Проказы Судьбы

Тодороки прекрасно помнил день, когда привычный ритм его жизни рухнул, оставив после себя лишь головную боль, вкус горечи на кончике языка и постоянно зудящие тонкие запястья. Помнил чётко, во всех деталях, что отпечатались на сетчатке глаза и засели вязкой густой массой в районе солнечного сплетения. И проклинал суку-Судьбу, решившую сыграть с ним злую шутку. Парень снова перевёл задумчивый взгляд с окна на свои запястья. Там, где под бледной кожей бьётся размеренный пульс, красуются чёрные буквы. На левой руке надпись более массивная, выполненная в готическом шрифте: четкие грани, толстые линии, что сплетаются в изломанном узоре и покрывают внутреннюю сторону букв. Словно лезвия — такие же острые. Надпись же на правом запястье немного меньше и полностью отличается от первой: линии тонкие, плавные, совсем не резкие. Буквы находятся под небольшим наклоном и напоминают пропись 17-18 веков в Европе — с кучей закорючек и петелек. Словно удавки. Шото в очередной раз проводит ногтями по татуировкам, пытаясь стереть их, выцарапать, чтобы больше никогда не видеть. Всей душой желает, чтобы в один прекрасный день они исчезли. И знает, что это невозможно. *** Ещё с самого детства Тодороки решил, что не станет делить свою жизнь с кем-то, только потому что так решила Судьба. Решил, что у него никогда не будет соулмейта, и он сам сможет решать с кем ему быть. Просто потому что его маленькое сердечко не желало оказаться в оковах подчинения своей родственной души, как это случилось с его матерью. Тодороки Рей, мама Шото, с детства была помешана на росказнях о соулмейтах и всем сердцем желала найти свою родственную душу. И нашла. Энджи Тодороки казался ей идеалом мужчины: красивый, умный, сильный, и девушка влюбилась без памяти. Сам же Энджи, выросший в атмосфере зависти, лести, предпочитал сердцу холодный ум и трезвый расчёт. По его мнению Рей была идеальной кандидатурой в жёны: дочь довольно крупной шишки вполне могла своими связями помочь мужчине забраться вверх по карьерной лестнице. А то, что она являлась его соулмейтом, резко повышало вероятность рождения полностью здорового ребёнка. И таким образом, с лёгкой подачи своей семьи, уже через два месяца после знакомства Энджи женился на счастливой Рей, чья любовь к новоиспеченому супругу стала отдавать неким фанатизмом. Она буквально боготворила его, вознося на пьедестал своего собственного мирка, который поглощал ещё с каждым днём. Через девять месяцев у них рождается дочь Фуюки, ещё через два года — сын Шото. Рей была счастлива как никогда, в то время как её муж, ещё не успевший нагуляться, проводил ночи в обьятиях дорогих шлюх и алкоголя, бессовестно врав девушке о том, что его опять задержали на работе. Но идиллия длилась недолго. Однажды, вернувшись от родителей на день раньше, Рей с ужасом в глазах прислушивается к стонам, доносящимся из их с Энджи общей комнаты. Она видит, видит, как ещё любимый муж держит в обьятиях другую, сжимает ещё тонкие пальцы с наманикюренными ногтями, как Энджи в очередной раз кусает ещё шею, ставя метки и что-то шепчет ей. А эта шлюха выгибается навстречу, притягивая длинными ногами того ещё ближе, лижет языком мочку его уха, зарывается пальцами в его волосы. А Рей не может пошевелиться от отчаяния и лишь наблюдает через полураспахнутую дверь. Её хрупкий радужный мирок рухнул в одночасье, оставляя после себя лишь обиду и ненависть. После был громкий скандал. А Фуюки крепко прижимала к себе младшего брата, закрываля ему уши. Но он все слышал и был не в силах сдержать горьких слез. После этого все изменилось. Энджи дни проводил на работе, стараясь лишний раз дома, кроме как на ночь, не появляться. Фуюки вместе с Шото почти не выходили из комнат. И именно поэтому никто не заметил, как из серых глаз Рей исчезли последние остатки разума, оставляя лишь пропитанное ненавистью безумие. Именно поэтому никто её не остановил, когда она ворвалась в комнату сына, так похожего на ещё мужа, особенно его красными словно рубины пряди волосами с левой стороны