Я никогда не старею

       Много лет назад я прочитала одну книгу. Там есть такое словосочетание как „я убила чувства”. Раньше я не понимала, как можно и возможно ли это сделать? Тогда я была маленькой девчонкой, переполненной этими самыми чувствами и мечтами о светлом будущем. С чего бы начать мое письмо... Прости, что я сразу перешла на „ты”, но мне так легче рассказывать, потому что это будет не просто письмо, а даже некая исповедь, если тебе так угодно.        У меня всегда было много недостатков, но раньше я умела преподносить их людям, хотя с годами это стало выглядеть нелепо. Представь как я злюсь по свойству своего вспыльчивого характера из-за того, что не понимаю устройства кофемашины, и тут же делаю милое личико а-ля „я такая глупенькая”. Конечно же, люди стали считать меня сумасшедшей! Этому мнению послужило еще и то, что люди называли меня тем, кем я хотела казаться. Если я прикидывалась глупенькой, они так меня и называли. Это очень раздражало. Но то, что в этом виновно лишь моё лицемерие, я поняла спустя годы.        Ты, наверняка, задаёшься вопросом: „При чем тут исповедь?”. Но я хотела рассказать тебе, какого это, убить свои чувства.        Много лет назад, даже не думая о помолвке или о браке, когда я была лишь ребёнком, гуляла с мальчиками. Какие чудные были времена! Детство без забот, без проблем! Тогда не было никакого навязчивого мнения общества, которое как оса жалит тебя в самое больное место. Я, как никто другой, знаю, что такое осуждение общества... Я вспоминаю те прекрасные безоблачные дни, когда мы лазали по деревьям и гоняли мяч во дворе. Мне было весело, ты даже представить себе не можешь, как мне было хорошо с теми мальчишками из соседнего двора! Я бы сейчас всё отдала за возможность снова стать младшеклассницей и бегать босиком по той холодной траве и собирать ногами капли дождя.        Я помню каждый свой день из той поры, но, как и всё хорошее, она не могла длиться вечно, к тому же, я и так слишком долго была счастливой.        С переходом в средние классы на меня как гром среди ясного неба свалились обязанности девушки. Я никогда раньше не знала, что это такое быть настоящей леди. Для меня, девчонки, которая росла вместе с футбольным мячом на ветке дерева, а не с куклой и чайным сервизом, было невообразимо плести косички и надевать юбки. Не смейся, дорогой друг, но я правда не умела даже элементарно завязывать бантики из лент. Зато со мной никто не мог сравниться в лазаньи по деревьям. Я лучше всех девочек в классе умела бегать и прятаться, а от меня требовали перепрыгивать через резиночку. С моими умениями меня, конечно же, не принимали ни в один девичий круг, но и парни от меня отказались с формулировкой „ты же девочка”. Вот так печально для меня и закончилось счастливое детство с этой глупой фразой. Тогда я первый раз поняла, что такое разочарование и предательство, потому что это было со стороны парней, как не жестокое предательство моих чувств и веры в нашу дружбу?        Но годы шли неумолимо. Общество продолжало требовать, увеличивая список с заголовком „должна”. И мне приходилось подстраиваться! С трудом, преданная всеми друзьями детства, я росла, подчиняясь жутким требованиям всего мира. Что касается взросления, то я неожиданно расцвела. Мне было четырнадцать, я была стройной девушкой, быстро вытянувшейся и слишком рано обретшей женские формы. Я не гордилась этим, как и тем, что мои одноклассницы всё так же не принимали меня. Я была неким изгоем, на которого смотрели не то с жалостью, не то с презрением. Тогда я часто вспоминала, какой я была в детстве и какой боевой дух у меня был. Возможно, и в средней школе я бы смогла наравне подраться с каким-нибудь хулиганом и даже одержать победу, но тогда меня бы ещё прочнее записали в „негодницы”. „Негодницы” — это такой своеобразный список негодных для тех, кто так и не сумел стать леди. Я, как ты понимаешь, была на первом месте этого списка.        Где-то к классу седьмому я стала забрасывать свои мечты о привычных деньках в самые дальние уголки моего сердца и разума. Я понимала, что мальчики больше не будут звать меня играть в мяч, ведь им уже давно пора звать девочек на свидания. Да уж, средняя школа — пора первой любви. Время быстро пролетело, и теперь мои одноклассницы перестали говорить о куклах и лентах и начали болтать о парнях и новой одежде. Эта перемена, как и остальные перемены в моей жизни, не прошла мимо меня безболезненно. Я бы сказала даже так: она потопталась на мне и, уходя, попрыгала на уже бездыханном тельце моей первой влюблённости.        Сказать, что я красавица, я не могла, потому что не понимала стандартов современной красоты, да и к слову, сейчас тоже не могу в них разобраться. Мне были не интересны свидания и любовь, что уж говорить о симпатии и влюблённости. Пока мои „подруги” пудрили себе всё, что можно и нельзя, я полностью погружалась в учёбу. В моём горьком случае ни о какой дружбе и тем более о любви я и думать не могла. Хотя, раз уж тема зашла о красоте, прожив много лет я понимаю, что тогда были лучшие годы моей внешности. Я была по-настоящему прекрасна без накладных ресниц и расфуфыренной одежды. Единственный мой минус — это коротко обстриженные волосы. Я не могла представить себе, насколько мучительно ходить с длинными волосами, как это делали мои одноклассницы. Да и кого я обманываю, эта причёска была последним моим воспоминанием из детства, которое я носила из года в год.        