tell me pretty lies.

— прости, я не желаю общаться с теми, кто скоро умрет. — что? — парень вскидывает удивлённо брови. донхек приоткрывает рот, показывая передние зубки, зависает взглядом на минхене. — я не умираю. ну, просто уточняю. хотел спросить дорогу. — ах, — донхек отмирает и прячет взгляд в страницах книги, — просто ты вышел из онкологического отделения. — потому что я потерялся. как пройти в столовую? донхек машет головой куда-то направо от минхена и, тот следуя за этим жестом, натыкается глазами на огромную вывеску «столовая». — о, — парень широко улыбается, — спасибо. и если бы донхёк обратил на него больше внимания, то заметил бы, как красиво он улыбался. но он предпочитает избегать тех, над кем висят цифры. *** — вижу, что ты в этом не заинтересован. впрочем, как и я. может, сбежим? — минхен наклоняется к донхеку, чтобы заглянуть в глаза и улыбается. — но это важно. мы должны быть благодарны этим людям, ведь именно из-за их спонсирования больница выдает мне бесплатные снэки после обеда, которые ты у меня забираешь, — чуть-чуть язвит донхек, улыбаясь ему в ответ. — ты родился занудой или жизнь заставила? донхек смотрит на свою больничную пижаму, капельницу, что стоит рядом с ним и игнорирует быстротечность времени, что видит у пару людей в помещении. — родился. так, — он осторожно берет минхена за руку, — куда пойдём? *** — тебе ещё нет 18? — удивлённо спрашивает минхен, чуть не роняя шарик мороженого на асфальт. — значит и имени своего соулмейта не знаешь? — надеюсь и не узнаю. а ты? твоя метка проявилась? — мне ещё тоже нет 18. через пару дней узнаем, — минхен тихо хихикает и ловит заинтересованный взгляд донхека. — просто представил тебя, как моего соулмейта донхёку от чего-то совсем не весело. он переводит тему и… снова. снова игнорирует утекающие секунды чужой жизни. и это как закрывать глаза своими же ладошки перед огромным зверем, пытаясь спрятаться от участи быть съеденным, но горячее дыхание обдаёт кожу, а рык оглушает. донхёк обманывает сам себя. искусно. аплодировать некому. — что хочешь на день рождения, хён? — тебя? *** донхек, как обычно, сидит на креслах в коридоре, дожидаясь минхена. за огромными стеклами окон идет дождь — люди забегают в помещение, чтобы переждать. он пытается разглядеть знакомый силуэт, но книга в руках донхека так и остается нетронутой, когда он уходит, решая, что старший просто сегодня не придет. сезон дождей затянулся на начало августа. — ли донхёк, чего так долго? — парень врезается взглядом в эту минхенову улыбку. они всегда встречались возле входа: минхен был вечно в безмерным майках и шортах, а на донхёке всё та же пижама и книга, с красной обложкой без названия. минхен даже не уверен есть ли там вообще буквы. младший замечает, что на минхене такая же пижама, как и у него самого, тапки с зубастым монстром, а из карманов торчат провода от зарядки и наушников. сегодня ему исполняется 18, в этом ужасном месте, где плитка на полу грязно-кремовая, а за окном непроглядный ливень. где донхеку достать для него торт? — что это? — что-то не так? донхек пытается взглядом прочесть всё-всё, что прячет в этой черепушке этот несносный старший, но тот все так же мягко улыбается, будто не они сейчас стоят в том месте, откуда только один выход: по этим грязно-кремовым коридорам на минусовые этажи. как ни странно, но он не видит цифр. минхен в порядке. да? — ты проголодался? я оставил тебе снэки, — донхек приглашает его в свою палату, придерживая дверь. парень тянет довольное «о» и валится на донхекову кровать. взгляд стеклянный упирается в потолок. минхен сжимает руками покрывало ладонями, будто где-то на секунду прихватило острой болью. он борется. донхек тоже. — донхек, это просто обследование. и младший не уверен, кого именно минхен пытается убедить. — а мне дали эту палату, потому что места не было в других отделах. и капельницы все эти — тоже лишь профилактика. донхек присаживается рядом, бросая на лицо пачку с чипсами. что из сказанного ложь? минхен хватает его руку и тянет на себя, чтобы тот прилег с ним рядом. пижама пахнет свежестью и чуть хрустит от малейшего движения. *** они идут куда-то коридорами, поднимаясь то лестницей, то лифтом и, в конце концов, донхек выводит их на крышу. минхен опирается на высокие перила руками, чтобы заглянуть вниз. рука младшего крепко сжимает ткань минхеновой рубашки. дышится легче. — донхек, вчера был мой день рождения, — минхен наклоняет голову к правому плечу — он всегда так делает, когда ему что-то не нравилось. — знаю, но перед тем, как ты расскажешь всё в подробностях, — донхек подходит ближе, уже сжимая рубашку двумя руками, — могу ли я поцеловать тебя? могу ли я забрать тебя себе? горький, как шоколад, что минхен всегда забирал у донхека, когда ему приносили те самые снэки после обеда; горький, как домашнее вино, что минхен попробовал тайком, стащив с антресоли бутылку; горький, как сироп от кашля, что давала ему мама в детстве. поцелуй оказывается горьким и может виноваты таблетки, нескончаемые капельницы донхека, но минхен знает, что как бы сладко не выглядел младший — этот терпкая горькость и есть донхек. он ощутил ее, когда первый раз поймал донхеков взгляд в тот