и ярко бирюзовыи глазом, когда обезумевшая женщина, крикнув:"Ты так похож на него! Ненавижу!», плеснула кипятком на пятилетнего Шоту, когда дом словно взорвался от жалобного, полного боли и отчаяния воя, только тогда Энджи понял свою ошибку. Но было поздно. Шото сквозь слёзы видел силуэт матери, чувствовал, как кипяток буквально сдирает с него кожу — а сердце разрывается на части. После этого инцидента Энджи отправил свою жену на принудительное лечение в частную психиатрическую клинику, а дочь отправил к родителям — на всякий случай. Маленький Шото тогда почти полгода провёл в больнице. Кипяток оставил уродливые ожоги вокруг левого глаза, на шее, плече левой руки, вниз по груди до бедра и на спине до лопатки. Мальчик первое время даже боялся смотреть на любые отражающие поверхности, а при одном воспоминании об этом событии маленькое тельце сотрясала крупная дрожь. Именно тогда маленький Тодороки Шото решил: у него никогда не будет соулмейта. Своё шестнадцатилетие Шото празднует довольно скромно: пицца, пара банок сливочного пива и прогулка по городу до утра. Прохладный январский ветер ласково теребит разноцветные пряди, а лёгкий морозец слегка покалывает кончики пальцев. Но, видимо, Судьбе было весело играть с парнем. Перед рассветом жутко начало ныть правое запястье. Чертыхнувшись, юноша спешит в купленный отцом двухэтажный домик в классическом японском стиле, и сползает по двери вниз, с недоверием глядя на руку. А запястье просто жжет огнём, из горла вырывается тихий вскрик. Шото судорожно закатывает рукав чёрного пальто и проводит пальцами по тонкой коже запястья, где одна за другой плавным калиграфическим почерком появляются буквы. «Чёрт, только не это!» — единственная мысли, что бьётся в мозгу. А на бледной коже красуется надпись: «Мидория Изуку». Но от самобичевания парня отвлекает новый приступ боли: по левому запястью словно проводят раскаленной кочергой. Тодороки замирает, сузившимися зрачками наблюдая как на бледной коже вырисовывается надпись: буквы более четкие, выведены массивным готическим шрифтом. «Бакугоу Кацуки». Из горла вырывается смешок. Затем ещё один, и ещё. Парень содрогается в истерическом припадке смеха, думая о том, что ему осталось только вскрыть себе вены. Ещё бы, один его соулмейт — застенчивый простодушный пацан с глупой улыбкой и вечно растрепанной зелёной шевелюрой, а другой — взрывной придурок, ненавидящий все человечество. Вот умора. Вскоре смех стихает, а Шото, зарывшись пальцами в разноцветные волосы, сидит под входной дверью, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрит взглядом разноцветных глаз в пустоту. Именно тогда все полетело в Тартарары. *** В школу Тодороки носит бинты на запястьях, скрывая их под длинными рукавами рубашки и пиджака. И с тревогой поглядывает на тех, чьи имена выведены на его теле. Насколько он помнил, у Бакугоу день рождения в апреле, у Мидории — в июле. Это значит, что у него есть время придумать план того что делать. С парнями он и раньше не общался в силу своего замкнутого характера, что в нынешней ситуации прекрасно помогало держаться на расстоянии. Да ещё и надписи постоянно ныли, а иногда и кровоточили, если кто-то из его соулмейтов был рядом. И это бесило. Никогда, слышите, никогда он не подчинится этой чертовой связи! Никогда! И только запястья продолжали гореть огнём. Так, разрываемый между учебой и внутренними переживаниями, Тодороки пропустил начало второго года обучения в старшей школе. Поэтому далеко не сразу заметил сверлящий взгляд в спину. *** Первый звоночек звенит, когда Тодороки замечает взгляд Бакугоу, направленный точно на него. С ужасом Шото понимает, что уже середина мая, следовательно, у Кацуки наверняка появилась метка. И это словно ушат ледяной воды. Он старается не подавать виду, что нервничает, и вести себя естественно, что ему вполне удаётся. Но острый взгляд вызывает табун мурашек по позвоночнику, и парень сглатывает вязкую слюну. А ещё Шото кожей чувствует мрачную ауру вокруг блондина. Тот вскоре перешёл к более