Но, стоит признаться, что я была к себе слишком строга в этом отношении. Иногда, очень редко, но я ловила на себе любопытные взгляды моих бывших друзей и завистливые взгляды несбывшихся подруг. Я списывала это на игру моего воображения, но... Как же я была глупа! Они интересовались мной, я могла бы стать им другом!.. Или... или может даже больше чем другом! У меня была возможность начать другую жизнь, жизнь девушки, но я пропустила её мимо себя, даже ни разу не посмотрев на этот подарок судьбы.        К счастью, в восьмом классе у судьбы для меня был ещё один приятный сюрприз, который я не забуду до сих пор. Сказать честно, мой милый друг, мне приятно думать, что я его заслужила, но при этом понимаю, что это был настоящий дар и относилась к нему подобающе. Наверняка, ты сгораешь от нетерпения и ужасно хочешь знать, что это такое преподнесла мне жизнь, я права? Немного терпения, всё по-порядку.        Как тебе уже известно, я не могла назвать себя красивой или хотя бы симпатичной, но было пару ребят, которые так не считали, даже если это мнение складывалось из зависти. Ни друзей, ни подруг, без парня я считала себя обезображенной, недостойной этого мира, но на самом деле это были просто мои „завышенные”, то есть стандартные требования, которые все почему-то считали слишком строгими. Я не понимала отношений без любви, дружбу с ложью, восхищение с завистью, поэтому и отрицала окружающий меня мир. На сколько я тогда не была одинока и как бы мне не хотелось в те времена стать частью общества, сейчас я благодарю Господа Бога за то, что не стала принадлежать к этому сгнившему социуму. Откуда у меня были такие понятия о мире? Почему для меня казалось противоречивым всё то, что другие считали нормой? Почему я желала видеть мир вокруг себя более чистым? Эх, друг мой, мой милый друг, ты, человек, с которым я познакомилась в библиотеке, как никто другой знаешь мою любовь к литературе.        Да, я заучка! Я ботан, книжный червь — назови, как тебе угодно, но я всегда останусь тем, кем являюсь. Я не изменюсь, как и не изменю свои интересы и принципы, своё мнение. Этому меня научили книги. Я всегда любила учиться, изучать что-то новое, поэтому уроки в школе не были для меня испытанием, а экзамены — смертельным приговором. Я всегда, сколько себя помню, стремилась к свету, который излучали мои любимые друзья с полок библиотеки. Я сидела дома, не любила выезжать куда-то и никогда не мечтала о путешествиях, но я знала и, Слава Богу за мою память, знаю и по сей день куда больше, чем любой другой, объехавший весь свет! Книги меня не бросали, и я считаю, что они — мои лучшие друзья, способные утешить, поддержать и даже мотивировать. Можешь считать меня сумасшедшей, хотя знаю, что ты такой же книголюб, но я ценю искусство выше людей.        При чём тут книги, да? Дело в том, что литература дала мне и правда больше, чем общество. Оно только и знало, что требовать, но... Кто меня этому научит? Кто поможет мне правильно следовать законам? Ох, ты прав, я снова отошла от темы... Ты знаешь, я могу восхищаться книгами часами, что уж говорить про письма... Но мало того, что книги подарили мне моё мировоззрение, но и даровали мне насущное...        Как бы тебе объяснить, но я всегда была одинока. Находясь в социуме среди Homo Sapiens мне было не по себе. Я не видела в них личностей и сородичей. Они были другие, и я была другая! Но книги... Хах, сколько раз я это уже сказала? Видела бы это моя учительница, то точно влепила бы мне тройку за тавтологию... Дело в том, что они подарили мне... человека. Я не хочу назвать его имя, несмотря на то, что он сделал для меня. Давай условно это будет... даже не знаю... Пусть будет Соловей — он прекрасно пел.        Так вот, Соловей был моим первым другом, словно лучом света в средней школе. Он ставил меня на уровне с собой, хотя так не считали мои одноклассники, да и по правде я сама. Этот мальчуган был моим спасением от тоски и одиночества. Он был весёлым, добрым и заботливым, к тому же необычайно красивым. Он поддерживал меня и моё мнение, даже тогда, когда никто со мной не считался, заступался и оберегал меня, называл „другом”, а не изгоем. Мы были равны. Это был мой первый человек, с которым я чувствовала себя спокойно за долгие годы. Так что не удивительно, что моей первой любовью был Соловей.        