Право выбирать

Брок еще раз перечитал короткое СМС — первое за два месяца. «Рейс НЙ-Вашингтон, 4 мая, 19.30». Откровенно говоря, он ничего не ждал с самого начала. Одно дело пристроить под себя двух новобранцев с шилом в жопе, чтобы хоть как-то направлять их неуемную энергию (в случае с Барнсом) и ебанутую жажду справедливости (это о Роджерсе, о ком же еще?), сделать это на своих условиях, частично злоупотребляя властью, служебным положением и прочими радостями удаленной базы в самых ебенях. И совсем другое — попытаться что-то там построить с двумя обстрелянными молодыми бойцами, уже хлебнувшими дерьма лопатой, да еще на гражданке. Без чинов. Конечно, когда Брока вежливо попросили сдать пост Роллинзу, а этих двоих после всех событий отправили в Ирак, Брок каких только заверений от них ни услышал. Они даже писали первое время почти каждый день. Потом все реже и вот с последней СМСки минуло уже два месяца, за которые Брок успел себя убедить, что надо принять отставку философски и заняться делом. Например, получить, наконец, контракт со Старк Индастриз на охрану одного из офисов — неплохое начало для небольшого, но активно развивающегося агентства. Контракт он получил, даже с таблеток слез — работа была гораздо менее нервной, чем на базе, а нет нервов — нет головных болей. Вернее, это их пока не было. «Рейс Нью-Йорк — Вашингтон совершил посадку», — объявил приятный женский голос, и дальше Брок не слушал. Переложив телефон в карман джинсов, он оперся локтями на заграждение у выхода, встав так, чтобы его увидели не сразу, и со странной смесью иронии и досады отметил, что пульс участился. Как ни крути, а он продолжал считать своими двух великовозрастных щенков, когда-то едва ли не случайно подобранных на обочине, куда швырнула его жизнь. Брок заметил их первым: раздавшиеся в плечах, загорелые до черноты, с одинаковыми длинными армейскими сумками, они выглядели так, как должны были. Словно неразлучники, выплавленные из одного куска ценного для Брока металла. Барнс быстро обшарил взглядом небольшой зал прибытия, подняв на лоб солнцезащитные очки, и что-то сказал Роджерсу, на его смазливой роже даже промелькнуло удивительно знакомое растерянное выражение, но потом он заметил Брока, оскалился, показав белоснежные зубы, бросил улыбающемуся Роджерсу сумку, легко перемахнул через перила и запрыгнул на Брока раньше, чем тот успел убить его взглядом. Барнс был тяжеленным, но Брок успел подхватить его под упругую задницу, забив на то, как их встреча выглядела со стороны, и ответил на поцелуй. — Майор Рамлоу, — глаза Барнса, удивительно светлые на загорелом лице, смеялись, он облизывал пухлые блядские губы и слезать, похоже, не собирался. — Сержант Барнс прибыл в ваше распоряжение. — Я сейчас тебя на пол сброшу, сержант, — прохрипел Брок, чувствуя, как трещит спина. Барнс, фыркнув, перестал изображать обезьяну и снова присосался к губам, а потом и к шее, уступив место подошедшему Роджерсу. Они сжали его с двух сторон, как арктические льды — ледокол, потерлись, как нашедшиеся после загула коты, развлекая многочисленную вечернюю публику в зале прилета. — Дома, — твердо произнес Брок, отбирая у Барнса свои очки. — Мне нравится, как это звучит, — Барнс снова оскалил белые зубы, подхватил свою сумку и, тиснув Роджерса за задницу, пристроился справа от Брока. Брок вспомнил, как обустраивался в столице, зачем-то покупал большой дом, хотя ему одному вполне хватило бы квартиры, как чувствовал себя старым дураком, ждущим у моря погоды, когда эти двое перестали писать, и хмыкнул, огрев Барнса по крепкому заду. — Посмотрим на ваше поведение, оболтусы. Роджерс заглянул ему в глаза, он всегда лучше Барнса чувствовал настроение, коротко коснулся пальцами шеи, будто спрашивая, все ли у них хорошо, и тихо произнес: — Прости. Связи не было, только служебная. Взорвали вышку. — Не припомню, чтобы жаловался, — хмыкнул Брок, а Роджерс, сильно повзрослевший, даже возмужавший, в отличие от по-прежнему беспокойного, как щенок, Барнса, просто ответил: — Тебе и не нужно. Надо было что-то ответить, восстановить статус-кво, но они оба, его малыши, были до того хороши, так явно радовались встрече, что Брок забил — до времени. Решив не ебать себе мозг, он на мгновение прижал к себе обоих и, отпустив, направился к