Спасибо, что жив, Сэр Ночноглаз

       Из окна видно небо, затянутое сизыми облаками. Тусклый солнечный свет мягко сочится в белоснежно-белую палату, ложится на белые-белые стены и отсвечивает слабым холодным мерцанием.       Больной лежит в палате один. В общем-то эта палата как раз одиночная и соседей здесь точно не будет. Тишина.       Обрубок левого плеча плотно перебинтован, как и операционные шрамы на животе. После бессонных ночей, после яростной битвы за жизнь докторам удалось его спасти, и теперь Сэр Ночноглаз вне опасности.       — Забавно, меня спасли от смертельной раны, но от смертной скуки никто не спасает, — вслух произнёс Мираи, ненадолго разбавляя тишину в палате. Но затем он замолчал, и опять стало тихо. Тогда герой лишь усмехнулся в ответ глухим стенам, затем поглядел через окно на улицу, на внутренний двор клиники. Погода пасмурная, вон и тучи на небе постепенно сгущаются всё сильнее. Мираи слегка улыбается чему-то, глядя в окно. На ум вновь пришли приятные воспоминания. В глухой тишине голову всегда посещают какие-то мысли, и они не всегда бывают позитивными. Мираи мыслил позитивно, порой даже через силу, временами одёргивая себя от чего-то пустого, бессмысленного или даже разрушительного.       Он улыбается слегка своим воспоминаниям, не замечает пустоты в палате, потому что в уме он не одинок, не слышит гробовой тишины, потому что мысли его наполнены то шумом, то словами, не видит через окно внутреннего двора, потому что вместо него то возникают крыши высоких зданий, то расстилаются облака где-то внизу, как если бы он летел на самолёте; то простираются улицы различных стран мира или даже дикая местность, но только не желтеющий осенний сад. Мираи поднимает голову и устремляет взгляд на небо, что затянуто облаками. Всматривается в просветы и вспоминает, как не одну сотню раз видел своего кумира, с невероятной скоростью пересекающего целое небо одним прыжком.       Часы приёма наступили, но Ночноглаз знает — сегодня никто к нему не придёт, ведь никто и не обещал. Он никого не ждёт, пускай дико утомлён одиночеством. Все имеющиеся книги уже перечитаны и стопкой стоят на тумбе рядом с койкой, а прямо на них поблёскивают очки в жёлтой оправе.       Когда не о чем беспокоиться, прямо как сейчас, Ночноглаз просто вспоминает былые времена, когда они сотрудничали вместе с Всесильным. Нельзя сказать, что он жил прошлым, но тем не менее не упускал ни единой крупицы воспоминаний, а его идеальная память помогала ему в этом. Командная работа с Всесильным как раз была тем редким случаем, когда фанат не разочаровался в кумире, имея с ним дело напрямую. Но не только работа их объединила, эти двое очень хорошо поладили за целых пять лет сотрудничества и даже в тесном общении не возникло ни единого повода для разочарований. Сердце Символа мира на самом деле оказалось таким же ярким и чистым, каким был его геройский образ, и за это Ночноглаз полюбил его ещё больше. А когда заканчивалась работа, они вместе веселились в свободное время. Как много идей и поводов для веселья всегда было у этого яркого человека! А Мираи никогда не отказывался идти с ним, хотя первое время не верил, что его кумир действительно зовёт его куда-то развеяться, таким невероятным это казалось по началу. Было ещё страннее, но забавнее наблюдать, когда уже будучи друзьями с Всесильным, он так виновато подкладывал новую кипу неоформленных отчётов в целую гору тех, что ещё пока не разобраны. Все эти бумаги не были для Ночноглаза проблемой, с его-то интеллектом и навыками, он быстро с ними справлялся, но Всесильный этого не понимал и чем больше нёс бумаг, тем более виновато выглядел. Но это ещё далеко не всё. Та ещё картина была, когда Мираи обижался на что-то, например, на не совсем удачные шутки друга, а может не обижался, а делал вид, что его это оскорбило. В любом случае лицо ментальщика становилось настолько суровым, что Тошинори буквально терялся, а через пару секунд начинал активно и усиленно-виновато вымаливать прощение. Пожалуй, это веселило Ночноглаза почти так же, как и его шутки!       