Он пришёл в середине апреля, когда расцвел подснежник. В тот год была очень холодная и длинная зима, а Соловей был словно вестником весны в нашем городе и принёс цветение ещё и в мою жизнь. Этот паренёк сразу стал героем школы — у него до ужаса милая мордашка, да и телосложение ничего... Соловей не сразу меня приметил, как мне казалось, в первый день он просто прошёлся взглядом по классу и задержался на мне, а потом улыбнулся самой чистой улыбкой. Я в тот миг чуть не ослепла, и моё заледеневшее сердце дрогнуло, давая трещину на толстой корке льда. Потом мы долго не общались, где-то до мая, только тогда мы впервые заговорили друг с другом. Это было весьма нелепо и совсем не значимо, но я это запомнила. Весь тот день лил дождь, и нет, мой милый друг, зонт у меня с собой был, так что романтического спасения не предвиделось. В конце учебного дня Соловей, которого я тогда не могла так ещё называть, а звала его по фамилии, общался с друзьями. Про футбол. Они говорили про футбол. Мне нравился его голос, раздававшийся у меня за спиной, сильный и громкий, но при этом очень нежный и бархатный. Потом, когда мы уже стали близкими друзьями, я не могла вынести его шёпота мне на ухо только из-за бархата его голоса — я сразу заливалась краской, как будто он говорил мне какую-то непристойную вещь. Но это когда только будет, сейчас, на этом моменте нашей истории, он только мой новый одноклассник.        Его друзья отступили и стали расходиться, а он всё чего-то ждал и не уходил. Я стояла на крыльце и дочитывала очередной роман — в том возрасте они были мне ещё интересны. Вдруг, когда раздался раскат грома, он закинул свою руку мне на плечо. От неожиданности я вздрогнула и чуть не оступилась, но смогла устоять на ногах и даже не пискнула. Я взглянула на него удивлёнными глазами. Соловей улыбался. По-доброму, как и всегда. Он вежливо поинтересовался моей книгой. Я стала что-то несвязно и уныло рассказывать. Я не хотела и не любила говорить с людьми, потому и не умела. Он рассмеялся, слушая мою несвязную речь и потрепал меня по голове, даже не дослушав. Соловей сказал, что-то наподобие „милашки” своим привычным бархатом и бросился под дождь, сразу направляясь в сторону дома. Я ничего не понимала. Что за порыв доброты? Я огляделась и поняла, что во всей школе из учеников оставались только мы вдвоём. Я даже немного выдохнула, но не стала копаться в этом, а просто раскрыла зонт и стала идти домой. Подняв глаза, я увидела, как нелепо и смешно домой бежит парниша из моего класса, прикрываясь от дождя сумкой с учебниками. Я подумала, что он необычайно глуп, хоть и добр. Как только он скрылся из виду, засияло солнце.        И нет, даже после такого „содержательного” разговора, в котором я получила комплимент от красавчика школы, мы не стали друзьями. Да и вообще, не было никакой точки отсчёта. Плавно мы стали общаться. Сначала просто он стал здороваться со мной, что было для меня удивительным. Конечно же, за это он получил неодобрение класса, но и потом все привыкли и уже не обращали внимания, а хотя нет, они прозвали это „благородство”. Потом как-то пару раз Соловей спрашивал у меня домашнее задание, а однажды даже сел со мной за одну парту, потому что у него не было учебника. Из всего класса расфуфыренных девчонок он выбрал в соседки по парте меня. Это было, как минимум, странно, но заметив в моих глазах изумление, он ответил: „Ты настоящая, ты — человек, а не монстр”. Тогда я не поняла его слов, но потом смысл этого дошел до меня. Он считал других — монстрами. Это открытие осенило меня в тот же день, но позже. Его мысли о мире были схожи с моими. Его не устраивало то, что творилось вокруг, и он считал это противоестественным. Что по сути представляет из себя „монстр”? Монстр — синоним чудовища, то есть человек необыкновенно дурных нравственных качеств. Моя начитанность меня не подвела, и я стала по-другому смотреть на него. И, кажется, Соловей это приметил. Я стала часто смотреть на него, так, аккуратно, но он замечал. Замечал, смотрел мне в глаза и улыбался, мол „смотри-смотри, я не против. Мы ведь одной крови”. Не знаю при чём тут кровь, но было ощущение, что он и меня выделял так же, как я его. Мы были словно особенные из всего класса, школы.        Я наблюдала за ним — он позволял, даже иногда специально проявлял весь свой характер. И я поняла, что Соловей такой же, как я. Мы одного мнения, позиций, принципов. Что не нравилось мне — отрицал он, что казалось мне привычным — он считал вполне нормальным. Я лично для себя, тихо и незаметно, находясь в тени от глаз окружающих, отмечала его действия и понимала, что я поступила бы так же. Мы были как брат и сестра, выросшие в одном гнезде, высоко над этим гнилым миром. Огромная радость наполнила меня. Я не одинока. Я не одна против всех. Но между нами была огромная социальная пропасть. Я изгой, а он чуть ли не король. „Принц и нищенка” — так вполне могли называться наши роли в школе и за её пределами.        Я, осознав всё, конечно же, расстроилась, бросив все свои мечты в помойку на поругание собственной безнадёжности. Но Соловей был другой. Да, мы были похожи мнениями, но вот была у нас одна различная черта — характер. Он был сильный, смелый, волевой. Он был лидер, а я — ведомая. Соловей даже не думал бросать меня, он просто ждал, когда я окончательно свыкнусь с тем, что мы выделяемся. Представь себе, Соловей понял всё сразу, что я такая же, как он, по одному взгляду. Вот почему он улыбался в первый день, смотря на меня. И знаешь что? Пословица о том, что любовь к книгам заключает союзы прочнее брачных, оказалась правдой.        