машине. У них будет еще время все выяснить. Они живы, и это главное. *** — Вот это тачка, — одобрил Барнс, похлопав шевроле по крутому боку. — Положение обязывает, — ухмыльнулся Брок, вспоминая слова Роллинза о том, что это не машина, а блядовозка. — Роджерс вперед. В мои планы не входит въебаться в ближайший столб, когда вы начнете крутить мне порно на заднем сидении. — Чего не я вперед? — Барнс обошел машину, присвистнул, увидев объем двигателя, и поиграл бровями. — Потому что участвовать в порно я тоже пока не собираюсь. Роджерс, надо отдать ему должное, молча закинул обе сумки в багажник и, открыв переднюю пассажирскую дверь, откинул сидение, чтобы Барнс мог втиснуться назад. — Давай, Бак, — поторопил он. — Есть охота… и все остальное тоже. — Хорошо, — подозрительно легко согласился Барнс. — Но ты потом дашь мне порулить. — Сначала сдашь экстремальное вождение, — хмыкнул Брок. — А потом посмотрим. Барнс ничего не стал говорить, только с обещанием облизал губы, давая понять, кому и как он будет сдавать это самое вождение. Брок завел машину, и та, взревев мощным двигателем, унесла их из аэропорта. «Домой»,— подумал Брок и подавил идиотское желание постучать по дереву, чтобы не сглазить. Похоже, на гражданке он быстро расслабился и стал суеверным. Едва они переступили порог дома, Барнс с силой вжал Брока в стену около двери, ведущей из гаража, провел носом по шее, коснулся губами под челюстью и коротко застонал. Это разительно отличалось от самого первого раза, когда он пустил оболтусов в свой дом. Тогда они здорово его побаивались, да и вообще человеком не считали. — Хочу тебя, — выдохнул Барнс, — давайте остальное потом? Все идиотские разговоры и даже жрачку? Роджерс прижался сбоку, большой, горячий и спокойный, разительно отличающийся от того краснеющего, но решительного мальчишки, с которым Брок впервые лег в постель. От него веяло силой и уверенностью, и от этого внутри все сжималось в тугой узел. Они в четыре руки задрали на нем футболку и расстегнули ремень, хотя еще полгода назад спросили бы разрешения и дождались четкой команды отложить остальное на потом. Сейчас Броку было все равно: у него долго, слишком долго не было этих двоих. О том, что он пережил, пока искал о них сведения по своим каналам, боясь услышать «пропал без вести» или того хуже, вспоминать не хотелось. Живы. Вернулись. И жрачка, и разговоры подождут. Барнс опустился на колени, вжался лицом в живот, так, что яйца поджались, жадно вдохнул несколько раз и, глядя снизу вверх, потащил вниз штаны вместе с бельем. — Блядь, да, — выдохнул он, когда член, тяжело качнувшись, ткнулся ему в сочные губы. — Джек-пот. Роджерс вжался стояком в бедро, жарко выдохнул в шею, погладил Барнса по голове — привычно, нежно, и опустился рядом. Первая ночь, слишком длинная и богатая событиями, снова встала перед глазами. Вспоминая, как он хотел их тогда, как хотел урвать у суки-судьбы хоть что-то себе, наплевав на цену и возможные последствия, Брок смотрел, как эти двое облизывают его член, по очереди накрывая головку сладкими ртами, и понимал — вот оно. То, ради чего стоило хлебать дерьмо и выбираться из самых темных жоп. То самое «личное», которому никогда не было места даже с Марией. Барнс поцеловал Роджерса, запустив смуглые пальцы в его выгоревшие добела волосы, и Брок едва не кончил только от этого: от того, как эти двое чувствовали друг друга, без слов и единого жеста продолжая движения, без ревности, неуверенности и прочих издержек человеческой природы. — Давайте-ка наверх, я староват на полу ебаться, — приказал Брок, и Роджерс поднялся — плавно, неотвратимо, поцеловал, жадно шаря руками по всему телу, сжимая задницу ладонями, и отошел на шаг, утянув за собой Барнса, порывавшегося нарушить приказ и, весело разбросав шмотки, завалиться прямо на толстый ковер. — Где душ? — Мой на втором этаже. — Покажешь? — хрипло спросил Барнс, снова прижимаясь всем телом, так, что Брок невольно подумал, что надо бы его выебать для профилактики, перекинув через подлокотник дивана. От души. Чтобы, садясь на задницу, каждый раз вспоминал, как это было. Хмыкнув, Брок поддернул штаны, окончательно стянул футболку и пошел наверх. — Сумки пока бросьте внизу, после разберемся, — приказал он, и эти двое бросились за ним, в два прыжка преодолевая