Выпускной

Отгремели последние залпы Великого и Ужасного ЕГЭ. Уже забрали с поля академической брани всех убитых и раненых, поверженных функциями и логарифмами, сломленных пунктуацией и речевыми нормами. Выжившие готовились встречать рассвет… Автобус, уже отчаявшийся дожить до пенсии, тяжело вздыхает и останавливается. Из него с журчанием выливается поток пестрых платьев и темных костюмов, которые, немного помедлив, исчезают в дверях ресторана. Лучи заходящего солнца то и дело вспыхивают в шумной толпе. Они играют в догонялки. Нарочно перепрыгивают с украшений на часы и на экраны телефонов. Соревнуются, кто ярче блеснет в предсумеречный час. Последние искры детства прощаются со своими беспечными подопечными, на всех парах мчащимися в новую жизнь. Вечерний солнечный зайчик, вспыхнувший в зеркальной двери, ослепляет меня. В глазах незамедлительно появляются разноцветные точки. Они весело беснуются и, словно шутя, пробуждают давно позабытые воспоминания. Воспоминания об уходящей школьной жизни. Перемена после русского языка. Растрепанный озорник, уже успевший подраться, разреветься и успокоиться, поймал солнце в небольшое зеркальце. Захваченное в плен светило, имевшее неосторожность заглянуть к нам в класс, пустилось в вынужденное путешествие по кабинету. Зайчик рысью поскакал по доске и люстрам, по косичкам и непокорным вихрам. Мы с ребятами ринулись за ним в погоню. Солнце нужно спасать! Все самозабвенно носились за желтым пятном на стене. Солнечный зайчик, напуганный неволей и толпой гогочущих мальчишек и девчонок, нырнул в зеленое ведерко с водой. Раздался всплеск. Хотя, может, нам всего лишь показалось? И все же лучик исчез. Больше никто не перепрыгивал с парты на парту и не скакал по потолку. Первый «б» утопил солнце! За окном тут же померк свет, на нас надвигалась неумолимая серость. Страх охватил всех. Неужели это все из-за нас? Что скажет учительница, когда узнает? Неужели весь класс вызовут к директору? У меня защипало в носу от осознания, что я виновата больше остальных. Мне сегодня поручили налить воду в ведерко… Глаза уже обожгли наворачивающиеся слезы, когда один из смельчаков опрокинул проклятое ведро. Меловая вода с возмущением брызнула во все стороны, заливая пол, первые парты и учительский стол. В этот момент я увидела, как захлебнувшийся солнечный зайчик выскочил из лужи, отряхнулся и выпрыгнул в окно. Незамедлительно на улице вспыхнуло солнце. Оно осветило погром, который мы устроили в классе, и мокрых, но счастливых ребят. Пускай взрослые ругаются! Солнце спасено, а больше ничего не имело значения. В просторном зале стоит шум. Изголодавшиеся молодые организмы энергично работают ножами и вилками. Пройдя испытание завивкой, острыми невидимками, как минимум одним слоем косметики, каблуками и торжественной частью праздника, девушки, да и юноши, впервые за день могут спокойно поесть. Ведущий заговорщицки смотрит на собравшихся. Он уже готов обрушить на наши головы бесчисленные конкурсы и шутки, но мы с завидным упорством продолжаем гипнотизировать взглядом тарелки. — Далеко-далеко в горах… — с улыбкой на губах начинает одноклассница, поднимая бокал с вишневым соком. Взрыв смеха встречает начало ее речи. — Хорошо. Далеко-далеко в нашей школе… Мне же чудится другая история, которую лучше начать со слов: «Давным-давно в пятом классе…». Давным-давно в пятом классе мы, начитавшись детских детективов про сверстников, лихо раскрывающих настоящие (!) преступления, решили во всем подражать книжным героям. Сразу же была учреждена организация, которая занялась расследованием загадочных дел. Название для нее долго искать не пришлось: «Детективы нашего двора». За такой звучной вывеской должен скрываться как минимум отдел опытных сыщиков, поэтому мы выпросили у родителей внушительного вида черный блокнот, а из набора «Юный химик» извлекли маленькую лупу и баночки для улик. Немного позже мы даже разработали собственный секретный шрифт. В общем, детективное агентство удалось на славу. Для полного счастья не хватало только увлекательных дел, но и они вскоре были найдены пытливыми детскими умами. Расследование под кодовым названием «Загадка разноцветных камней» началось с неожиданной находки в глубине школьного сада. Новоиспеченный детектив, через много лет произнесший трогательную речь о далеких-далеких