активным действиям, начиная буквально следить за каждым шагом Тодороки. И казалось, что от него нигде не скрыться: где бы парень не был, он везде чувствовал эту ауру и старался поскорее покинуть это место и затеряться в толпе. Каникулы словно спасительный глоток свежего воздуха после долгого пребывания в толще воды. Июльское солнце нещадно палит, в воздухе духота, поэтому парень с чистой совестью проводит все лето дома, лишь изредка выходя по вечерам в магазин. В школу он идёт как на каторгу. Уже у школьных ворот он чувствует знакомый тяжёлый взгляд в спину, но даже не прибавляет шагу, игнорируя привычную ноющую боль в запястьях. У входа в кабинет он замечает переминающегося с ноги на ногу Мидорию, который внимательно вглядывается в толпу учащихся. Заметив Шото, он делает несколько шагов вперёд, но тут же замирает, смотря куда-то позади разноволосого. Тот пользуется моментом и быстро входит в класс и занимает свою парту. Начинается урок. Первый день был настоящей пыткой, ибо к сверлящему взгляду прибавился ещё и более спокойный, но цепкий и внимательный. Тодороки крепче сжимает карандаш тонкими пальцами и уговаривает себя не обращать на это внимания. Не помогает. На большой перемене он пулей вылетает из класса и прячется в тени низкого раскидистого дерева за школой. Срывает с запястий бинты и с ненавистью смотрит на кровоточащие надписи. Больно. Пальцами проводит по чёрным контурам, размазывая алые ручейки. Шото крепче сжимает зубы и уговаривает себя терпеть. Нельзя показывать свою слабость. Нужно игнорировать. Нужно, чёрт побери! В очередной раз царапает ненавистные буквы, пытаясь содрать их вместе с кожей. Бесполезно. К концу перемены парень добирается до туалета чтобы смыть кровавые разводы и с некоторой отстраненностью замечает, что некогда белоснежные рукава его рубашки стали алыми, и тихо хмыкает. Привычным движением прячет метки под бинтами и, натянув рукава пиджака пониже, возвращается в кабинет. Так проходит две недели, за которые, кажется, Тодороки уничтожил все свои нервные клетки. Мало ему было одного сталкера, так к нему присоединился другой. Но если Бакугоу только преследует на приличном расстоянии, то Мидория начал предпренимать активные попытки сближения. То попытается заговорить, стараясь оказаться ближе, то подсаживается к нему обедать. А у Шото мурашки по спине и острая боль в запястьях. Бакугоу хватает его за руку совершенно неожиданно и на буксире тянет на крышу. Резко захлопнув металлическую дверь, он прижимает к ней опешившего Тодороки и впивается в тонкие губы жадным поцелуем. Разноволосый даже не сразу осознает происходящее, чем блондин и пользуется, с силой разжимая челюсть парня и проникая в его рот языком. Бакугоу действует жёстко, напористо, он кусает чужие губы, слизывает выступившие металлические капли, нагло изучает новую территорию. С силой прижимает к холодному металлу забинтованные запястья, не давая сбежать. Тодороки шипит, кусается, извивается под прижимающим его к двери телом. Он тихо вскрикивает, когда блондин сжимает запястья слишком сильно, и, пользуясь тем, что парень немного ослабил напор, отталкивает его и бежит вниз по лестнице. Шото влетает в пустой кабинет, одним махом закидывает учебники в сумку и спешит к выходу. Уже у школьных ворот он сталкивается с Мидорией, но не обращает на это внимания и бежит к дому, не замечая обескураженного взгляда изумрудных глаз. Уже дома Шото обессиленно сползает на пол, прижав колени к груди. Снова и снова пытается содрать с кожи проклятые буквы, глотая выступившие слёзы, что потекли по щекам. Почему? Почему это произошло именно с ним? Кто-нибудь, прекратите это! Но нет, в доме тишина. Под ногтями застывет кровавая корочка, а на разодраной до мяса коже поступают чернила. Парень словно подкошенный падает на деревянный пол и смотрит пустым взглядом в одну точку, не зная, что в данный момент Мидория со всего размаху бьёт Бакугоу в челюсть. *** В школе Тодороки появляется только через неделю, бледный, с запавшими щеками и пустым взглядом. Уже нет сил хоть