половину лестницы, прижались, затрудняя подъем. Когда они все трое ввалились в ванную (попутно пересчитав в коридоре все ниши и углы), Барнс, как самый нетерпеливый, уже был в одном носке, сладко стонущий и ни черта не соображающий. Роджерс с проступающим даже сквозь загар румянцем выглядел немногим лучше. Но ему удалось стянуть с себя и с Барнса остатки одежды и втащить его в просторную душевую кабину. Брок потер шею, пытаясь прийти в себя, тоже скинул выжившие в потасовке штаны с бельем и шагнул к ним. Барнс, крепко прижатый спиной к груди Роджерса, терся круглой задницей о его пах. При появлении Брока он открыл совершенно пьяные светлые глаза и потянулся к нему, вжал в себя. — Не могу, — простонал он и кончил почти сразу, стоило только Броку коснуться его члена. Просто задрожал, жмурясь и жадно вдавливаясь ягодицами в Роджерса. Тот, охнув, вжался лицом в его шею и обхватил член Брока ладонью. — Тормози, — прохрипел Брок, целуя разомлевшего Барнса, — не всем тут двадцать с небольшим. — Старичок, — ухмыльнулся Барнс, — а то я не помню, как ты нас укатывал. Обоих. — Умение толково использовать ресурсы, — Брок выдавил на мочалку гель для душа и принялся намыливать его неравномерно загоревшие плечи, крепкую шею, грудь. Роджерс смотрел над плечом Барнса неожиданно прямо и цепко, будто в голову влезть пытался. — Ты нас не ждал, — наконец, произнес он. — Ты нам не поверил. — Не начинай, — предупредил Барнс. — Пустили в дом, ебаться дают. Чего тебе еще? Вывернувшись, он отобрал у Брока мочалку и принялся его оттирать, будто это Брок полгода был в пустыне без особых благ цивилизации. Роджерс притянул Брока к себе, по-новому уверенный, взрослый, посмотрел в глаза, игнорируя и кривоватую ухмылку, и насмешливо вздернутую бровь. Погладил по губам большим пальцем и, прежде чем поцеловать, пообещал: — Мы вернулись. Насовсем. Броку было, что на это сказать. Например, что и в двадцать два, и в двадцать три у него тоже было несколько таких “насовсем”. Да и позже, с Марией, например, он тоже не собирался разводиться — вместе было и легче, и проще. До некоторых пор, конечно. Но Роджерс целовал так голодно и убежденно, что Брок промолчал. В конце концов цинично решив, что прогонять двоих молодых любовников из койки — верх идиотизма в его почтенном возрасте. Еще лет пять, и в койку он будет ложиться только для того, чтобы, поскрипев суставами, забыться тревожным стариковским сном. Барнс стек на колени и вобрал член Брока до самого корня, нежно погладил за яйцами и со стоном выпустил добычу, облизал сверху донизу, снова насаживаясь тугой сладостью влажного рта. Ладно, может, не через пять лет, а через десять. Или пятнадцать. Прорва времени, если разобраться. — Я первый, — ожидаемо пожадничал Барнс, едва оказавшись в спальне. Стянув с постели покрывало, он устроился круглой белой задницей кверху и оглянулся через плечо. — Пожалуйста. Да же? Да? Отказать ему ни у него, ни у Роджерса никогда особо не получалось: Барнс был еблив, как кошка в марте, и вряд ли в полевых условиях командировки им часто удавалось провернуть что-то серьезнее обоюдной быстрой дрочки или минета. — Да, — Стив обнял Брока за плечи, с обещанием прижавшись членом, уже взятым «на изготовку», к ягодице. — Сдвигайся к изголовью, — распорядился Брок, доставая из тумбочки смазку и длинную ленту резинок. — Руки на спинку кровати, задом кверху. Будешь вертеться — огрею. Барнс покрутился, устраиваясь, и ухмыльнулся: — У меня стоит от одного воспоминания о том, как ты драл меня ремнем, майор Рамлоу. Так что для угроз тебе придется придумать что-то другое. Брок тоже отлично помнил, как, трясясь от тихого бессильного бешенства, затолкал мальчишку в подсобку и отходил ремнем по жопе, оборудованной шилом, надеясь таким способом донести до него простую истину — от умения слушаться и выполнять приказы в армии порой зависит все. Оказалось, драть нужно было не ремнем, а сразу членом, да еще в комплекте с благоразумненьким чистеньким Роджерсом. Чтобы они выжили и даже захотели вернуться. — Да, — заорал Барнс, стоило сунуть в него сразу два пальца. — Да, черт, да! — Не ебали тебя, что ли? — хрипло спросил Брок, пережимая снова готовый член у основания. Барнс был тугим и таким горячим внутри, что в глазах темнело. — Раз в пару недель на