Так много испытаний, радости и трудностей они прошли вдвоём за какие-то пять лет. Так сильно сблизились друг с другом, что Ночноглаз уже считал этого человека своим целиком и полностью, но потом…       Нет места грустным воспоминаниям — что было, то прошло. Впрочем и хорошее тоже проходит, как и злое, но первое гораздо крепче укореняется в сердце, а потом ярко и тепло сияет в памяти, согревая душу.       В комнате прохладно, на улице темно из-за туч, из открытого окна тянет сквозняком. Как же всё-таки тепло под одеялом… Глаза сами собой незаметно закрываются, и без того больную голову, вдобавок утяжелённую ментальным барьером, тянет обратно на подушку.       Когда Мираи, наконец, ложится и касается головой подушки, то почти мгновенно засыпает. Глухая боль в культе и швах отступает, а сознание будто отключается по щелчку. Так выходит, что больные быстро засыпают, вот и Сэр Ночноглаз уснул быстро, поэтому он очень удивится, когда откроет глаза и поймёт, что всю ночь проспал… Но первое время ему покажется, что он спит, что это во сне он видит залитую тёплым солнечным светом палату… и это худое осунувшееся лицо над ним, обрамлённое длинной золотистой чёлкой. Эти сверкающие из тени ввалившихся век голубые лучистые глаза, так похожие на ясное летнее небо. Он будет думать, что это всё сон, навеянный скукой и желанием, пока наконец не прояснится взгляд и разум не освободится от сонного тумана.

***

      Тошинори нехотя идёт по коридору больницы в сторону указанной палаты. Девушка Пузырь не раз приглашала его навестить Ночноглаза, но он всё откладывал и откладывал. Первое время твёрдо был уверен, что ни за что не придёт к нему, однако с тех пор, как он сказал это в своём сердце, его стали обуревать противоборствующие мысли и чувства. Одни рвались в сторону больницы, при первом удобном случае напоминали о себе каждую свободную минуту и буквально изъедали и без того больную грудь. Другие же активно противостояли первым и доставляли немалые порции отговорок. Тошинори пытался убежать от мыслей, намерено закопавшись излишней работой, но другие учителя быстро у него эту работу отняли, видимо, беспокоясь о его самочувствии. По крайней мере один из них ни с кем не захотел делить своих приевшихся обязанностей и попросил Всесильного не отнимать у него его работу.       Бежать от мыслей было некуда, одни чувства с укором спрашивали, почему он всё ещё не там, в больнице, а другие болезненно притягивали никчёмные оправдания.       «Будет гораздо лучше, если я не приду, » — думал он и старался обосновать это как мог, но Пузырь, а также Мирио и юный Мидория, день за днём доказывали ему обратное каким-либо мимолётным словом. Они все не вникали в суть мыслей бывшего Символа мира, не задавали лишних вопросов, но уже посетив Сэра Ночноглаза, каждый раз спрашивали Всесильного «а был ли он там?». А что он отвечал им? Кому-то говорил, что нет времени или слишком много дел, а кому-то обещал, что скоро к нему отправится. Но если в первом случае на него начинали агрессивно обрушаться муки совести, то после второго варианта ответа Яги испытывал неописуемый дикий страх, а в мыслях возникала непривычная тишина. Все говорили, что Сэр Ночноглаз ждёт его, Пузырь присылала координаты места, уточняла в сообщениях в какой палате размещён больной, указывала часы приёма и всегда просила прийти в любое свободное время.       