горах, хотел зарыть клад. Пробравшись в самые дебри кустов и скрывшись от посторонних глаз, девочка с разбитыми коленками ковыряла рыхлую землю палкой. В свободной руке она держала ракушку. Вдруг до этого ясное осеннее небо раскроила молния. Раздался громоподобный хохот великана. Палка в очередной раз врезалась в землю, и из недр посыпались драгоценные камни размером с кулак. Ракушка исчезла, а на ее месте появилась фея. Она скорчила рожицу нашему опытному следователю и принялась размахивать волшебной палочкой… Все это мы узнали со слов юного детектива. Тут же наша шайка, забыв, что мы вообще-то достопочтенные сыщики, ринулась в кусты, царапая руки и ноги. На месте происшествия никакой феи не было. Может, улетела? История об этом до сих пор умалчивает. Зато разноцветные камни действительно нашлись, только не драгоценные и не с кулак. Размером они были с вишневую косточку, а по виду напоминали декоративные камушки. Все же эти открытия нас ничуть не расстроили. Через несколько минут на подозрительном участке, с которого спешно скрылась фея, развернулись настоящие археологические раскопки. Начался сбор улик. Из земли выныривали все новые и новые камни. Казалось, мы нашли неисчерпаемый источник, от осознания этого захватывало дух. В наших головах уже бродили заманчивые мысли о великом открытии, которое обязательно должно перевернуть жизнь человечества, когда свидетельница явления феи откопала последний камушек. Не в силах поверить в случившееся, мы еще полчаса впустую ковырялись в земле. Вскоре поражение оказалось очевидным. Перепачканных и обруганных за неподобающий для девочек вид, нас разогнали по домам. Как обладательнице блокнота и лупы мне позволили часть улик забрать для изучения в лаборатории. Прижимая к груди разноцветные камушки, нагревшиеся в кулаке, я гордо вышагивала в сторону дома. Кто мог догадаться, что маленькая девочка с грязными руками и перепачканными коленками на самом деле величайший детектив, который отправляется разгадывать заковыристое дело? Целый бессонный вечер ушел на тщательный анализ. Камни вели себя вполне обычно. Разбиваться не желали, как и не желали светиться в темноте. На первый взгляд, волшебными свойствами не обладали, хотя это еще предстояло выяснить. Зарыв один образец в просторный горшок с пальмой, я заснула. В ту ночь мне снилась огромная каменная лестница, ведущая в небо к невидимому замку феи. Собрание клуба детективов началось после второго урока в столовой. Из нежелательных свидетелей присутствовали только каша и чай, которых мы вскоре устранили. За ночь из камня так ничего и не выросла, поэтому мне пришлось сообщить коллегам неутешительные факты. Нет в наших находках ничего волшебного. Детектив, уверенный в существовании феи, внезапно возразил и разразился тирадой об инопланетном происхождении камней. Теория заговора, почерпнутая из программы РЕН ТВ, во всей красе раскрылась перед нами. Незамедлительно мы установили наблюдение за странным участком и даже пару раз ловили рядом с ним подозрительного вида черную кошку. Межпланетные детективы начали свою работу! Впрочем, дело, поначалу вызывающее дикий восторг, скоро нам надоело. Через месяц мы о нем благополучно забыли и бросились расследовать «Ограбление в соседнем доме» и «Тайну снежной крепости». Успешно проходят первые конкурсы, ознаменовавшиеся сорванными голосами участников. Вновь вспыхивает привычная перепалка, кто лучше: «а» или «б». «В» класс предпочитает не вмешиваться. Он выше этого. Спорящие быстро вспоминают, что уже нет ни того, ни другого класса, но все же каждый остается при своем мнении. Утомившийся ведущий просит приглушить свет и включить музыку. На середину зала неспешно стекаются бывшие одиннадцатиклассники, на время танцев согласившиеся забыть о всех размолвках. Приятный полумрак завладевает сознанием оставшихся чахнуть над тарелками. Он тихо нашептывает о сне, пытается сомкнуть глаза. Ему хочется подчиниться, но вместо дремоты меня охватывает новое воспоминание. На улице сумрачно, хотя уже давно наступило семь часов. Сонные ученики месили ногами снег и размышляли о предстоящем дне. Наш класс, стекаясь со всех сторон к школьным воротам, уж точно думал о предстоящей контрольной по английскому, который стоял первым уроком. Без особого энтузиазма мы нырнули в недра раздевалки и там перевоплотились из