узкой скрипящей койке — это ебля, что ли? — Барнс со стоном покрутил задом, и Брок от души огрел его по упругой половинке, оставив красный след своей ладони. Барнс в ответ со стоном сжался на пальцах, задышал чаще и запрокинул голову, подставляя пристроившемуся рядом Роджерсу шею. — Блядь, еще. Я, кажется, кончу только от этого. Брок, хмыкнув, провернул пальцы, заставив Барнса мелко задрожать, и снова огрел его, с оттяжкой, не жалея, чувствуя, как ладонь и чуть покрасневшая задница становятся горячими. Он будто укладывал хлопки плотным узором, расцвечивая бледную кожу розовыми следами, слыша, как охает Барнс от каждого касания, туго сжимается внутри, как трещит под его ладонями изголовье; видя, как краснеет от возбуждения Роджерс, жадно глядя потемневшими глазами на выпяченный зад Барнса, как исчезают в нем пальцы, на темный член Брока. — Вставь, господи, давай же, — Барнс дрожал от напряжения, гибко выламывался в спине, выше задирая задницу, и кончил, едва Брок толкнулся в него, сжимая горячие от прилившей крови половинки пальцами. От его крика можно было оглохнуть, Брок невольно порадовался, что окна закрыты, и в соседнем доме живет тугая на ухо старушка с огромным котом. — Черт, — одними губами произнес Барнс, упав животом на кровать. — Я тебя люблю. Никто так не может, — сонно поведал он. — Стив боится делать мне больно. А ты нет. Член у Брока стоял так, что от живота не отогнуть. Этот засранец умел его завести до полной потери человеческого обличья и, получив свою долю удовольствия, спокойно откатиться в сторону, зная, что ебать его гиперчувствительную после оргазма задницу все равно никто не будет. Роджерс накинул на Барнса одеяло, стянул с члена Брока презерватив и провел шершавой тёплой ладонью от корня до головки. Губы у него стали пунцово-красными, яркими и влажными. Да что там — белокожий от природы, он был смугло-розовым под загаром, от кончиков ушей до острых сосков. — Ляг, — хрипло, умоляюще произнес он. — На спину. Пожалуйста. Брок. Его имя все еще непривычно звучало, будто они опять нарушали субординацию и с десяток пунктов устава и должностных инструкций, но от этого и так сильное возбуждение стало почти невыносимым. Брок лег, сдвинув подушки к сонно моргающему Барнсу, и поманил Роджерса к себе, разрешая ему все. Тот опустился сверху всей тяжестью, горячий, нелепо, трогательно возбужденный, растерявший всю свою собранность и уверенность. Беспорядочно целовал щеки, губы, шею и даже веки, мокро и жадно проводил языком вдоль яремной вены и прикусывал ухо. Потом обхватил оба их члена и закрыл глаза. Идеальный рот сложился буквой «о», а румянец, кажется, дополз до самого пупка. — Господи, — простонал он, — с ума сойти. С ума чуть не сошел Брок, когда этот бравый солдат американской армии неожиданно ловко скользнул вниз, сунул ему под задницу подушку и, заглотив член, мягко надавил за яйцами. Брок всем своим изрядно пожившим существом ощутил, что рано или поздно его натянут, не став ограничиваться стыдливыми поглаживаниями и минетом. — Можно, — разрешил он, и Барнс, почти задремавший в коконе из простыней и подушек, вскинулся, как по команде. — Правда, что ли? Брок посчитал лишним давать ему развернутый ответ, потому что Роджерс переспрашивать и уточнять не стал: просто ввинтил в его задницу палец и умело надавил, куда нужно, да так, что Брока подкинуло, выгнуло так, как не выгибало уже много лет — с тех самых пор, как он решил, что предпочитает быть «сверху». Во избежание, так сказать. Барнс моментально вывернулся из простыни и заворожено заглянул ему между ног, будто не верил в происходящее. — Черт, — хрипло произнес он, сжимая снова готовый член. — Ебические тарантасы! Стиви… Роджерс не отреагировал — гладил и гладил Брока изнутри, отсасывая так, что хотелось орать, как Барнс, но отчего-то дыхание перехватывало и получалось только тонко подвывать, стараясь не думать о том, как это выглядит со стороны и скажется ли на авторитете. Кончил он так, что, казалось, развалился на части, рассыпался грудой потрепанных временем кусков, а очнулся от задушенного рыка Роджерса и ощущения капель, попавших на губы. Глядя безумными глазами, Роджерс слизал с лица Брока попавшую на него сперму и упал сверху, правда, опираясь на локти. Барнс, судя по звуку, внес свою лепту, украсив