестокости превзойдёт любого цербера. Его ненавидят все – и ученики, и учителя, все знают, что из-за него в прошлом году в мёртвый город за месяц отправилось порядком десяти человек, но никто из них так и не вернулся. На самом деле так не должно быть. Никого не отправляют в мёртвый город лишь за то, что ты опоздал на урок или сорвал не тот овощ с грядки. Смертную казнь назначают за что-то более серьёзное, например, за убийства или грабеж. Обычно воруют продукты, и если поймают, то без чуда отправляют в мёртвый город. Но и тут есть шанс выжить и даже получить назад то, что без просу взял. Нужно ночь продержаться в городе, не умерев. Тогда автоматически снимаются все обвинения. Правда, на моей памяти такого ни разу не случалось, но это прописано на законодательном уровне. Как по мне, так провительству просто скучно, и они устраивают такие игры на выживание. Карбони же действительно отправлял нарушителей в мёртвый город за малейшую провинность. Не понятно как. Говорят, у него в родственниках кто-то из главных церберов и именно он помогает навешать на несчастных каких-то преступлений. Поэтому все и боятся Карбони, не желая вообще попадаться ему на глаза. Даже учителя и те обходят его стороной. — Сегодня я постараюсь вложить в ваши глупые головы то, что поможет вам выжить в реальном мире. Так как директор заменил все остальные уроки защитой, я вынужден буду терпеть вас. — Я не ожидал, что он может так долго и монотонно рассказывать прописные истины. В момент угрозы выброса вируса нельзя пить проточную воду. Нужно использовать только консервы, и как можно быстрее покинуть зараженую местность. Занятия тянулись долго, особо отважные даже умудрились уснуть. Ничего нового я не узнал. Адам все это ещё в прошлом году рассказал нам с Брайсом. Так что Карбони они нас не удивил. По окончанию уроков я распрощался с Брайсом, договорившись встретиться у Адама на занятиях. Оказавшись дома я достал из тумбочки накопитель — устройство больше похожее на старые часы. Только вместо часового механизма небольшой экранчик, где с одной стороны росположены две кнопки для того, чтобы знать сколько сумл на счету и сколько времени. С другой – были два входа: один – для начисления сумл, второй – для их списания. Накопитель показал, что на счету у меня чуть больше пятидесяти сумл, а значит, сегодня я смогу ни только закупить все, что попросила Тильда, но ещё порадовать её белым шоколадом, который она так любит. — Марк, это ты? — раздался голос тётушки снизу. — Да, тетушка, вот в ППН собираюсь, вам что нибудь взять? — ответа не последовало, зато я услышал звук открывающейся входной двери. — Даниэль, ты ничего не понимаешь. Время пришло, все должно произойти через три дня и не днём позже, эта Софи близка к разгадке, благо ей ума не хватит дойти до конца. — Хорошо, а как же Марк? — Ты снова об этой немощи говоришь? Делай с ним, что хочешь. — Она наконец заметила меня, спускающегося по лестнице. Её лицо тут же исказила гримаса отвращения, словно перед ней не сын, а нищий с третьего кольца. — Ты почему не на фехтовании? — Матушка, что с вашей памятью, фехтование у меня было в понедельник, то есть вчера. А сегодня у меня свободный день, и я решил прогуляться до ППН, говорят, туда поступил новый, отменный шоколад. Вам что-нибудь принести? — сказал я, намеренно растягивая слова и улыбаясь во все тридцать два. Я знал, как её это бесит и не мог отказать себе в удовольствии повеселиться. Это ведь так здорово смотреть, как её лицо сначала белеет, потом краснеет и так несколько раз. — Проваливай, щенок, и чтобы сегодня я тебя не видела! — С удовольствием. — Я выскользнул за дверь, вдыхая тёплый весенний воздух.