Одна из самых ярких наших черт, что мы дети книг. Мы воспитывались книгами. Его редко можно было увидеть на переменах за учебниками, но он был начитан. Для других его красноречивые речи казались фантастикой, а я легко угадывала в них любимые произведения. Тогда он с виноватой улыбкой смотрел на меня, а я, как мать на ребёнка, отвечала взглядом а-ля „ну ничего, ладно, выпендривайся. Для них ты гений, но не для меня” и оба начинали улыбаться. Он ярко, добродушно, а я скромно, еле заметно.        Как-то так всё началось — со взгляда. Со взгляда и книги. Тогда началась наша общая история дружбы. Мы не то случайно, не то по велению судьбы сталкивались в книжных магазинах и библиотеках. Первый наш нормальный разговор был о произведении „Критика чистого разума”, весьма известная философия. Говорили мы сдержанно, спокойно, ну то есть как „мы”, я. Он же вовсю доказывал мне свою точку зрения с жестикуляцией и громким голосом. Он тогда выглядел как обиженный ребёнок, и я рассмеялась. Не сдерживаясь, хохотала на всю улицу, забыв о правилах приличия. Тогда он засмеялся и мы как двое чокнутых шагали по мостовой. Вскоре мы только так и разговаривали — спорили о книгах. Удивительно, сколько несостыковок могут найти два человека в одном произведении! Со временем я стала более громко с ним спорить, да так, что однажды чуть не дошло до драки, но я вовремя спохватилась и всё закончилось примирительным мороженым.        В школе мы начали общаться примерно так же: как-то на перемене Соловей подошёл ко мне и продолжил наш былой спор. Я была в шоке. Неужели он хотел при всех со мной разговаривать? Я же изгой. Или уже нет? Но я почти сразу выбросила эти мысли из головы, когда увидела его победную ухмылочку и как стала гнуть свою линию, что всех аж передёрнуло от того, что у меня есть голос. Оказалось, что всё это был его „хитроумный” план по вытаскиванию меня из вакуума одиночества и стеснения. — Зачем ты это сделал? — Я не хочу общаться весь день с монстрами... с тобой интереснее.        На том и порешили. Сначала споры, потом прогулки до дома, внешкольные встречи, и всё это так закрутилось, что я моргнуть не успела, как мы стали близкими друзьями. Но почему я ему так благодарна? Может ты меня никогда и не поймёшь, но, дорогой друг, я попытаюсь тебе разъяснить одну маленькую истину. Он вытащил меня из моего личного мрака одиночества, заставил жить в реальном мире, помог адаптироваться к нему, да и показал, что не всегда нужно подстраиваться под общепринятые интересы. Мне было с ним легко и весело, он даже научил меня искренне улыбаться и радоваться мелочам! Я чувствовала себя вновь ожившей после длинного сна и теперь не боялась жизни.        В девятый класс я пошла уже не одна, а с Соловьём. Мы тогда сидели за одной партой. Всё лето провели вместе, хотя для меня это казалось непривычным, но в школе мы были словно сцеплены. Эти три месяца соединили нас такой прочной нитью, что уже ничто не могло сломить нашей крепкой дружбы, по крайней мере мне тогда так казалось.        Как известно тебе, мы с Соловьём были не разлей вода, всегда на одной ноте, понимали друг друга с полуслова. К тому же мы были на одном уровне. Он ценил людей не по внешности или статусу, ему не интересны у кого больше заработка и сколько у кого денег на счету, Соловей ценил по внутреннему миру. Может мы с ним и были лицемерами, но мы ценили только друг друга, потому что видели, какие мы богачи на фоне этих мещан. Для нас они казались просто детьми, играющими во взрослых, которые не понимали даже простых истин и самоконтроля. Соловей надеялся, что когда-нибудь они морально вырастут, а я просто старалась презирать их не так явно. Он заметил моё плохое отношение к людям и учил меня думать так же, как он. За эти качества сочувствия и человеколюбия я считала его выше себя, хоть никогда об этом и не говорила. Я старалась выделить его, сберечь, помочь — сделать всё, чтобы он не был запачкан обидой и одиночеством, как когда-то была запачкана я сама, пока он не дал мне новые надежды дружбы. Он показал мне высшие чувства: любовь, надежду, веру, радость, всепрощение и милосердие. Он был для меня своего рода учителем, к которому я относилась с почтением.        Соловью не нравилось то, как я к нему относилась. Он постоянно твердил, что я его друг, а не девочка на побегушках, что он тоже может помогать и выручать меня. Я хоть и кивала головкой, но не могла выбросить из головы его чистый, практически святой для меня образ. Он понимал это и лишь, вздыхая, гладил по головке с милой улыбочкой, а я как верный пёс следовала за ним. Окружающим было не понять того, как я отношусь к нему, поэтому они не видели моих искренних и чистых чувств к этому парню, но только как к другу!        