***
Ключ со звоном поворачивается в замочной скважине, разрезая гудящее безмолвие. Впервые в квартире так тихо. Кента оставляет промокшее пальто висеть на крючке, убирает обувь подальше от входной двери и на пару минут задерживается у зеркала. Горящее волнение в глазах никак не скрыть, даже за такой обаятельной улыбкой. Медленно ступает вглубь квартиры и пытается что — то разглядеть в кромешной темноте. Пахло смесью влажной земли и свежесрезанных цветов. Такада ненадолго останавливается, заполняя странным ароматом лёгкие и шумно выдыхает, заставляя подрагивать длинные ресницы. Сегодня пахнет как — никогда сильно, и японец злится, сжимая кулаки до побеления костяшек и сводит брови, показывая на свет ничуть не привлекательную морщинку. Это происходит не в первый раз, поэтому он уверенным шагом двигается к спальне, дверь в которую всегда закрыта. Кента боится увидеть то, что за ней таится, потому не сразу заходит, а продолжает пристально смотреть на дверную ручку так, словно та была раскалена. Глубокий вдох, и вот он уже внутри. Запах бьёт в нос сильно, словно боксёр со стажем, и Кента даже делает шаг назад, привыкая к такому сильному контрасту. Аромат приятный до жути, почти как любимые духи «demeter», которые ему дарили поклонники однажды. Он бы и дальше так стоял, да вот только чувствовал себя неловко. Словно богохульничал или прелюбодействовал с любыми моральными устоями. Спустя пару секунд японец открывает глаза и ужасается: вся комната покрыта георгинами. Где — то уже засохшими, а где — то свежими, будто только с клумбы, а на кровати сидит она. Костлявые колени спрятаны под старыми штанами, а шея обмотана огромным шарфом, который девушка натянула до самых бровей. Кента почти не видит её из — за зашторенных окон, да и линзы он забыл надеть, но особо не переживает, только бы не видеть красные лепестки, от которых ему попросту страшно. Японец подходит ближе, очень медленно, чтобы не упасть и не дай бог не наступить на цветы. Сейчас спальня больше похожа на минное поле, и это заставляет быть как никогда осторожным. Он тихо присаживается на край кровати, ближе к изголовью, и не решается начать разговор, вместо этого прикусывая нижнюю губу. Ему ещё никогда не было так сложно. Хотелось повысить голос, поругать блондинку за то, что она так неосторожна, но японец прекрасно понимает что в каком — то роде это не её вина, и он снова мысленно ругает себя за то, что начинает её жалеть. — Я скоро умру, Кента. — тихо говорит, надеясь что светловолосый ничего не услышит, но каждое её слово звоном отдавалось в голове. Он знал что этот день наступит, но не так же скоро. Он не готов. Японец постоянно спрашивал как она умудрилась влюбиться в придурка, который не замечает её красоты и заставляет страдать, но даже и не подозревал что этим придурком оказался он сам. Как иронично. Она постоянно говорила что предмет её воздыханий умер, а она так и не вылечилась, поэтому и готовилась к своей скорой кончине молча. Задохнуться цветами ведь не самый худший исход, так? Но Кента так не считал. Такада был готов разбить кулаки о стену, принять любую веру и даже в космос полететь если понадобится, так он хотел её выздоровления. Но он не любил её, нет. Не как девушку. Скорее считал лучшим другом, с которым хорошо и в горе, и в радости. Он считал, что лучшие друзья не имеют пола, прямо как врачи или ангелы. Кента дёргается от неожиданности, когда в очередной раз тишину прерывает сильный кашель, больше похожий на собачий лай, и в душе кошки начинают точить свои когти о сердце. Неприятное чувство, Такада бы никогда не хотел испытать подобное. А ещё не хотел бы увидеть смерть самого любимого человека. Он даже думать об этом не хотел, ведь она не умрет. Он сам так для себя решил, и для неё тоже. — Мы что-нибудь придумаем. — уверенно говорит японец и тянет свою руку к девушке, но спустя секунду одёргивает назад — у неё лепестки на одежде, а он не хотел бы заразиться по глупости, не считая того, как сильно он её любит. Видимо, недостаточно. Спустя полчаса он уходит — съёмки в новой программе, но он обещает что вернётся завтра, и она верит, потому что он всегда сдерживает свои обещания. Кроме одного. Он никогда её не вылечит, потому что любит совершенно другую. Проходит неделя, цветов становится только больше. Они заполоняют всю квартиру, отчего Кенте становится сложно сделать и пару шагов. Ей стыдно. Она всегда держала свой дом в чистоте, и тому же учила своего друга, только сейчас некогда лентяй стоит на кухне в пастельного цвета фартуке и готовит ужин, а она лежит под одеялом и не может встать. Дьявольский кашель перекрывает любые шаги на пути к активной деятельности, поэтому покупками, уборкой и готовкой занимается Кента. Он хочет сделать хоть что — нибудь полезное, и работа по дому — это меньшее из всех возможных вариантов, но она благодарна уже тому, что он приходит так часто. Он смотрит как она медленно потягивает горячий чай и расплывается в улыбке, но затем её лицо резко мрачнеет и с губ японца срывается вопрос: — Что — то слу… — Я люблю тебя, Кента. — перебивает айдола девушка и вновь переводит взгляд на кружку с плавающей на поверхности чая долькой лимона. Ему не нужно повторять второй раз, он сразу всё понял. И осознал каким глупцом был, что не догадался раньше. Он молчал, потому что не мог ничего ответить как на саму фразу, так и на её чувства. Он любил другую девушку, с которой познакомил его Хёнбин, и ничего с этим поделать не мог. — Я пойду. — японец кидает фартук на кровать и поспешно уходит, громко хлопнув дверью, от чего блондинка невольно зажмурилась. Она знала что это конец. Она была к нему готова. Георгины пускают корни в лёгких, обволакивают сердце и распускаются пушистыми бутонами в горле и под рёбрами. Ей кричать хочется, набрать знакомый номер и попросить приехать, но Кента сейчас слишком занят, а тонкая рука не успевает дотянуться до прикроватной тумбочки.***
Японец возвращается в квартиру спустя месяц, с коробкой пончиков, букетом полевых цветов и намерением признаться в ответных чувствах и увидеть белоснежную улыбку в ответ. Его встречает приветливое солнце, пустая квартира с застоявшимся запахом пыли, её фото в рамке и букет красных георгин, которых он боялся больше всего.