меховых шариков в учеников восьмого класса. Вот и все. Десять минут до неизбежного. Мы побрели к дверям кабинета по тускло освещенному коридору, борясь с остатками сна и с надеждой на чудо, решившей умереть как всегда последней. В классе нас встретила пленительная полутьма, разбавленная мягкими отсветами фонаря под окном. Блики отражались от голубых стен и парт. Они превращали кабинет из скучного школьного помещения в таинственную пещеру. Казалось, еще немного и из глубины комнаты зажурчала бы вода, со сводов сорвались бы несколько капель, а в самом темном углу неожиданно вспыхнули бы затерянные сокровища. Ни у кого не поднялась рука включить свет и рассеять мираж. Очарованные увиденным, мы молча разошлись по своим местам в темноте. В темноте же достали учебник и тетрадь, которые сегодня глядели на нас особенно зловеще. С каждой секундой контрольная неумолимо надвигалась на нас, обреченных утонуть в ее глубинах. В полутьме воображение разыгралось не на шутку. Мне чудились знакомые шаги учительницы, страшный топот и зловещее английское бормотание. Это контрольная шла рука об руку с нашей англичанкой. Вот-вот со скрипом распахнется дверь, повеет холодом, монстр протиснется в класс и набросится на нас. Будет жестоко пытать. Вытянет все наши скудные знания о временах и формах глагола. Те, кто не расколется под пытками, получат два… Раздался первый звонок. Все замерли. Похоже, уже не мне одной слышался громкий топот знаний. Второй звонок грянул без предупреждения. После него в классе не осталось атеистов. Мучительно медленно потекли первые минуты урока, хотя еще никто не отворил дверь и не выстрелил в нас контрольной. Мы притаились. Надежда, словно издеваясь, вновь кружила над нами. На стене тихо тикали часы, отсчитывая минуты опоздания учителя и утекающее время от контрольной. Пять… Мрачно смотрели на дверь скептики и пессимисты, уверенные в том, что сейчас она откроется, что чудес не бывает и что пора бы начать писать проклятую работу. Двенадцать… Пробудились от оцепенения оптимисты и мечтатели. По классу прошелся чуть слышный ободрительные шепот, тут же на легкомысленных зашикали пессимисты. Восемнадцать… Оптимисты, уже не обращая ни на кого внимания, начали праздновать. Пессимисты все еще продолжали подозрительно таращиться на дверь, выискивая в ней скрытый подвох. На двадцать пятой минуте весь класс расслабился. Уже никакая сила не способна заставить нас написать контрольную за пятнадцать минут! Окрыленные удачей, мы больше не сверлили часы взглядом. Пускай себе тикают! Робкие лучи возрождающегося солнца неуверенно заглянули в класс. Только сейчас мы заметили, что за окном посветлело и под всеобщее смятение из класса, не попрощавшись, ушел полумрак. Он забрал с собой остатки сна и заманчивую иллюзию. Но нам ни того, ни другого уже не было жаль. День, который по всем законам должен начаться неприятной контрольной, внезапно преобразился. Осталось отсидеть всего каких-то четыре урока и свобода. Посреди торжества заискивающе скрипнула дверь. На тридцать пятой минуте всеобщего ликования в класс зашла учительница английского языка. Настала ее очередь извиняться за опоздание и рассказывать про не прозвеневший будильник. Мы покивали и благородно простили ее. С кем не бывает? Может, в следующий раз она благосклоннее воспримет уже наше опоздание. Прозвенел звонок, удивительно не похожий на предыдущие два. Класс поднялся со своих мест, в пол-уха слушая о переносе контрольной на завтрашний день. Это известие нас не особо расстроило. До завтра еще нужно дожить, а пока впереди целый день. С улюлюканьем мы бросились в пасть коридора, который охотно проглотил нас. На физ-ру. На физ-ру. На физ-ру! В большом зале становится душно. Толпа танцующих поглотила весь воздух, не подумав про остальных. Во всю грохочет музыка. Она перебивает мысли. Танцевать совсем не хочется, поэтому я ныряю в толпу платьев и костюмов, дергающихся в ритм, и выныриваю рядом с выходом. В лицо бьет свежий воздух, когда открывается дверь, а по рукам бегут мурашки от вечерней прохлады. В саду журчит фонтан, прощающийся с заходящим солнцем. Присоединяюсь к нему, и вот мы уже вместе провожаем последние лучи, нежно касающиеся земли… Литературный вечер в разгаре. Окна в актовом зале занавешены шторами. За ними в муках загибался день. В большом помещении свет