и без того идеальную задницу Роджерса, и вытянулся рядом. — Круть, — отдышавшись, сказал он, чуть пихнул Роджерса, присосавшегося к Броку, получил свою долю поцелуев и раскинулся морской звездой. — Моногамия — издевательство над природой, — ни к тому, ни к сему добавил он, глядя в потолок. — И есть охота. Брок, хлопнув Роджерса по бедру, с трудом выбрался из-под него, потому что у голодного Барнса, так же, как у Барнса недотраханного, тут же активировалось шило в жопе, а он хотел провести вечер за приятными занятиями: вкусно поесть, разложить обоих своих малышей вместе и по очереди, и попытаться заснуть, когда они навалятся на него с двух сторон. На кухню они предсказуемо потащились за ним. Пока Брок нарезал мясо, Барнс споро перечистил с десяток фунтов картошки — сказывались трудовые будни и наряды вне очереди. — Чем собираетесь заниматься? — наконец, задал самый насущный вопрос Брок. Контракт парни отслужили, и будь он проклят, если хоть один из них подходил для службы в армии. Барнс долбоящер, а Роджерс слишком правильный и нециничный для всего этого дерьма. — Ма хочет, чтобы я вернулся в колледж, — прожевав и с трудом проглотив огромный кусок мяса, ответил Барнс. Роджерс неодобрительно на него взглянул — сам-то он пользовался ножом и вилкой, как воспитанный мальчик из хорошей семьи. Мамина гордость. — Но я хочу руками работать, а не головой. — Да, с головой у тебя напряг, — кивнул Брок. — Идеи есть? — Люблю тачки, — Барнс собрал соус куском хлеба и облизал пальцы, наведя Брока на мысли, далекие от кулинарии. — Для начала попробую слесарем в мастерскую. Но такую, знаешь, не скучный сервисный центр, а что-нибудь интересное. Тюнинг, всякие навороты. Освоюсь и свою открою. Я па всегда машину сам чинил, лет с четырнадцати. — Если бы не твоя любовь к «тачкам», — вставил Роджерс, — мы бы и в армии не оказались. — Не, Стиви, я с угоном больше не связываюсь. Один раз покатался и… Не начинай, ладно? Что, плохо кончилось, что ли? — он плотоядно оглядел Брока и ухмыльнулся, пряча неуверенность за наглостью. Как и всегда, в общем. Настырный мелкий засранец. — Бак… — А ты, Роджерс? — вернул разговор в конструктивное русло Брок. — Полиция? Спасатели? Собачий приют? Роджерс снова трогательно порозовел под загаром и улыбнулся. — Стиву предложили контракт в гвардии. Охрана Белого дома, все дела. Идеальные биография, рост, вес и задница. Не то чтобы я с последним был не согласен, но… — Но я откажусь, — спокойно перебил его Роджерс. — Хочу приносить пользу, а не просто красоваться в парадной форме и… — В армии не останешься? — спросил Брок, хотя мог угадать ответ с изрядной долей вероятности. — Нет. Никогда не хотел никого убивать, и… и сейчас не хочу. Во всем этом сейчас нет идеи. Только деньги. А зарабатывать можно, никого при этом не убивая. Барнс закатил глаза, но было видно, что он чувствует вину за то, что втравил своего правильного дружка в это во все. — Так что ты прав, Брок. Полиция или спасательная бригада. — Медиком уж тогда, — буркнул Барнс. — На скорую. Платят мало, зато дерьма — грести не перегрести. — Учиться долго, — Роджерс отправил кусок мяса в рот и, тщательно пережевав, продолжил: — И дорого. — Твои родители оставили тебе… Роджерс потемнел лицом и веско произнес: — Нет. Хватит, Бак. — Как скажешь, — Барнс показал пустые ладони. — Но если передумаешь, думаю, я тебя прокормлю, пока ты будешь становиться человеком. Кто-то же из нас должен «выйти в люди», как говорила ба. — Спасатели и пожарные тоже люди. К тому же мне никогда не нравилась медицина. Брок закурил, врубив мощную вытяжку. На его взгляд, медицина Роджерсу тоже не подходила, этому лосю нужно было трудиться физически. Для понижения уровня дури в организме. В Роджерсе ее тоже было дофига, хоть и иного, чем у Барнса, сорта. — Вам бы на лесоповал на годик, — стряхнув пепел, заметил Брок. — Но чем богаты, как говорится. Мастерскую знаю одну неплохую, могу замолвить за тебя словечко, Барнс. С условием. — С каким? — Барнс облизал губы и по-кошачьи мягко потянулся, улыбаясь. — Не сачковать. — Сачковать с Уставом я мог, потому что он нудный, как сборник молитв. А тут мне… я сам хочу, понимаешь? — Посмотрим, — Брок перевел взгляд на Роджерса, но тот поспешно заявил: — Я сам. Ладно? Кивнув, Брок притянул его за