Идиотский концерт

      Сразу скажу, что мне бы не хотелось все это рассказывать, но уж ничего не поделаешь. Милые дамы, только для вас, чтобы вы чего доброго не пустили в ход клещи для вытягивания информации.       Восьмидесятого мартобря, неизвестно какого года, в Большом Психоневрологическом Университете проходил Сто-Пятисотый Международный Научный Конгресс, посвященный истории науки и искусства эпохи барокко.       Меня, как заслуженного дуремара нашего НИИ, кандидата неестественных наук, и единственного совершеннолетнего дисканта, послали… Нет, вы не то подумали! Не послали, а направили, в качестве гостя и участника на Конгресс. Вот правда, петь запретили. Это был удар для меня, но ничего не попишешь. В итоге отрядили меня и двух юных красавиц из соседней лаборатории, Ариадну и Аркадию.       В первый же день, когда мы приехали, меня начали мучать глюки… Но понять причину на тот момент было невозможно. В итоге я свалил все на переизбыток ртути в голове.       Нас встретили на вокзале, представлявшем собой руины античного дворца с двухголовыми кариатидами (для большей устойчивости как я понял) и сразу же повели в университет. Выяснилось, что вечером запланирован грандиозный бал-концерт в Большом зале в честь окончания реставрационных работ Большого зала.       Рассчитывая сменить прямо в коридоре кеды на смокинги (что касается прекрасных дам, они просто надели кринолины на джинсы), мы влетели в коридор, но чемоданы пришлось оставить. В итоге я так и умотал в кедах…       Университет был времен, видимо Эрехфея Первого, прадеда птиц Прокны и Филомелы. До того хорошо и ново он выглядел: трещины на стенах, поломанные барельефы, сыплющаяся штукатурка.       Мы вошли в зал. По всему залу в хаотическом порядке расставлены и раскиданы кресла, а посередине на троне сидит ректор. В глубине, на сцене, воздвигнуты трехмерные декорации, а на ступенях, как в старые добрые времена, сидят зрители в старинных костюмах и едят мандарины, орешки и сухарики. Поприветствовав ректора, мы разбрелись в разные стороны зала и заняли свободные кресла.       Концерт начался, и ничего особенного не предвещал. В самом начале выступил ректор с вступительной речью. Затем он передал микрофон церемониймейстеру. Церемониймейстер был странный, с глазами подведенными густым слоем черной краски, в костюме 18 века — башмаки с пряжками, бархатные бриджи и атласный камзол с золотыми пуговицами.       Церемониймейстера звали фрейлен Вассерстофф, и она преподавала ботанику в одном из европейских вузов.       Резким, прокуренным голосом, фрейлен Вассерстофф объявила первого участника:       — Мистер Хэттер! Песня старого шарманщика, музыка — старого шарманщика.       Я-то его знал. Он у нас пел. Потом мы его дружно выгнали.       Все громко поприветствовали этого Хэттера, вышел высокий человек в длинном цилиндре и с чашкой в руке. Край чашки был откусан. Певец вздохнул и прохрипел:       — Опять по чаю я скучаю… — на этом его ария закончилась и Хэттер, опустив голову прошагал по ступеням в зал.       Его, конечно же, закидали сухариками.       Настроение у меня упало.       Но еще больше оно упало, когда выскочила на сцену без предупреждения сильно накрашенная высокая дама в парике и широком платье. В принципе, выглядела она вполне нормально. Пока не открыла рот. И не запела арию Фигаро. Баритоном.       Да дело было даже не в костюме… А в том, что Фигаро постоянно подпрыгивал и улыбался голливудской улыбкой, с огромными передними зубами, будто у зайца. На самой кульминации арии этот заяц-баритон начал плясать и подпрыгнул так, что парик свалился и под ним оказались… заячьи уши.       — Не ожидали? Да, кто я такой? Я — заяц!       