как-то реагировать на знакомое зудящее чувство между лопаток, поэтому парень с головой окунается в учёбу. Запястья знакомо ноют, а за спиной чувствуется жуткая аура. Разноволосый хмыкает и снова начинает вчитываться в учебник по истории. Он устал, устал от этого постоянного напряжения, от боли — от всего. Поэтому совершенно не сопротивляется, когда Мидория мягко, но настойчиво тянет его в сторону медкабинета. Бакуго идёт рядом и сжимает плечо Шото. В светлом помещении нет никого, лишь из приоткрытого окна доносятся голоса уходящих домой школьников. Мидория укладывает парня на кушетку и подкладывает тому под спину несколько подушек, чтобы парень находился в положении полулежа. Бакугоу садится на край кушетки и пристально смотрит на Тодороки, и нервно кусает губу. Зеленоволосый взял руку Шото в свои ладони, закатал рукав и начал аккуратно развязывать бинты. Стянув кусок марли в красных разводах, он открывает вид на аккуратно выведенные каллиграфическим почерком буквы своего имени. Шото видит, чувствует, как Мидория задерживает дыхание, а затем резко выдыхает, нежно проводя кончиками пальцев по чернилам. Взгляд Бакогоу цепкий, жадный. Он снова и снова вчитывается в ровные буквы, сжимая зубы. Ко второй повязке Шото тянется сам. Непослушные пальцы никак не могут развязать тугой узелок, поэтому ему на помощь приходит блондин, быстро, но аккуратно разрывая марлю. Подносит запястье Шото ближе, вчитываясь в буквы своего имени. Надавливает большим пальцем на метку, отчего разноволосый шипит, но руку не отдергивает. -Это ничего не значит. Голос Шото звучит глухо из-за противного кома в горле. На это заявление Бакугоу лишь усмехается и прикусывает кожу возле своего имени, не сводя пристального взгляда алых глаз с лица парня. Мидория же лишь улыбается, придвигается ближе и зарывается пальцами в бело-алые волосы. А Шото на задворках сознания слышит, как с громким щелчком захлопнулась клетка. *** С того дня Шото никогда не был один. И Мидория, и Бакугоу все время были поблизости, чем поначалу жутко раздражали. А те лишь переглядывались между собой и продолжали приручать строптивого парня. И это дало свои плоды. Через неделю Шото перестаёт шарахаться от неожиданного появления кого-либо из парней. Через две может спокойно находиться в их обществе. Через три прекращает дергаться от малейших прикосновений. А через месяц позволяет Мидории целовать себя на крыше школы, отвечая на поцелуй и зарываясь пальцами в зелёные волосы. Сзади прижимается Бакугоу, что покрывает поцелуями-укусами шею Тодороки. После они бегут по улицам в дом Шото, где уже на пороге Кацуки вжимает разноволосого в стену и целует. Жадно, жарко, но гораздо мягче и аккуратнее, чем в первый раз, пока Изуку стягивает с Шото пиджак. Тодороки отвечает, не отставая, а рубашка Бакугоу летит в сторону. Вскоре, отстранившись от блондина, парень притягивает к себе для поцелуя Изуку. Тот с готовностью отвечает, тут же перехватывая инициативу, пока Шото, решив не возиться с пуговицами, просто срывает их с петель. Жар прижимающихся тел просто сводит с ума, в голове туман, а перед глазами мутная дымка. Его в четыре руки избавляют от рубашки, пока они все, врезаясь в стены, движутся в сторону спальни. Мидория садится на кровать и притягивает к себе на колени Шото, нежно покусывая его шею, пока Кацуки проводит языком по грубой коже шрама, отчего разноволосый вздрагивает, пытаясь закрыться. Однако Изуку не даёт ему этого сделать, мягко, но крепко фиксируя его руки за спиной, поцелуями спускаясь ниже и прикусывая твердую горошину бледно-розового соска. Шото тихо стонет, запрокинув голову, а Кацуки проводит ладонями по его пояснице, спускаясь к бедрам, и оставляет алые пятнышки и следы зубов на бледной коже. Шото ерзает, стояк больно трется о ткань трусов, на что Мидория улыбается и издевательски медленно проводит ладонью по характерному бугорку. Шото снова стонет и кусает парня в шею, отчего тот до хруста прогибается в спине, прижимаясь ближе, что вызывает ухмылку у Кацуки, наблюдающего эту