Никогда бы не подумала, что спрошу это у тебя, но любовь — это грех? Я много раз задавалась этим вопросом и никак не могла найти точного ответа. Та любовь, которая была в начале сотворения мира была безупречна и чиста, но люди, в силу своей похоти и разврата превратили её в нечто тошнотворное и противное. Мне кажется именно для таких существует правило „до восемнадцати”. Оно дано для того, чтобы человек на всю жизнь сконцентрировался на одном, на своей половинке. Не изменял, не врал ей, любил и уважал, испытал наконец нормальные, чистые чувства, а не то, что люди лишь называют „любовью”! За ходом своих „исследований” я поняла, как осознать любовь, настоящую. Она чиста. Сердце бьётся чаще, кровь разливается по телу с необычайным теплом, а в груди яркое свечение. Ты не увидишь света, но ты его почувствуешь и будешь сиять, даже против своей воли. И самое главное — никаких плохих мыслей. Находясь рядом с тем человеком, ты чувствуешь счастье и уже ничего не нужно более: ни богатства, ни власти. Мне кажется именно такое чувство было при самой первой любви, но люди зачем-то нарекли его лишь влюблённостью. Им недостаточно этого, а знаешь почему? Человеческая жадность и эгоизм. Со временем тебе уже мало просто стоять рядом с человеком, которого любишь, уже хочется быть с ним чаще, хочешь, чтобы он тебя любил, хочешь, чтобы он был только твоим. Если не испытываешь страсти ко второй половинке, то это уже не любовь — вот первый закон современных отношений парня и девушки. Люди решили, что любовь можно испытывать только в одном направлении.        Но я была не такой. Я мудро взвешивала все свои мысли, думала об этом много раз, читала огромное количество книг и поняла: любовь она разная. Ты можешь любить свою маму, а можешь любить жену и детей. И разве ты любишь их одинаково? Нет. И как только я поняла значение любви, её смысл и саму суть, мне захотелось полюбить. Не так, как мои одноклассницы любят своих парней, а искренне, чисто.        Я не хотела насильно влюбляться и влюблять в себя кого-то, но мне хотелось этого чувства. Из-за этого я снова впала в некую депрессию. Я ходила в школу, гуляла с Соловьём, но стала больше приглядываться к окружающему миру. Я старалась испытать новые эмоции, в хорошем смысле, друг мой, ведь моё благоразумие никуда не делось. Но чем больше я хотела узнать — новые цвета, вкусы, звуки — тем больше разочаровывалась. Соловей, который был всегда рядом и наблюдал за этим со стороны, никак не мог понять чего я добиваюсь, он хотел понять причину моей грусти, но я молчала и однажды его терпение лопнуло.        После уроков мы снова остались вдвоём убирать класс. Так часто бывало, потому что всем же надо по „необычайно важным” делам, ну а мы же просто любили побыть вдвоём, без внимания, чудить. Я подметала пол с печальным выражением лица и полностью погружённая в свои мысли, что часто со мной бывало. Соловей что-то говорил мне, кажется про новую книгу, которую взял в библиотеке, и я изредка ему поддакивала, даже не вслушиваясь в его слова. У моего друга была одна интересная черта характера: он очень терпелив, но при этом парень не очень любит, чтобы его терпение испытывали и когда ему приходит конец, он становится очень раздражённым и вспыльчивым. В принципе, я могу и не говорить, что произошло, мой друг, ведь ты уже и сам догадался. Да, я его взбесила!        После очередного моего „да-да” он подошёл ко мне вплотную и на ухо спросил у меня, про что говорил. Я ненавидела его шёпот, и он это знал. Сразу же смутившись, я отошла от него на метр и стала что-то невнятно отвечать. Соловей сделал пару шагов ко мне. Я продолжала отходить, как можно больше стараясь увеличить расстояние между нами. Он был выше, его шаги — больше, поэтому пока я делала три шага от него, он одним шагом перемахивал их все и уже оказывался около меня. Я отходила, несмотря на него, пока не упёрлась спиной в мельную доску. Через секунду он был уже в нескольких миллиметрах от меня. Если честно, тогда я как будто проснулась от своих раздумий про любовь, а всё потому, что испугалась. Соловей всегда был добрым и я знала, что он не мог мне навредить, но тогда, смотря в его строгие глаза, я начинала в этом сомневаться. Он в прямом смысле припёр меня к стенке и стал расспрашивать, что со мной твориться. Его голос сам по себе был громким, но сейчас, когда он сорвался на крик, я стала чувствовать звон в ушах. После своей речи он тяжело выдохнул и положил голову мне на плечо. Я почувствовала, как краснею и как сильно стало биться моё сердце, но страшно мне уже не было. Соловей молчал, а я чувствовала стыд. Со своими глубокими мыслями я совсем забыла о друге, а когда он начал волноваться, ещё и заставила его чувствовать вину за свой страх. Мне захотелось потрепать его по волосам, но вместо этого я порывисто его обняла. Первый раз за год нашей дружбы я обняла Соловья. Он удивился, но потом обнял меня в ответ. Когда мы уже оба успокоились и отошли от эмоций, да и друг от друга, я посвятила его в свои мысли. Рассказала, как печалюсь из-за того, что никогда не любила, а этот засранец рассмеялся! Я ему изливаю самые сокровенные свои проблемы, а он смеётся как конь, представляешь?! Сначала я смутилась и хотела разреветься, но потом вспомнила, что это Соловей и начал на него кричать. Когда приступ смеха спал, он стал мне объяснять, примерно как-то так:       — Если ты никогда не любила, то откуда знаешь какого это? Если никогда не чувствовала этого, то откуда знаешь, как проявляется любовь в теле? Ты только что описала мне в самых мелких подробностях чувство первой любви, но при этом говоришь, что не любила?! „Я никогда не любила, но хочу полюбить!” Ты по-настоящему глупа! Ты ведь любишь, правда? И я люблю. Мы оба любим, дурочка!        