Сейчас уже всё решено, и чувство долга наконец пересилило страхи. Как же много они ругались с Мираи с тех самых пор, как Тошинори получил ту чудовищную рану… Не прошло и дня, чтобы они не спорили или не контактировали друг с другом вообще. Каждый редкий звонок по делу усиливал возникшее уже давно напряжение и оставлял горький след. Всесильный боялся вспоминать былые времена, дни, когда они были крутейшим дуэтом, лучшими друзьями и напарниками. Случай шестилетний давности просто разбил их врозь, доходчиво показал, что всё-таки на мир эти двое смотрят абсолютно по разному, значит одной дорогой они больше не пойдут. На всё у них возникли прямо противоположные мнения… и что в итоге?       Вообще-то страхи никуда не делись и усиливались с каждым новым поворотом на этаже. Сердце бешено билось, мыслей было так много, но Тошинори не цеплялся ни за одну из них, позволил чувству долга вести его вперёд и не обращал внимания на непрекращающийся шум в голове.       Он открывает дверь, и в этот момент сердце замирает, а в голове наступает такая же тишина как и в палате.       За окном капает холодный осенний дождь, свет из окна слабо освещает палату, поэтому темновато и хочется включить дополнительный свет. А больной спит, спит спокойно под тихий стук дождевых капель снаружи.       Нежданный гость, робея, вошёл в палату и некоторое время беспомощно стоял на месте, держа в руках подарок и цветы — букет подсолнухов. Однако осмотрелся мельком и пристроил подарок на тумбе, а подсолнухи поставил в пустую стеклянную вазу на подоконнике. Старался делать всё как можно тише, чтобы не разбудить больного, в итоге так же осторожно развернул стул, что уже стоял напротив койки, и тихонько сел.       Мираи спал спокойно, головой утопая в мягкой подушке. Обыкновенно причёсанные аккуратно волосы непривычно растрёпаны, тени в скупом освещении как-то странно ложатся на знакомые черты, изменяя лицо бывшего напарника до неузнаваемости. Яги сидит прямо над ним, внимательно всматривается в больного и не верит, что это действительно он — Сэр Ночноглаз. Сердце то бешено стучит от волнения, то замирает в страхе. Тошинори боится, что сейчас Мираи откроет глаза и посмотрит на него укоризненно, своим холодным пронзающим взглядом… спросит, почему же он не пришёл раньше, или почему так долго избегал его.       А дождь за окном как-то незаметно прекратился, и сильный ветер разорвал густое полотно туч в небе, обнажая тёплый солнечный свет. Янтарные лучи устремились в палату и плавно залили её радостным сиянием, оранжевыми красками, вспыхнули яркие лепестки подсолнухов, что теперь стояли на подоконнике.       — Всесильный… — раздался вялый сонный голос. Яги вздрогнул и с ещё большим трепетом уставился на старого друга. Вот, он наконец проснулся и сейчас всё решится раз и навсегда.       Прекрасные золотые глаза ярко сияют, то ли отражая свет солнца, то ли излучая этот свет откуда-то из глубины души. Эти глаза смотрят прямо в лицо Тошинори, но беззлобно, без холода, без укоризны. Эти чудесные янтарные глаза смотрят так тепло, так приветливо, буквально разрывая сердце старому другу. Скупое на эмоции бледное лицо стало светлее, и на нём появилась лёгкая улыбка. Милейшая улыбка на свете.       — Всесильный, наконец-то ты пришёл, — проговорил Мираи, зажмурившись и улыбнувшись ещё милее.       Тошинори в смятении, комья сдавили ему горло и мешают говорить, сердце сжалось и не бьётся совсем. Эти глаза и улыбка пронзили ему сердце, в груди всё заныло от острой боли.       — Прости меня, Ночноглаз, — голос Яги дрожит едва слышно, он старается напустить на себя вид максимального спокойствия и выдаёт его лишь едва слышная дрожащая хрипотца в голосе, но этого уже вполне достаточно, чтобы больной распознал в старом друге все те переживания, что тот испытывает сейчас, всё то волнение, под тяжестью которого он старается не прогнуться. Не улыбнуться по привычке бодрой жизнерадостной улыбкой, под которой привык прятать истинные чувства ото всех, и не расплакаться на месте от горького осознания того, что чувств ему не скрыть, и что Мираи Сасаки всё равно прекрасно всё увидит и распознает — ничто не скроется от этих проницательных чутких глаз.       — Я никогда не держал на тебя зла, Всесильный, — отвечает ментальщик. Этот ответ причинил Тошинори ещё большую боль. Он смотрит на это милое добродушное лицо, видит, как Мираи рад ему, как скучал и как долго мечтал увидеть снова. Лучше бы он отругал его, встретил максимально холодно, пронзил презрительным взглядом. Может быть тогда Яги не чувствовал бы себя сейчас таким ужасным человеком? Ставя себя на место старого друга, начинает ненавидеть самого себя, сочувствуя ему всем сердцем и осуждая самого себя без всякой пощады. Но снаружи Яги безмятежен. Старается быть таковым, пускай в его взгляде кое-что неладно, а голос предательски выдаёт, коварно, исподтишка.       Он не сдержался и улыбнулся в ответ, дружелюбно, но немного неуверенно. Сказал, максимально смягчая голос: — Я очень рад, что с тобой всё хорошо. Прости, что не пришёл раньше. Мне… — ощущает нелепую улыбку на своём лице и начинает волноваться ещё больше. Голос срывается и хрипит болезненно, напряжённая улыбка задрожала, — мне было совестно. Я не мог смотреть тебе в глаза…       — Совестно? Это на тебя не похоже, — усмехнулся Ночноглаз.       — Ха-х. Может быть, — горько усмехнулся Тошинори в ответ. Больной лежит и смотрит на гостя, смотрит на него внимательно, взглядом старается уловить любое его движение, всмотреться в мерцающие из тени глаза, прислушаться к дыханию, что отчётливо слышно в повисшей тишине.       Голос Мираи вновь нарушил воцарившуюся в палате тишину: — Ты думал, что я прав, потому что моё предсказание уже начинало исполняться…       Яги насторожился, его плечи заметно напряглись.       —…но твой преемник доказал мне, что будущее не предопределено. Деку собрал всю свою волю и решимость и одержал победу там, где моя причуда предначертала всем гибель. Теперь я уверен — и твоё будущее можно изменить. Тебе нечему стыдиться, неправ был только я.       Тошинори Яги смотрел на него удивлённо, голубые ясные глаза сверкали ярко-ярко.       — Деку поразительно похож на тебя этими твоими эмоциональными порывами, безрассудством, которое в итоге приводит к положительным исходам… Однажды он станет сильнейшим героем, как ты. Не сдавайся, Всесильный, предопределение не будет иметь над тобой силы, если ты не сдашься, — закончил и тяжело выдохнул. Говорить много было трудно, но он сказал всё, что хотел.       — Ночноглаз... — с тяжестью проговорил Тошинори, его губы задрожали, — всё это время ты думал только о том, как меня спасти... Скажи мне, чем я могу искупить свою вину перед тобой?       Мираи отвёл взгляд в сторону и усмехнулся: — Искупить вину... Я и сам многим задолжал, — вновь посмотрел в лицо старому другу, — всё, чего я хочу, так это чтобы ты жил. Далеко ты или близко, не так важно... просто не умирай, Тошинори.       Это уже третий человек, который просит его не умирать. Снова, когда кто-то просит его, так заглядывая ему в глаза, таким голосом, снова он ощущает, как что-то буквально расцветает в его слабом хрупком теле, как возникает жизненная сила, наполняет энергией и вдохновляет. Сожаление сжимает его сердце, пускай эта просьба согрела и ободрила.       — Я больше никогда не оставлю тебя, Ночноглаз! Всё это время, что я тебя избегал... Мне было тяжело без тебя, мне жаль, что я так отдалился от тебя! Обещаю, я больше никогда так не сделаю, — проговорил Тошинори с жаром, схватив единственную руку больного и стиснув её в своих ладонях. Мираи вяло смеётся.       — Как же я скучал по тебе, — произнёс он так же негромко, — помоги мне сесть, мне уже можно.       — Я... так долго тянул с визитом? — робко пробормотал Яги, поднимаясь и осторожно усаживая больного на койке.       — Чудо, что ты вообще пришёл. Во всём, что не касается геройства, ты всегда был ужасно нерешительным, — констатировал Ночноглаз.       — Ох...       — Ха-х! Сядь рядом.       — Сюда?       — Да-да, вот так.       — А зачем?       На вопрос Яги ответа не понадобилось: как только он присел на край койки рядом с приятелем, больной прижался к нему, приобнял единственной уцелевшей рукой и уткнулся подбородком в плечо дорогого друга. Культя левой руки и весь живот в бинтах, сам он, выбравшийся из под одеяла, немного вздрагивает из-за сквозняка. Тошинори страшно обнимать его, опасается, что может навредить, однако всё же не медлит и обнимает Мираи осторожно, ладонью правой руки касаясь его затылка. Тот прижимается крепче и говорит: — Я сильнее, чем ты думаешь!       — Правда? Впрочем выглядишь ты даже лучше меня, — усмехнулся Тошинори.       — Я мог бы с этим поспорить, — ответил больной.       Яги чуть крепче прижал его к себе и ласково погладил по голове, пальцами взъерошивая и без того растрёпанные волосы. Тот пригрелся и прикрыл глаза. Радостная улыбка никак не сходила с его лица. Мираи был счастлив, как маленький ребёнок, не знал границ своему счастью и наверняка не смог бы удержать восторга и радости, не будь он всё-таки взрослым мужчиной. Пусть его кумир больше не герой, не имеет никакого значения сейчас и тот факт, что старый друг так сильно отощал и высох. Сейчас он жив, и он рядом.       — Как ты себя чувствуешь? — с некоторым беспокойством спросил Тошинори, продолжая удерживать друга в объятьях. Тот издал смешок и ответил как можно бодрее: — Теперь хорошо. Потому что ты здесь!       — Ха-ха! Да ты никак флиртуешь со мной, Ночноглаз? — повеселел Яги.       — Заметь, ты сам это сказал!       — Ах...       — Эй, Всесильный!       — Что?       — А ты знаешь, почему моё геройское имя "Ночноглаз"? — загадочно произнёс Мираи. Таким голосом, что Тошинори это искренне заинтересовало: — Почему?       Больной устал сидеть ровно, в итоге скривил спину, на сей раз прижавшись головой к груди Яги. Продолжает рассказывать весьма значительно: — Потому что я люблю смотреть на звёзды. Точнее на одну из них, самую яркую. И эта звезда ты.       — Ох Ночноглаз... — смутился Тошинори. Он отшутился бы, не будь у его на душе так неспокойно. А сейчас он просто улыбается слегка, продолжая гладить и обнимать приятеля. Ему не верилось, что человек, которого он сам оставил, человек с довольно сложным характером, так легко доверяет ему спустя годы разлуки. Никак не мог в это поверить и чувствовал, будто обманул кого-то, обхитрил и теперь пользуется незаслуженным доверием.       Тепло объятий, шум хрипловатого дыхания и биения сердца сладко убаюкивали, как и бережные прикосновения к голове. Но Мираи не собирался спать и проговорил как можно громче, стараясь вырвать сонный тон из своего голоса: — Расскажи мне о былых временах, Тошинори.       — Рассказать? Но ведь ты многое помнишь гораздо лучше меня! — удивился Яги.       — Да, помню. Я хочу вспомнить всё вместе с тобой. Помнишь, как мы встретились тогда?..

***

      — Спасибо тебе большое, теперь мне действительно гораздо лучше, — в итоге проговорил Ночноглаз после долгих разговоров по душам, так или иначе мешавших ему погрузиться снова в сон. Часы приёма уже подошли к концу и медсестра любезно выгоняет засидевшегося посетителя.       — Могу я прийти к тебе и завтра? Нет. Я обязательно приду! Завтра, жди меня, я буду точно! — суетился Всесильный.       — Хорошо, я буду ждать тебя. До скорой встречи, — кивнул на прощанье Ночноглаз, прежде, чем Тошинори скрылся за дверью палаты.       Всё решено раз и навсегда, и теперь двое больше никогда не расстанутся. Опадут листья осеннего сада, засохнут подсолнухи в стеклянной вазе, пропадёт на полке перепрочитанная подаренная книга, а эти двое никуда уже друг от друга не денутся.