бедра, отобрал тарелку, которую этот правильный мальчик собирался, похоже, вымыть вручную, и коснулся губами теплого живота. Ему их не хватало, но понял он это только сейчас. По моментально исчезнувшей скуке и взамен нее нарисовавшимся заботам, по правильному ощущению дома и удлинившемуся втрое мысленному списку продуктов. Вряд ли стоило надеяться, что однажды его щенки не унесутся куда-нибудь, вскочив на окрепшие лапы и помахав на прощание виновато опущенными хвостами, но пока что у него был дом и непустая постель, горячие мальчишки рядом, которым отчего-то мало друг друга. Кто он такой, чтобы жаловаться? Роджерс… Стив прерывисто вздохнул и, пропустив его волосы сквозь пальцы, вжал лицом в живот. — Господи, — простонал он. — Полгода. Думали, с ума сойдем. Знаешь, как с оси слетели. Первое время все ждали, что ты за поводок дернешь, но так и не дождались. Эта его манера говорить за обоих неизменно удивляла Брока. У него за всю жизнь не было ни одного человека, включая Марию, о котором бы хотелось сказать «мы». Оно и сейчас не шло на язык, не выговаривалось так просто, как у Стива, да, может, и не нужно. Может, и не нужно ничего, кроме желания считать кого-то своим. Своими. Баки прижался со спины — горячий, опять возбужденный, голодно присосался к шее, грозя оставить метку на месте, которое не прикрыть воротничком форменной рубашки, и в кои-то веки Брок порадовался, что теперь сам себе хозяин, а вышколенные, верно подобранные подчиненные не станут задавать идиотские вопросы и с интересом рассматривать его «трофей». — Скажи, что ты припас смазку где-нибудь в ящике стола, — хрипло попросил Баки. — А то мне кое-что ходить мешает, на второй этаж могу не добраться. Брок, не отрываясь от живота Роджерса, на ощупь открыл один из выдвижных ящиков и протянул ему нераспечатанный тюбик — опыт просто так не пропьешь, он понял, что смазки нужно много и везде, еще там, в офицерском домике на богом забытой базе. — О, — одобрил Баки. — Стив? У Роджерса всегда были проблемы с тем, чтобы подставиться. Даже не так. Наедине с Броком он спокойно ложился на живот или становился на четвереньки, получая извращенное, острое наслаждение от самой открытости позы. Такого рода удовольствие у него всегда было круто замешано на стеснении, неловкости. При Барнсе он будто вставал на упор, предпочитая делать что угодно: трахать, отсасывать, просто целовать своего неразлучника, пока тот бесстыдно, гибко гнулся под Броком — вот уж кому само понятие стыда было чуждо, потому что напрочь перешибалось бьющей из него чувственностью — но не подставляться самому. Не при Баки. Брок был уверен, что в обратную сторону это тоже работало, и наверняка Стив давал Баки. Он всегда давал Баки все, чего тот хотел, если это не было противозаконно или не подразумевало причинение ему боли. А вот когда они были все вместе, лечь и раздвинуть ладонями задницу Стив не мог. Тогда, восемь месяцев назад, Броку было не до разбирательств с чужими причудами. Им троим хватало комбинаций в койке, не включавших в себя групповое надругательство над остатками невинности Стива. Просто Брок заметил эту особенность одного из своих малышей и старался не давить, черт знает на что надеясь. Что само рассосется? Что когда-нибудь будет время спокойно с этим разобраться? Не урывками, выкроив два часа до отбоя, выдумав очередной глупый наряд или наказание, только бы иметь хоть иллюзорный повод оставить этих двоих рядом. Что ж, судя по смущенному лицу Роджерса, само оно не рассосалось. — Давай же, — Баки, имевший эмоциональную чувствительность табуретки, просто сдернул с Роджерса штаны, заставив идеальный, как весь остальной Роджерс, член ткнуться Броку в губы и, щелкнув крышкой тюбика, сполз на пол. Брок медленно провел языком от нежных бархатистых яиц до гладкой розовой головки его члена, внимательно глядя снизу вверх на стремительно краснеющие скулы и шею. Стоило Барнсу раздвинуть его идеальную задницу и лизнуть там, как Стив с горячечным стоном попытался освободиться, но Баки ему не позволил. — Ч-ш-ш, ну что ты. Давай, обопрись о стол и покажи мне себя. Ты такой красивый. И тут тоже. Розово-нежный, сладкий. Господи, как давно мне не перепадало просто вылизать тебя всего. Ебаный Ирак. Давай, позволь мне. Стив, Стиви, детка… У Брока у самого встало до