Все это он сказал, не прекращая смеяться, и так же по-доброму улыбался. Потом, на последних словах, он подошёл ко мне и положил мою руку себе на сердце. Ну, то есть на грудь, где оно находилось. Я почувствовала сердцебиение и тепло его кожи. Даже когда мы обнимались, я не могла почувствовать это настолько сильно. Я вновь раскраснелась, а Соловей нагнулся, потому что был очень высокий, и поцеловал меня в макушку. Я почти не почувствовала его мимолётного прикосновения, да и зачем? Это был просто жест, просто символ, некий знак, что мне пора успокоиться, что он рядом и так же нуждается в моём внимании.        Мне кажется, что в тот вечер мы расстались ещё большими друзьями, чем были, а наша нить стала прочнее любого железа в мире. Я шла домой одновременно опустошённая эмоциями и переполненная легким счастьем. Оно окутало меня всю и я не могла не улыбаться. Я чувствовала именно то, о чём говорила Соловью в классе — свечение в груди. Я сияла! Я сияла, потому что я любима! Наверное, мой друг, ты находишься в недоумении. Сначала я говорю, что мы друзья, а потом рассуждаю про нашу любовь. Но, как я уже говорила, любовь она разная и я искренне, как и он, люблю его как друга! Так приятно осознавать то, что у тебя с кем-то близким есть взаимные чувства. Я была готова расплакаться от счастья на середине улицы. Только, мой друг, у любой медали есть две стороны. Я осознала насколько была глупа! Я, сама об этом не задумываясь, видела в любви лишь один смысл. Я столько рассуждала про многогранность этих чувств, а при этом сама же была слепа! Мне снова было жутко стыдно.        На следующий день, да и после всё время, проведённое с Соловьём, казалось мне немного другим, отличным от того, что было раньше. Он стал более ярко проявлять свою любовь ко мне, как бы в сотый или уже в тысячный раз говоря „я люблю тебя, мой милый друг”. Первое время я наслаждалась его вниманием и заботой. Мне было приятно его новое отношение, которое явно льстило моему самолюбию и заставляло ревновать других девчонок. Но, как уже ясно, в моей жизни не может что-то хорошее идти долго и спокойно — у всего есть своя цена, которую нам выносит время в самый радостный момент.        Знаешь закон дикой жизни? Более слабого поглощает более сильный. Кто бы мог подумать, что у людей тоже так... Я не говорю, про помыкание одного слоя социума другим ради выгоды, а я говорю именно про отношения, наши отношения. Мне нравилась его забота и дружеская любовь, и я испытывала к нему те же чувства, но вскоре его действия стали отдаваться во мне совершенно другими чувствами. Я стала чувствовать влюблённость. Я влюблялась в него! В своего лучшего друга! О, как мне было больно в то время! Его привычный жест доброты уже не казался мне таким обычным. Я желала видеть в нём другой смысл, другие намерения и не всегда очень хорошие. Когда Соловей привычно хлопал меня по плечу или дружески приобнимал на улице я была счастлива, но при этом умирала внутри. Та любовь, которую я стала испытывать на фоне его любви казалась мне грязной и безобразной, нечто ничтожным и противным, но я стала ей подчинятся.        Отрицать того, что я была по уши влюблена в него было бессмысленно, я это, к сожалению, поняла. Вот так, мой друг, расцвела моя первая любовь, которую я всем сердцем презирала. Даже немного смешно, ведь это тоже самое, что получить удар под дых от своего злейшего врага. Я задыхалась от собственных чувств к лучшему другу и не могла иначе. Может, тебе покажется это слишком по-детски, но я в какой-то момент начала избегать его, только и это было бесполезно: он всегда находил меня, уделял ещё больше внимания, чем заставлял моё сердце рваться на куски. „Я не могу так больше!” — сказала я сама себе и всё-таки решила ему признаться.        Я понимала, что это не приведёт ни к чему хорошему, но в глубине моей души теплилась маленькая надежда, что Соловей поймёт, поймёт и примет. Как оказалось, принять решение — только полдела. Я никак не могла поймать его одного в школе, даже после уроков он был в окружении ребят, несмотря на то, что я держалась поблизости. А когда мы всё-таки оставались вдвоём, моё сердце начинало так биться, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, и я ничего не могла произнести, что говорить о признании, но однажды я собралась духом.        