***
На следующий день он ведет себя как ни в чем не бывало, словно и не помнит абсолютно ничего. — А эта что значит? — Чимин улыбается, притворяясь, будто ничего не знал. Нужно подыграть ему. Смотрит с неподдельным для Тэхена восхищением и пытается провести по запястью рукой, но Ким не подается ему так просто, ведь под ничем не стоящим тонким слоем краски, вбитой в кожу, проступают старые рубцы. Он дергается назад. Он не знает, что тот, кто каждую ночь обрабатывает свежие раны и укладывает его спать — Чимин. — Это дерево. Просто дерево, — он самолично проводит по ветвистой татуировке, незаметно цепляя пальцами чуть выпирающие шрамы. — Опора вселенной. Связь между небом и землей. В некоторых мифах говорилось о том, что раньше их изображали живыми, дышащими, способными общаться друг с другом. Ты же знаешь, что они очень мудры, верно? — усмехается он. Жаль, что говорит в пустоту, как думает он. — У меня тоже на запястье дерево, — он кивает и закатывает рукав, оголяя татуировку. — Плакучая ива. — Олицетворяет отвергнутую любовь, — продолжает за ним Ким и с интересом рассматривает что-то новое. Так странно. Он знал значения всех своих рисунков на теле, но не знал, откуда они на нем появляются. Чимин как-то грустно улыбается и пытается перевести тему. — Это же анемоны? — придвигается ближе к нему невесомо касается рукой шеи, на которой изображено несколько таких. — Именно, — тот активно кивает и позволяет парню положить туда руку. Не думает, что она у него такая чуткая, чтобы почувствовать без настоящих прикосновений чуть проступающие рубцы. — Символизируют отреченность и болезнь. Ходит легенда, что анемоны — это слезы Богини Афродиты, которая оплакивала своего мужа Адониса. Она не смогла спасти его от гибели, а на месте его смертельной раны, на которую она полила своим божественным нектаром, выросли алые розы. Чимин пытается снова скривить улыбку, но затем расстегивает верх своей небесно-голубой легкой рубашки и отводит ткань с левой стороны, демонстрируя алые розы, выточенные иглой с краской на месте, где находилось его сердце. Тэхен отлично понимает язык цветов, но не понимает человеческий. Не знает, что все татуировки на Чимине полностью посвящены ему, все связаны только с ним. Он разглядывает цветы на его груди, и Пак берет его руку в свою, кладет на свое сердце, которое буквально разрывается от гулких ударов. Не ясно, сердцебиение это или удары ножом. Тэхен трогает татуировку, но не понимает, просто спускается ниже и проводит рукой по белым лилиям. — Чистота и непорочность, — словно завороженный говорит Тэхен. — Скорее надежда и желание быть замеченным, — горько усмехается, поправляя его. — Или так, — он улыбается, — это все татуировки, что есть на твоем теле? — Есть еще одна. Но я не покажу ее тебе, — он чуть касается указательным пальцем тэхенова носа и нажимает на родинку на его кончике. Вскоре Тэхена клонит в сон и он успешно проваливается в него, а Чимин любуется его прекрасным лицом, до которого дозволено дотронуться ему лишь ночью. Он проводит по нему рукой и наклоняется еще ближе, касается своим лбом его, а затем покрывает лицо россыпью невесомых медленных поцелуев, задерживаясь на губах.***
На следующий день Чимин стоит на обрыве и разглядывает бездонные просторы морской глади. Ветер треплет его волосы, а солнце заходит за горизонт, оставляя после себя нежно-розовое небесное полотно. Он рад, что небо сегодня не красное, он не хотел в последний раз видеть кровавый закат. Неделю назад Тэхен с дуру перерезал свою метку с именем Чимина на ней, единственное, что говорило Паку о том, что хотя бы маленькое пространство на его теле принадлежит ему. Она до сих пор болезненно саднит и напоминает ему, что соулмейт не считает его даже реальным, что ему никогда не удастся заполучить его сердце в свои оковы. Татуировка, которую он не хотел показывать Тэхену — черные фиалки. Они символизируют смерть. Он надеется, что полотно смерти укроет его ровно также, как и девушку из легенды. Превратится потом он в прекрасный цветок, который Тэхен когда-нибудь сорвет, пусть даже если он и увянет за считанные дни. «Когда-нибудь Тэхен признает меня, — думает Пак. — Но уже поздно что-то решать». Его тело забирает в плен толща воды, и что-то очень хрупкое тихонько разбивается о скалы, пока мысли утеряны и порхают где-то над истерзанным телом, которое продолжает идти на дно. Он все еще видит, как наверху пролетают птицы, не чувствует уже боли. А затем темнота. Вечная и безвозвратная.***
— Надеюсь, ты обретешь покой, мой нереальный друг. Ты был плодом моего воображения, но ты лучшее, что было во мне.