боли. Любил он треп Баки в койке (и вне ее, главное, чтобы контекст был подходящим), Роджерс, похоже, тоже. — О, да, — проскулил Баки, когда Стив, прогнувшись в спине, вцепился в плечи Брока до синяков, беспорядочно тычась головкой члена в губы. — Расслабься, расслабься. Все свои, — продолжал уговаривать Баки, — никто нас не застукает, да? Красивый. Блядский боже, какой ты красивый везде. Стив загнанно выдохнул, запрокидывая голову, наверняка, чтобы никто не видел, как он покраснел. Хотя и для Брока, и для Баки его состояние “стыда за удовольствие” не было тайной. Стив был из тех, кто любит доставлять, а не получать, и все при этом контролировать. Брок прижал кончик языка к узелку уздечки и надавил, зная, как это заводит любовника. Стив крепче сжал его плечи и просяще толкнулся в губы. Баки, видимо, выбрал именно этот момент, чтобы добраться до его задницы, потому что в следующее мгновение Стив с высоким стоном выдохнул, сгреб свои яйца в горсть широкой ладонью и растянул губы Брока головкой. Баки тоже застонал, шепча что-то горячее, но малосвязное, и, видимо, сунул в горячую задницу пальцы. Ну или свой длинный язык. — Бо-же… — с искренним страданием произнес Роджерс и, наконец, отпустил плечи Брока и улегся грудью на стол, выставив напоказ влажную розовую дырку. Барнс прижался к ней губами, отчаянно сжимая себя через тонкие брюки, терзая их обоих, потому что Брок, казалось, физически почувствовал, как в кухне нагревается воздух. — Хочу тебя, ты там такой нежный… — немыслимо изогнувшись, Баки скользнул между широко расставленных ног Стива и облизал его яйца, член и внутреннюю, очень чувствительную часть бедер. Стив издавал какие-то немыслимые, нечеловеческие звуки, от которых в паху жарко пульсировало. Поднявшись, Брок раздвинул ладонями твердую задницу Стива, и Баки, ухмыльнувшись, перебрался под стол. Когда штаны Брока упали на пол, а члена коснулась чуть шершавая ладонь, он просто послал все нахрен. Растянул большими пальцами края тугого входа и сплюнул, наслаждаясь тем, как Стив под ним стыдливо вздрогнул, оглянулся через плечо, и глаза у него при этом были темными и шалыми. Он улегся обратно, уткнувшись в сгиб локтя, а Брок сильнее растянул его блестевший от слюны вход. Мышцы попытались сжаться, сыграли, но тут же расслабились, стоило Броку коснуться их языком. Члена Брока коснулись осторожные, мягкие губы Баки, и он, зажмурившись от остроты ощущений, на мгновение вжался лицом в восхитительную задницу, зная, что наверняка колет щетиной, но Стив лишь сладко всхлипнул под ним и призывно прогнулся в пояснице. Едва Баки выпустил его член, пошло причмокнув красными губами, Брок потерся скользкой головкой о приоткрытую дырку, розовую и нежную, трогательно пытающуюся сжаться, несмотря на препятствующие этому пальцы. Стив вздрогнул, едва почувствовав прикосновение, но лишь сильнее вжался пылающим лицом в предплечье, так ярко, так жарко сгорая от смеси стыда и удовольствия, что румянец, казалось, добрался даже до ягодиц. Баки со стоном облизал яйца Брока, явно задев и Стива тоже, и, судя по звуку, взялся за него всерьез. — Боже-боже, — только и мог повторять Стив, наконец, вцепившись руками в край стола и приподнявшись на носки. Стол натужно скрипел всякий раз, как он подавался то навстречу губам Баки, то терся задницей о член Брока, так явно сходя с ума от обилия ощущений, что Броку казалось — он кончит, едва протиснется в его узкую задницу. Стив всегда оставался тугим. Баки умел расслабляться, принимая легко и жадно даже наутро после горячей ночи, Стив же всегда немного зажимался, отпуская контроль только перед самым оргазмом, становясь почти бесстыдно требовательным и открытым. Брок любил самый первый момент, когда Стив замирал под ним, напряженно ждущий, беспрерывно, тонко стонущий, тугой и чуть нервный. — Расслабься, давай, маленький, — конечно, он не мог расслабиться так же, как Брок не мог перестать его уговаривать. — Сладкий… всегда такой сладкий… Стив приподнялся на руках и снова оглянулся. Брок растягивал его членом и смотрел в совершенно безумные глаза, на раскрытые в стоне губы — пухлую нижнюю и тонкую, причудливо изогнутую верхнюю, и так хотел его в этот момент, что внутри что-то сладко, нетерпеливо сжималось от остроты, от кайфа — любить кого-то настолько