падал на небольшой островок, окрещенный сценой. Над зрителями же своевольно разгуливала темнота. Там, во тьме, скрывалась по меньшей мере сотня лиц, но я видела лишь расплывчатые фигуры. Рука, держащая веер, неумолимо дрожала. Воротничок платья сдавил горло. Мой названный Онегин, нервничающий не меньше моего, съежился за столом, мертвой хваткой вцепившись в листок с моим трогательным признанием в любви. Во всеобщем напряжении только электрический фонтанчик не волновался и исправно произносил свои журчащие реплики. Онегин нахмурился, вперившись взглядом в письмо. Пока он делал вид, что сосредоточенно читает, я медленно дошла до края сцены и замерла. На краю сцены как на краю бездны. Одинаково страшно. Но пора начинать. «Я к вам пишу — чего же боле?» — слова сами собой полились в зал. На глаза неожиданно выступили слезы, отчаянье и тоска заполнили сердце. Как же так? Как я решилась написать этому человеку? Как я оказалась в плену неразделенной любви? Довольно! Во мне вспыхнула гордость. «Поверьте!» — с вызовом бросила Онегину, но тут же смутилась своей резкости. Продолжила я уже намного мягче, предаваясь мечтам о мимолетных моментах счастья, которые могут подарить встречи с ним. «Зачем вы посетили нас?» — нежно упрекнула Онегина, мимоходом взглянув на склонившуюся над письмом фигуру. Онегин тяжело приподнялся из-за стола и заходил по вымышленной комнате. Злится ли он на меня за излишнюю открытость, за страстное желание убедить его и себя в высоких чувствах, которые я к нему испытываю? Ответом мне были лишь его глухие шаги и скрип половиц. «Кончаю. Страшно перечесть…» Я на пределе, вот-вот должен раздастся его неумолимый приговор, но вместо этого сзади послышался надрывный кашель. Непроизвольно обернулась. Покрасневший Онегин беспомощно хватал ртом воздух. «Стыдом и страхом замираю…» — прокомментировала я, не слыша, как по залу прошел смешок. Бедный Онегин продолжал кашлять, вот у него уже покатились слезы из глаз. «Но мне порукой ваша честь…» — упавшим голосом вещала я, одновременно осознавая, что честью дворянина здесь и не пахнет. «И смело ей себя вверяю…» — нашла силы оторваться от несчастного и взглянуть в зал. Онегин задыхался. «Это провал», — пронеслась в голове мысль. Ничего лучше я не придумала, чем грациозно подойти к нему и постучать по спине веером. Внезапно мой возлюбленный затих, благодарно сжал дрожащей рукой мою дрожащую руку. Я опустилась на стул, повернулась лицом к залу и скромно опустила взгляд. Сейчас мой названый Онегин начнет свою поучительную отповедь. Но вместо нее он выдал совершенно невероятную вещь: «Я вас любил: любовь ещё, быть может…». Он читал другое стихотворение. Забыв о стыде молодой девицы, забыв о слушающей нас зале, я медленно повернулась к возлюбленному и состроила ему страшные глаза, но горе-Онегин, похоже, воспринял мои эмоции за испуг Татьяны перед его чувствами. Оставалось подчиниться обстоятельствам и импровизировать. «Я вас любил так искренно, так нежно/Как дай вам Бог любимой быть другим», — закончил чувственно он, с умилением смотря на меня. Из зала раздались аплодисменты. Онегин подал мне руку, на которую я тяжело оперлась, потому что ноги не желали слушаться, и вывел на середину сцены. Он поклонился, а я присела в реверансе… — Интересная у вас интерпретация получилась. Свежо, не избито. Правильно сделали, что монолог Онегина сократили! — сообщил нам директор и пожал руки. Солнце исчезает. Сначала нерешительно и осторожно, потом уверенно и нагло тьма овладевает миром. Вот и все… Заросли виноградника поглотили беседку, расположившуюся рядом с фонтаном. Мягкий свет фонарей выхватывает ее из лап мрака. Прибежище романтиков и мечтателей светится изнутри, по импровизированным стенам из листьев прогуливаются силуэты. Взрыв хохота манит присоединиться к веселой компании. Внутри меня встречают радостные разгоряченные лица одноклассников. — В начальной школе ты была исчадием ада во плоти! Подговаривала мальчишек пинаться, а потом с невозмутимым видом заявляла, что эту игру они сами придумали. Черт, и тебе верили. Смотрите, — говорившая достает телефон и открывает фотографию милейшей девчушки с беззубой улыбкой и располагающими косичками. — Такой ангелочек просто не мог никого подговорить пинаться! — Не было этого, — возражает обвиняемая, уже давно состригшая косички и