Мы возвращались домой привычной дорогой. Соловей, как обычно, рассказывал мне о своих достижениях в спорте, а я была вновь угнетена, что упустила очередную возможность признаться, но улыбалась, чтобы тот ничего не понял. Хоть он и умел различать мою фальшивую улыбку, но когда он вот так рассказывает мне о чём-то, с таким воодушевлением, он и вовсе ничего не видит вокруг себя. Тогда мы встретили по пути одну девушку. Она была красивая: милое лицо, фигура не к чёрту, красивая одежда и, что самое главное, длинные волосы. Я как-то случайно её приметила, она очень выделялась из толпы, и обратила внимание на её светлые локоны. Невольно я потянула руку за ухо к своей короткой прядке волос. Мы уже почти прошли мимо, как она вдруг окликнула моего друга по имени. Я больше удивилась, чем испугалась, а Соловей просто остановился. Прошло пару мгновений, прежде чем мой друг подошёл к этой девушке. Я сделала шаг за ним, но он выставил руку, дескать это личное. Я то ли возмутилась, то ли расстроилась, но мне было жутко обидно, что у него появились какие-то „личные” дела тем более с этой девушкой. Сказать честно, я тогда впервые приревновала Соловья, ведь эта мадам была красотка. Я начала разглядывать себя в ближайшей витрине магазина. Короткие волосы и ничем не привлекательная мягкая внешность. Хотя теперь вряд ли скажешь, что эта десятиклассница когда-то лазала по деревьям и гоняла в мяч. Единственным напоминанием служила опять-таки моя причёска, хотя я уже год не стригла волосы и они стали нормальной длины. Просто я их специально всегда подвязываю так, чтобы они казались короткими, но с чёлкой это не помогало. Как-то на праздник Соловей подарил мне ленту-ободок и теперь я подвязывала ей волосы, чтобы короткие пряди не лезли в глаза. Тем временем симпатичный парень всё так же общался с красивой девицей. В какой-то момент соловей подошёл ко мне и сказал идти домой без него. Я была в шоке, потом в ужасе. Неужели она сказала ему что-то такое, о чём он боится рассказать даже мне?! Но я ничего не возразила и пошла домой. Я шла как не в себе. Просто тело, просто шагает по улице. Я зашла домой, в свою комнату и сразу свалилась на пол. Всё было шито белыми нитками — она призналась Соловью в любви. Как только я трезво и без лишних колебаний сказала это вслух, я разрыдалась. Эта девица сделала то, на что я была не способна! Что теперь будет? Она ему не я, с ней-то он точно согласиться, да хотя бы из жалости! Вот в тот момент я снова отчаялась. Я стала одинока, ещё более одинока, чем в пятом классе, ведь теперь я знала тепло дружеской любви, даже больше, я знала счастье первой любви и не смогла его испытать по-настоящему.        Вечером, когда мои слёзы закончились, я вышла из комнаты помочь маме с готовкой, что всегда делаю. Она заметила мой грустный вид, но ничего не сказала, а только положила ладонь мне на голову. Я вспомнила, как примерно так же делал это Соловей и чуть не разревелась во второй раз, но смогла удержаться. Взглянув на мамино лицо, я увидела то, что до сих пор не забуду. Тусклый цвет кожи, мешки под глазами и складки. Я увидела признаки старения своей матери на её лице. Я не скажу, что она была красива, но и не безобразна. Сейчас, может, она и не ответила бы стандартам современной красоты, но тогда я видела на её лице признак счастливой старости, старости в любви. Тогда я поняла, что старение после восемнадцати не проклятие, но мои мысли прервал стук в дверь. Мама пошла открывать, а я продолжила резать овощи. Решив не зацикливаться на случившемся, я задумалась о предстоящем тесте по математике. До моего слуха донёсся щелчок входной двери и знакомый голос. Я выронила нож. Зачем пришёл Соловей? Я убежала в свою комнату и закрыла дверь. Зачем он пришёл? Он, конечно, знал, где я живу и был частым гостем в моём доме, но сейчас зачем? Подумаешь, пришла домой одна и что с того? Или может эта девушка всё же сказала ему что-то такое, о чём я уже думала? В тот миг мои мысли переполнял настоящий ужас и страх. Вспоминая те мгновенья, я до сих пор слышу бешеный стук сердца и шаги друга за дверью. Соловей дёрнул за ручку моей комнаты, но не смог открыть. Тогда он что-то ответил, но у меня была истерика и я не могла ему отвечать. Он просил открыть, ведь знал, что я внутри. Моя комната была почти в чулане, так что родители не слышали его слов. Истерика брала своё, а он не уходил. Я проклинала себя за то, что не могу впустить его и обнять, но при этом боялась, что он уйдёт и обидится на меня. Я скатилась по двери и села, опираясь спиной на нее, зажимая рот рукой. Голос с той стороны затих, но через минуту послышалось шуршание. Соловей сел так же, как я, и, если бы не дверь, мы опирались спинами друг на друга. Он продолжил говорить мне про свои деньки, а я невольно вслушивалась в рассказ и успокаивалась. Мы просидели так где-то полчаса. Его рассказ закончился, и он стал читать стихи, причём мои любимые, вот, мой милый друг, пару строчек: „Говорят, что сильные не плачут. Говорят, им нипочём гроза... Просто эти люди часто прячут Красные от слёз глаза...” Я не дала ему дочитать стих до конца, потому что раскрыла дверь и он упал прямо к моим ногам. Мы смотрели друг на друга сверху вниз, и он улыбнулся, показывая, что не в обиде. Он поднялся на ноги, и тогда я кинулась к нему, обнимая. Соловей был в шоке, но как-то неловко обнял меня. Я снова расплакалась, пачкая своими слезами его белую рубашку. Чувствуя его смущение, меня почему-то прорвало от мысли, что ту девушку он обнимал бы иначе.       — Ты любишь её, да? Она призналась тебе, а ты согласился?! Почему? Хотя ясно же.. Она красивая! Тебе ведь нравятся красивые девушки! — я оттолкнула его и стала кричать, а он пытался поймать мои руки и успокоить. Соловей тогда вообще не понимал что происходит, да и я тоже... Я была во власти демона, демона первой любви и ревности. Я топала и размахивала руками, кричала и плакала. Я не понимала, зачем говорю эти колкие вещи, но не могла остановиться. Только сейчас, мой друг, я понимаю, что моя ревность была в прямом смысле надуманная, но тогда, охваченная ревностью, я боялась потерять его, поэтому и психовала.        