желанного. — Бак, — простонал Стив, прикрывая глаза, — Бак, хва… тит… я сейчас… я же… Я хочу не так… Внутри. Ба… ки… Барнс послушно вынырнул с другой стороны стола и притянул его голову к себе, целуя, а потом толкнул вниз, пригибая к своему колом стоящему члену. Идеальные губы растянулись вокруг толстого ствола, и от вида стыдливо прикрытых глаз, от громкого стона Баки Брок чуть не кончил, едва раздвинув головкой тугие, отчаянно сопротивляющиеся вторжению мышцы. Баки, прикрыв глаза, опустил обе ладони Стиву на затылок и принялся трахать его в рот, особо не жалея, утробно, низко взрыкивая на каждом толчке. Чертов стол скрипел, но держался, хотя Стив и вцепился в его край до побелевших костяшек. Брок, сжав зубы, добавил смазки и протиснулся почти до конца. От ощущения туго сжатого горячей задницей члена у него мелко подрагивали руки, как с похмелья или после предельного напряжения сил. Хотелось сорваться, как Баки, оттрахать этот тесный зад, долбиться в розовое нутро, пока остальной мир не выцветет до белизны, но получалось только загнанно выдыхать на каждом зубодробительно медленном движении, кусать губы, стараясь сдержаться, и думать об одном — не причинить боли. У Стива стояло. Накрепко, уверенно, и Брок, огладив ладонью его великолепно-твердую шелковистую плоть, чуть поменял угол толчков и с замиранием сердца услышал знакомый низкий стон, почувствовал сладкую дрожь бедер, напряженную, нетерпеливую. — Силь… нее, — прохрипел Стив, и если уж он просил, то кто такой Брок, чтобы ему отказать? Первым кончил Баки. Он всегда был шумным и эмоциональным, но сейчас его стоны вперемешку с совершенно идиотскими, но горячими эпитетами и похвалами толкнули за край и остальных. Стив приподнялся на руках, жадно подаваясь навстречу, облизывая припухшие губы, понуждая Брока двигаться быстрее, мельче. Запрокинув голову, Стив, наконец, закричал, толкаясь в руку Брока, сжимая и без того тесную задницу, и кончил. Брок отстал на два рывка, прямо туда, в горячую тугую задницу. Стив упал обратно на столешницу и, тяжело дыша, закрыл глаза. — Не встану, — признался он. — Даже не уговаривайте. Баки обошел стол и присосался сначала к Броку, жадно дразня его языком, без ленивой удовлетворенности, а голодно, нагло, а потом опустился на колени и провел губами от колена до чуть приоткрытого входа Стива, собирая вытекающую сперму. Стив предсказуемо дернулся, пытаясь прикрыться, но Баки раздвинул его задницу руками. — Лежи, — хрипло посоветовал он. — Ты ж говорил — не встанешь. Стив закрыл лицо ладонью и остался лежать: большой, тяжелый и совершенно беззащитный перед своим Баки. Брок потрепал его по волосам, и Стив неожиданно схватил его за цепочку и притянул к себе, целуя. — Ты правда… — он смотрел снизу вверх, понемногу приходя в себя — взгляд, во всяком случае, прояснялся. — Разрешишь нам остаться? Хмыкнув, Брок посмотрел на Баки, замершего между его ног, и со странным, не присущим ему весельем подумал, что ни разу еще судьбоносный разговор не начинался так — после горячего траха, в голом виде и на разгромленной страстью кухне. Впрочем, и настолько судьбоносных разговоров в его жизни было немного. Даже решение заключить брак в свое время было выверенным до последней запятой контрактом, оправдавшим себя на все сто. Сейчас не хотелось контрактов. Хотелось жить и впервые в жизни глупо надеяться на лучшее. Надеяться, а не трезво просчитывать вероятность. — Правда, — наконец ответил он. А еще не хотелось думать о том, что у настолько юных и красивых мальчиков, наверное, через год-другой найдутся дела поинтереснее, чем беречь его старость. Что в двадцать с небольшим каждый хороший трах кажется тем самым «навсегда». Он возьмет, сколько получится. — Круто, — Баки с совершенно блядской улыбкой снова лизнул Стива между ягодиц. — Чур мне верхний жетон. — Чего? — не понял Брок. Баки оставил задницу Стива и подошел к нему. Оттянул цепочку и показал свои жетоны. На одном было его имя, а на втором — Роджерса. — Придурки, — только и сказал Брок, вспоминая, где валяются его «собачьи бирки». По всему выходило, что в коробке с мелочевкой в кабинете. — Твои придурки, — напомнил Баки, и они снова сжали его с двух сторон, уже привычно наплевав на субординацию. — Любящие тебя придурки, — добавил Стив. Броку пока было нечего возразить.