Ничего удивительного, обычный результат пластической операции…       Из зала кто-то выкрикнул:       — Ба! Да это же сам дель Марцо!       «Заяц» испугался и попрыгал в кулису, по дороге прихватив под мышки фрейлен Вассерстофф.       Гвоздем программы было выступление ректора, собственной персоной. Я было обрадовался, что сейчас умный человек петь будет. Но…простите, видно я устарел…       С толерантностью в стране было на первый взгляд все хорошо. Недавно прошла акция по защите прав бомжей и свободных пользователей. Торжество еще не закончилось и стены университета были обвешаны мусором и рваными носками. Знаете, все бы хорошо. Но когда на сцену выходит ректор университета в дырявом пальто и поет арию Пьяного Гопника с припевом «ай молодца, гоп-ца-ца, гоп-ца-ца…», чувствуешь себя немного странно.       В антракте все потянулись в буфет. А я остался. Меня опять одолели глюки. Из-за чего — непонятно.       В начале второго отделения, в то время как одна из моих спутниц, Аркадия, пела арию маленькой пастушки, дверь хлопнула и в зал врывается что-то непонятное. Фигура непонятной принадлежности, с синим ирокезом на голове, и в резиновых сапогах, до самого верха покрытых болотной субстанцией, пробежала по всему залу, в буфет, взяла там две бутылки, и побежала обратно, по дороге выхватив у кого-то из рук пакет сухариков. Наступила рассеянная тишина. Аркадия, по-тихому удалилась в зал и на сцену вышла церемониймейстер.       — А теперь, дорогие гости, поприветствуем в нашем университете Виртуоза! Необыкновенное явление, столь редкое для нашего времени и столь частое для 17 века, певец-альт, Атто Мелани!       Ну все… Приехали… Я упал духом в кресло и издал тихий вопль отчаяния. Глаза судорожно забегали по залу в поисках проводов. Повеситься. Такого поворота событий я не ожидал.       — Его не приглашали!       — Кто это?       По очереди спрашивали меня соседи по креслам.       — Я откуда знаю? Очередной сумасшедший!       Арию слушать я не стал и демонстративно ушел в буфет.       По просьбам слушателей, Мелани попросили выступить на бис. Но только он взял дыхание на трехминутную трель с двухоктавной гаммой, как вдруг… Дежа вю.       В зал врывается разъяренная, злая балерина с перьями на голове, в рваных чулках и с красными глазами… Она сняла свой грязный, рваный пуант и запустила им в Атто. Виртуоз стоит, не шелохнувшись.       Но я, как опытный вратарь в хоровой команде дискантов, встал между ними и отразил удар, получив ниже пояса грязным пуантом.       Я знал эту балерину. Это Анитра Дубинко, бывшая «фея Сирени» из Королевского театра, прославившаяся полным отсутствием панталон на сцене. Она сбежала из сумасшедшего дома, попав туда благодаря своим чудовищным амбициям, несоответствующим способностям. Когда ее еще и выгнали из театра, после этого крыша совсем съехала.       Увидев меня, безумная балерина набросилась с кулаками и начала драться. Я-то с дамами не дерусь, поэтому отступил. Но она еще больше рассвирепела:       — А, еще один! — орала она, пытаясь ткнуть мне пальцами в нос. — Собрание идиотов! Ректора на виселицу, он наркоман!       С ней было не справиться никому. Это была не женщина, а чудовище. Ее схватили десять человек. Подоспел врач и успел вколоть успокоительное. Балерина поникла и повалилась на пол, в объятия лекаря. На нее надели смирительную рубашку и унесли из зала.       Мелани я обнаружил в буфете, он сидел под столом с бутылкой и бормотал что-то про три карты. В какой-то момент мне показалось, что он сильно вошел в образ Старой Графини.       Когда в пятом часу ночи объявили, что пришла Белочка, я понял, что пора смываться, забрался к Мелани под стол и мы уехали…

Осень-зима 2008 года, отредактировано осенью 2013 года