Когда в очередной раз он пытался поймать мою руку, я врезала ему пощечину. Хлесткую и громкую. Я застыла на месте. Первый раз я его ударила. Не в шутку, не случайно... Влепила Соловью пощёчину. Парень тоже остановился, отходя от шока, потом он строгим и спокойным голосом рассказал, что эта девушка и вправду сделала ему признание, но он ей отказал. Я была в растерянности. Одновременно во мне бушевали и счастье, и печаль. Как я могла сомневаться в нём?! Я стала извиняться, но он не слушал. Взял свою сумку с учебниками и ушёл домой. Знаешь, что самое обидное? В ту ночь я не плакала.        На следующий день в школу пришла весть, что Соловей уезжает в другой город, причём в тот же день! Я снова получила удар под дых. Как? Я бросилась из школы к его дому. Я бежала как последний раз и меня ничто уже не заботило: ни тяжёлые учебники в моей сумке, ни прохожие, ни школа, только то, что я могу не успеть. Опять Время сыграло со мной злую шутку. Я бежала, бежала, бежала. Пару раз, от недостатка сил, я даже падала, но сразу же вставала и продолжала бег. Его дом был буквально в получасе от школы, но мне казалось это вечностью. Наконец, с ободранными коленками, но я дошла до цели.        У дома Соловья стояли машины, нагруженные мебелью и вещами из его квартиры. Я трясла головой, пытаясь придти в себя. Мне казалось это сном. Почему он не сказал раньше? Почему это правда? Я собралась духом и подошла ближе. Там была его мама. Я подбежала к женщине и стала расспрашивать. Мама Соловья была удивлена тем, что я не знаю, но рассказала, что они задумали этот переезд ещё месяц назад. Получается, он целый месяц, как ни в чём не бывало, общался со мной и даже словом не обмолвился о том, что уезжает! Как оказалось, его семья переезжает в другой город по работе отца, а парень был уже на месте с главой семейства. То есть так, даже не попрощавшись, он покинул меня...        Я ушла от его дома ещё больше расстроенная. То время, которое я провела с ним, теперь не казалось мне подарком судьбы, а настоящим проклятием. Зачем надо было давать мне друга и любовь, если всё это должно было так обернуться? Я вернулась в школу полностью пустая. Меня пустили в класс, несмотря на то, что я прогуляла первый урок. Я села за свою парту. Сейчас будет тот самый тест по математике, но моя голова настолько ватная, что я понимала, что ничего не решу. Всё, всё что было в этом классе, всё за пределами школы, даже в моём доме напоминало мне о нём! Звонить ему или писать я не могла, потому что понимала — раз он не попрощался, значит это конец.        Я ничего не могла решить и смотрела на окно. Именно с этой стороны когда-то сидел Соловей. Я пересела на его место. Не знаю зачем, просто мне не хотелось его отпускать, отпускать его образ. Я обняла себя руками и осторожно прикоснулась к своей макушке. Стало легче. С его уходом разум очистился. Я понимала, что первая любовь не вечная и я смогу её пережить, несмотря на предстоящую боль. Наверное, Соловей хотел, чтобы я улыбалась и дальше, ведь именно он научил меня искренней улыбке. Я открыла глаза и посмотрела в окно, на стадион. Там мальчишки играли в футбол. Наверное, впервые за свою жизнь я так бездельничаю на тесте, но мне было хорошо. Я следила за мячом, как заметила небольшой кусочек бумаги втиснутый за подоконник. Я аккуратно вытащила его и раскрыла.

«Я надеюсь ты влюбишься в кого-то, кто всегда будет отвечать тебе взаимностью и никогда не даст тебе уснуть с ощущением нежеланности.»

       Это был почерк Соловья. Кусочек бумаги был уже никакой, очень старый, ему был где-то месяц. Тогда я осознала. Соловей понял все мои чувства сразу, как только они появились! Он специально не обращал на них внимания и одаривал меня заботой. Как же я была слепа! Этот человек и вправду святой, раз держал всё это в секрете!        Я прижала кусочек к груди и расплакалась. Снова слёзы льются из моих глаз, но на этот раз слёзы покаяния. Я рада, что в наших отношениях нет и никогда не было недосказанностей, ведь мы могли просто понять друг друга с полуслова.        Я взял в руки несколько листов исписанных красивым и аккуратным почерком своей подруги. К чему это было? Что она хотела сказать мне этим неожиданным письмом? Я, если честно, даже толком не мог понять, про что была эта «исповедь» и в чем «кается» моя дорогая, но что-то после этого «разговора» в моей голове стало понятно, словно сложился давно раздробленный пазл, а с сердца свалился огромный груз. Я не могу сказать, что мы с ней так уж прям близки для откровений, да я и не священник, а она не на смертном одре, но каким-то невидимым велением судьбы она написала, а я прочел историю жизни одного человека, которого до этого момента, я так хорошо знал. Сейчас она стала от меня еще дальше, чем была, хотя я узнал её куда больше. Может ей просто нужно было выговориться? Может... Истинный ответ я, наверное, никогда и не узнаю, как и то, кто такой Соловей.