отрастившая зубы. — Было. — А еще она надо мной издевалась. Говорила, что я тупица, — вступает в игру еще одна жертва классного маньяка. — Ты и сейчас тупица, — парирует обвиняемая, вызывая приступ хохота у собравшихся. — А вообще я ничего не помню. Если не помню, значит, не было. — Сказала, как отрезала, — констатирует вторая жертва маньячилы. Всеобщее веселье действует на меня странно. Изо всех сил пытаюсь кривить губы в улыбке, смеяться, но ничего не выходит. Самой себе я кажусь сторонним наблюдателем. На самом деле меня нет в беседке, есть только смеющиеся одноклассники, тихо шелестящий виноградник и робкие порывы июньского ветра. Есть звезды, едва различимые из-за огней города, есть ресторан, в котором грохочет музыка. Есть фонтан и мост над фонтаном. А меня нет. Чтобы избавиться от этого тяжелого чувства, встаю и иду в потайной уголок небольшого сада. Здесь пустынно. Наваливаюсь на перила и смотрю на соседние дома, затерявшиеся внизу. Ночь гасит светящиеся окна, повелевает забыться сном. Я не подчиняюсь. Ночь наказывает меня, насылая страшные мысли. Вновь смотрю в темную даль и понимаю, что это мое будущее. Напрягаю глаза, пытаюсь вглядеться во мрак, различить в нем хотя бы маленькую деталь, подсказку, но чернота впереди неумолима. Она смотрит на меня и усмехается. Отчаянье и страх заставляют бежать к прошлому. Не оглядываясь, направляюсь к дверям ресторана. Там наша параллель, учителя. Там должно быть светло, спокойно и все понятно. В большом зале воцаряется полутьма и музыка, въедающаяся в мозг. Пробираюсь к нашему столу, попутно натыкаясь на чужие стулья и скользя по кафельному полу. Вот я и на месте. Вот любительница далеких-далеких гор, горе-Онегин, известный маньяк класса и его жертвы. Стоит мне опуститься на стул, как одноклассники один за другим расходятся. От нечего делать ковыряю вилкой в тарелке, препарирую ножом мясо с картошкой и топлю их в вишневом соке. Внезапно взгляд останавливается на середине зала. «Инквизиторы жгут ведьму», — проносится первая абсурдная мысль, и мне становится еще больше не по себе. Несколько минут смотрю, как бывшие одиннадцатиклассники в бешеном ритме с улюлюканьем носятся по кругу, взявшись за руки. Теперь они напоминают племя дикарей, исполняющих ритуальный танец, чтобы задобрить разгневавшихся богов. Сейчас в центр круга втолкнут жертву, и они ее растерзают. Во славу ЕГЭ. Во славу школе. Разыгравшееся воображение не остановить. Мне уже чудится, что я ни в каком не ресторане, что это не выпускной, а очередной поход в школьную столовую. Мы занимаем свои места, поглощаем местами съедобную пищу. За столом речь заходит о предстоящем уроке геометрии, и быстро выясняется, что сегодня сложная самостоятельная по непосильной для моего понимания теме. Затем мы обсуждаем, как сердилась учительница русского языка из-за заваленного теста. Вспоминаем, какими эпитетами и метафорами она нас награждала. И так снова и снова. Год за годом. Вечно. Никакого движения вперед. Только постоянство и стабильность. Нет больше сил смотреть на кружащихся в безумной пляске. Сбегаю на улицу. Сбегаю от приевшегося школьного распорядка. Ночь в полном разгаре. Она заманивает меня к шатрам, желая вновь испробовать мои силы. Здесь вновь никого нет. Зато есть три дороги, ведущие в темноту. Как метафорично. Не поспоришь с дорогами. Уперлись и дело с концом. Мне же остается только стоять и размышлять. С мучением размышлять, с ужасом. Решается моя судьба, предопределяется жизнь. Каждая дорога зазывает пройтись по ней, попробовать, но я-то знаю, что, взойдя на одну, сложно будет перескочить на другую. Ищу совета у тьмы, которая недавно показала черную завесу моего будущего. Наверное, за этой чернотой расположился один верный путь. Но что-то мне подсказывает, что там ничего нет. Я еще ничего не решила, а правильной дороги просто не существует. В общем-то, как и неправильной. Снимаю балетки, пробую босой ногой траву. Она слегка влажная и холодная, но это меня не останавливает. Иду вперед, не разбирая дорог. Я их больше не вижу, зато начинаю понимать, куда меня влечет. На душе становится легко. Одноклассники остаются позади. Они по-прежнему танцуют в зале, вместе с ними учителя и родители. Они составляют целый мир. Целый уютный, привычный мир. А я... Я иду вдаль от них. В неизведанную темноту. И я счастлива.