день. — может сбежим? — я пожалею об этом? нет, не так, — донхек поднимает на него уверенный взгляд. — мы пожалеем об этом? — ты сам знаешь ответ на свой вопрос, донхек. *** — это что китайский? — смеётся донхек, оттягивая рубашку марка, чтобы лучше разглядеть метку на лопатке, что появилась этой ночью. — ты уже перевел? донхек осторожно проводит подушечкой указательного пальца по чужой коже. и улыбается. голос старшего немного ломается от чужого тяжёлого дыхания куда-то в шею, от прикосновений, что ощущаются, как первый весенний луч. ломается из-за грустных глаз донхека, что смотрят в его: внимательно, будто пытается что-то найти. — н-нет, я не знаю китайский. — один мой друг знает. я приглашу его завтра. если хочешь, конечно же. — было бы неплохо. они сбегают к минхену домой. и это почти, как прогуливать уроки в ближайшем от школы макдональдсе — то, что их найдут равна восемьдесят девять процентов. в доме пахнет полевыми цветами и скрипят половицы — то, что первым замечает и запоминает донхек. то, что он будет помнить до последнего своего дня. то, чем он будет дорожить. — глянем фильм? есть что-то большее, чем эти пылинки, что видны в лучах заходящего солнца, когда они укладываются на полу минхеновой комнаты; что-то больше, чем просто любимая песня, если ты включаешься виниловую платинку; что-то большее, чем эти фигурки роботов на верхней полке, как напоминание, что они еще не совсем взрослые, чтобы минхен нагло не забрался на него, требуя поцелуй; есть что-то большее в смехе донхека; есть что-то в этих прикосновениях старшего по донхековской коже под его любимой белой майкой с 'try again' на спине. — ты дурак, минхен? сотни «да» под донхековский тихий стон, когда старший оставляет засос на шее, ближе к ключицам — его можно скрыть больничной пижамой. он просит младшего снять с себя майку, пока тянется рукой куда-то под кровать, доставая маркер. взглядом «можно?» — донхек кивает — и минхен пишет свое имя под тем самым алеющем пятнышком. в надежде, что оно въестся в кожу навсегда, как татуировка; как то самое, что жжет кожу на спине у минхена. донхек отворачивает голову в стеснении, любуясь стеной, когда старший спускается поцелуями всё ниже и прикусывает кожу на животе довольно сильно, чтобы снова поймать взгляд младшего. минхен отстраняется и наклоняет голову к правому плечу. он всегда так делает, когда ему что-то не нравится, думает про себя донхек. — смотри на меня, донхек-а. и донхек смотрит. смотрит, как слишком худой минхен снимает с себя футболку. замечает, как играют подтянутые мышцы на руках, когда тот пытается снять с себя джинсы. — ты спортсмен? минхен смеется. донхек еще больше краснеет, когда понимает, что убивает своим вопросом ту самую атмосферу. — нет, я дурак, который по совместительству танцор. — станцуешь? — приватный танец? — заткнись и продолжай, минхен. донхек жадно сохраняет каждую деталь, чтобы ничего не забыть. не забыть тяжелое дыхание, не забыть мягкость кожи старшего, не забыть вкус его губ, не забыть эту улыбку. хочется отчаянно помнить и не важно, как больно отзываются раны, если их постоянно трогать. донхек не захочет оставлять свои сквозные в покое, не даст их залатать врачам. минхен понимает, что донхек всегда знает намного больше, чем хотелось бы, поэтому он так отчаянно цепляется за минхеновы плечи и отдается полностью, не утаивая и не скрывая взгляда. там черти тонут в болотах. потому что это первый и последний раз, когда им можно быть влюбленными в друг друга вот так. на минхеновой спине остаются царапины, и они как хвосты падающих комет, исчезнут. на большее донхек не способен. минхен не будет его, это иллюзии. снова самообман. — минхен, ты счастлив? — я в отчаянии. донхек покрывает его лицо поцелуями. ему так хочется, чтобы эти цифры прекратили уменьшаться с бешеной скоростью, но сколько не жмурь глаза — все остается неизменным. он устал. *** — забвение это дар или наказание? донхек ищет в темноте руку марка, чтобы переплести пальцы. — я не знаю, донхек. но мне кажется это не лучше смерти. день за днем открывать тебя, влюбляться все больше, позволять этому просто быть, перерастая в большее, когда всё кричит об опасности. знать каков на вкус донхек, а потом в один день посмотреть на него и не почувствовать ничего. или узнать, что теперь весь он не принадлежит ему. видеть, как его руку сожмет тот, кому он предначертан. тому, кто будет для него самым лучшим. минхен надеется, что у того счастливчика будут крепкие нитки, чтобы зашить все то, что они сделали и сделают. *** — так как ты говоришь его зовут? — марк ли. сычен поджимает губы о чем-то задумываясь. его корейский всё еще желает лучшего и донхеку правда интересно почему во всем сеуле не нашелся учитель, который мог исправить это недоразумение. они договорились встретиться на крыше. поэтому донхек ведет друга коридорами, лестницами, пропуская лифты нарочно, боясь появиться перед глазами марка после вчерашней ночи. но даже так они приходят туда слишком быстро. минхен встречает их улыбкой и не сводит с шеи донхека глаз. дурак, который гордится всем, что вчера произошло. — это винвин, мой китайский друг, приятель и товарищ, — голос донхека немного трясется. — марк ли.