картину. Сам блондин перешёл на ягодицы парня, гладит их, мнет, отчего Тодороки ерзает ещё активнее. Вскоре Бакугоу не выдерживает и одним рывком опрокидывает разноволосого на кровать, жадно целуя. Шото не отстает, кусает чужие губы, перебирает пальцами светлые волосы и провокационно водит коленом между ног парня. Кацуки рычит в поцелуй и стягивает с парня остатки одежды, и спускается вниз, оставляя за собой дорожку алых пятен. Шото выгибается под таким напором, стонет, но его тут же затыкает Мидория, уверенно проводя ладонями по бледной груди и сжимая пальцами затвердевшие бусины сосков. Тодороки выгибается и мстительно сжимает стояк парня через ткань одежды, и теперь черед стонать Изуку. Но внезапно разноволосый чуть не подскакивает на кровати, когда обветренные губы Кацуки смыкаются на его плоти, и Шото окончательно теряет связь с реальностью. Бакуго не дразнит, он двигает головой быстро, резко, помогая себе рукой. Он не жалеет громко стонущего Тодороки, который от этого удовольствия на грани боли просто сходит с ума. Он даже не сопротивляется, когда чувствует у своих губ горячую головку, и покорно открывает рот, впуская член Мидории в рот. Он ласкает языком, сжимает губами, двигает головой, отчего из глаз текут слезы, а по подбородку стекает ниточка слюны. Изуку зарывается пальцами в его волосы и плавно толкается в пленительный жар чужого рта, и не сдерживает стонов наслаждения. А Шото пропускает тот момент, когда Кацуки вводит в него смоченный слюной палец, не прекращая ласкать чужую плоть. Второй палец Тодороки чувствует и болезненно стонет, когда Бакуго начинает разводить их на манер ножниц. Третий палец входит довольно туго, отчего Шото выпускает член изо рта и вскрикивает. Кацуки старается держать себя в руках и не двигать пальцами слишком резко, все-таки причинять боль он не хотел. Когда Шото немного привык и расслабился, Бакугоу вытаскивает пальцы, переворачивает Тодороки на живот так, чтобы парень оказался между ног Изуку, и подставляет твёрдый член к растянутому входу. Шото судорожно сжимает кулаки и зажмуривается, когда головка начала расстягивать тугие стенки кишечника. Мидория притянул его к себе и поцеловал, полностью доминируя, но не подчиняя, а ладонью начинает оглаживать член парня, стараясь отвлечь от боли в заднем проходе. Слюны недостаточно, поэтому Шото болезненно вскрикивает, когда Бакугоу входит полностью и замирает, давая привыкнуть. Шото старается расслабиться, что ему вскоре удаётся, и он слабо толкается навстречу блондину. Тот медленно выходит, затем делает плавный толчок. И снова, и снова. Поначалу Тодороки не чувствует ничего кроме тянущей боли, но тут Кацуки задевает странную точку внутри него, отчего по позвоночнику словно проходит ток, и Шото до хруста костей прогибается, подаваясь на встречу. Кацуки до синяков сжимает худые бледные бедра и увеличивает темп. Тодороки снова приник ртом к члену Мидории, отчего последний, зарывшись пальцами в разноцветные волосы, жадно хватает ртом воздух и толкается в жаркий рот. Кислорода катастрофически не хватает, температура зашкаливает. Бакугоу жёстко трахает Тодороки, проводя пальцами по шраму и вцепившись зубами в открытую шею, прокусывает солёную от пота кожу и слизывает алые капли с металлическим привкусом. Шото сглатывает, сбиваясь с ритма, отчего Мидория стонет в голос и через несколько минут кончает в рот парня. Тодороки от неожиданности сглатывает, отстраняется и откашливается. Изуку притягивает его к себе и снова целует, слизывая белые капли с тонких губ и ловя очередной стон. Бакугоу уже на пределе, поэтому он обхватывает ладонью член разноволосого и жёстко двигает вдоль плоти, приближая парня к рязрядке. Шото резко выгибается и кричит, кончая в руку блондина, а Кацуки, доведенный резко сузившимися вокруг его члена стенками, с громким рыком кончает глубоко в парня и валится на обессиленного Шото. После они все втроём, голые, лежат в обнимку на смятых простынях, лениво целуются, разговаривают. А Шото думает, что он совсем не против такого исхода.