— только представляйся ему, как марк ли. — зачем? — просто сделай так, хорошо?

— приятно познакомиться, — минхен поражается тому, как глубок его голос. немного отойдя от донхека, который присел на лавочку, чтобы погреться на солнышке, сычен как-то совсем по-обычному просит снять рубашку. минхен смеется и показательно закрывает свое тело руками, мол, а мы не торопимся? — будь так любезен, сними эту ткань. — тебе говорили, что ты красивый? — вырывается у марка. — но есть кто-то красивее, но все же. — снимай, — смеется сычен. донхек улыбается, не открывая глаз, продолжая дальше греть личико в лучах. лучше бы пошел дождь. падал самолет или еще какая-нибудь ерунда, что могла бы предотвратить этот момент. сычен всё-таки стягивает с плеча рубашку и замирает. он поворачивается к донхеку, когда тот зовет марка по корейскому имени. — минхён, мне пора на капельницу. донхек исчезает в дверях. кометы сгорают при входе в атмосферу. — странно, что он сам не перевел тебе. он хорош в китайском, — сычен застегивает сам все пуговицы на минхеновой рубашке, хлопая по плечу. — так что скажете, доктор? — очень красивое имя, — и делает длительную паузу, смотря марку в глаза. — дун сычен. *** — все в порядке, слышишь? сычен сжимает ладонью чужую коленку, ожидая хотя бы легкого кивка, но тот прикован взглядом к окну, что позади него. — если мы уговорим его продолжать лечение, то он будет жить, — его голос после долгого молчания хрипит. — но за всё нужно платить, донхек. ты не можешь рисковать. сычен узнает о проклятии донхека как-то по пьяни, когда сам же дает несовершеннолетнему в руки стакан с чем-то крепким и просит выпить до дна. тот полночи плачется, что его мать умирает, а от врачей прибавляются лишь нервы, а не цифры. а сычен по жизни доверчивый, спрашивает есть ли выход. когда старший переходит на крик, сбивая со стола бутылки, он понимает, что есть. через неделю он звонит, чтобы рассказать сычену о том, что его мама здорова. врачи называют это чудом, пока донхек отхаркивает на белую эмаль раковины кровь. ничего не дается просто так. беря что-то, будь добр, отдать что-то взамен. у донхека есть только он и его минуты жизни, которые он отдает, не ведая сколько ему самому суждено прожить. — цена не так велика, — донхек улыбается краешком губ, — в любом случае ты уже заплатил. ты видел. мы с ним переспали. я знал, что он твой. я не остановился. и знаешь, сычен, прости, но я бы повторил. за окном непрекращающийся шелест крон деревьев, жаркое солнце, громкие разговоры, нечастые, но радостные возгласы детей. в городе всегда шумно. донхеку хотелось бы закрыть окна, двери и спрятаться под подушку, чтобы побыть в тишине. но громче этого города только мысли в его голове. кого они пытаются перекричать? *** — сычен, быстрее. мы опоздаем на автобус. — я не знаю какие выбрать: лилии или розы? — ромашки. он любил полевые цветы. сычен быстро расплачивается, выбегает из магазина и хватает за руку марка, ускоряясь в сторону автобусной остановки. осень в этом году солнечная, почти без дождей. марк говорит, что у солнца появился помощник. сычен же твердит о том, что за этот летний сезон дождей выпали осадки на три года вперед. *** — он любил лилии. марк кладет цветы к надгробной плите и отходит к сычену. они молчат, пока солнце медленно сползает по небу, прячась за горами. тишина, которую ненавидел минхен, повисла над этим местом, но именно о ней просил донхек. — донхек-а, сколько раз ты мне солгал?