Арлекино

      — …и это чудовище пряталось по углам, напрасно думая, что праведный суд не дойдёт до него, и не придётся ему платить за содеянное, и имя его не узнают…       Джеффри вспоминал, как похожие дерзкие, полные никчёмной гордыни слова он слышал в адрес другого человека. Несмотря на то, что они с ним жили в одном маленьком городе, самого «преступника» Вудс не знал. А если бы знал, то знакомство бы их длилось совсем недолго — несколько ударов в живот, парочка взмахов ножа, лёгкая беседа. Конец. Только вот то, что видел Джефф, не складывалось с отточенными речами главного персонажа комедийного города. Лжец? Убийца? Вудс тогда подметил один явный факт — под эти слова подходит весь «честной народ».       — Как забавно… — усмехнулся он.       А между тем глава города продолжал свою тираду, из-за содержания которой Джефф всё больше чувствовал себя королём. Джеффри, стоя на деревянном подиуме, смотрел на собравшихся внизу людей свысока. Он возвышался над ними, словно правитель. Тело убийцы было толстыми верёвками привязано к старому, но не потерявшему свою крепость толстому деревянному столбу, отчего обычно сгорбленный Вудс сейчас стоял прямо. Плечи его были непривычно расправлены, и ключицы, как два гордых крыла, позволяли другим увидеть себя. Спутанные, давно не мытые длинные волосы были почти полностью откинуты назад, а из-за их угольного цвета сливавшиеся на солнце в два белых пятна глаза выделялись особенно сильно. Джефф не был слеп, наоборот, известный во многих городах улыбчивый псих-убийца отличался необыкновенной зоркостью и неподражаемой ловкостью. Остатки обугленных век, полудугами обрамляющие глаза, добавляли плотоядному взгляду выразительности, а кровожадная, никогда не прячущаяся жёлтозубая улыбка делали из своего хозяина настоящего зверя. Животным и был он представлен публике.       Десятки устремлённых на него глаз полыхали садистской жаждой. Собравшись с конкретной целью, люди ждали расправы. На площади, грязной и неухоженной, были заранее припасены камни — традиционное оружие. Джефф косился на разбросанные серо-бурые кучи ещё с самого начала чудесной церемонии, главным гостем которой он стал по собственному желанию. Изменил бы он что-то, если бы была такая возможность? Нет. Он бы всё равно убил. Убил, потому что хотел.       Джеффри никому ничего не доказывал, не пытался замести какие-то следы. Он наслаждался убийством, как наслаждаются чем-то поистине восхитительным. Вудс испытывал настоящую эйфорию, когда чувствовал чужую, ещё не успевшую остыть кровь на себе, слизывал её со своих грязных пальцев. Чем больше усилий его жертва вкладывала в своё спасение, тем счастливее был Джефф. Окружающая его в это время какофония была дороже всех богатств на свете. Удовольствие. Кайф. Экстаз.       Глава города произнёс последние слова своей заготовленной речи. Толпа, чувствуя конец, встрепенулась и поддержала их возбуждёнными криками. Джефф с интересом рассматривал их лица: они были торжествующие, радостные. С немалым удовольствием убийца следил за бегающими туда-сюда детьми, которые, подражая взрослым, поддерживали их вопли, часто косясь на них, явно выискивая в чужих глазах похвалу. С ещё большим удовлетворением Вудс разглядывал те молодые единицы, что в непонимании озирались вокруг, словно пытались понять, где они и что здесь происходит.       — … но мы обратимся к нему и спросим в последний раз. Джеффри Алан Вудс, готов ли ты покаяться перед судом праведным и перед лицом того, кто следит за нами с небес?       — Нет. Если бы меня оттуда шарахнуло молнией или чем-нибудь ещё, то, возможно, я бы поверил, что наверху что-то есть. Как поверил бы и в несуществующую праведность. — Джефф перевёл взгляд на говорившего судью, и слова его стали сигналом для людей.       Крики поднялись мгновенно, люди ожили. Наконец они получат то, что хотят, и камни, поднятые с земли, уже начали активно перебрасываться с ладони на ладонь. Совсем скоро, только лишь дождаться разрешения! И Джеффри, как настоящий король, сам дал его:       — Чего ждёте?! Пока он договорит свою чертовщину? — засмеялся убийца, сплёвывая в сторону главы города.       И камни градом посыпались на преступника. А вместе с ними и крики, свист, детское хлопанье маленьких ладоней. Всё ещё больше оживилось. В город будто пришёл праздник. Каждый камень, достигавший цели, приносил публике радость. А тело убийцы тряслось от многочисленных попаданий, расползающиеся красные пятна появлялись на его одежде. Джефф не мог ни рухнуть вниз, как хотел, ни тем более убежать. Однако он пытался сквозь затуманенные кровью глаза продолжать следить за людьми. Будто мазохист, он радовался не меньше их. Каждый, кто тыкал в него пальцем и обвинял в деяниях, упоминая в своей речи бога, сейчас наслаждался кровавой расправой. Выбирал камень побольше, целился точнее, кидал…       «Да, я знал. Ещё раз убедился, ещё раз увидел логику этого мира. Виновен, как я, или невиновен, как тот человек, что был привязан здесь до меня — всё это не играет никакой роли. Но почему же они не хотят признавать, что убивать приятно?».       Ведь Вудс видел, наблюдал за окружающими его людьми. С ранних лет он чувствовал, как каждый старается доминировать над другими. Дети обижают друг друга, не делятся, проявляя свой первый эгоизм, свою первую жадность; подростки всячески издеваются над своими сверстниками и особенно теми, кто младше их; взрослые бьют, измываются, пользуются полученным за годы социальным положением и делают свои дела. Но есть суд.       «Грешники судят грешников? Разве это не смешно? Жизнь — игра. В ней у каждого своя роль, свои обязанности. Как в каждой игре, в ней есть победители и есть проигравшие. Также присутствует кто-то средний. Он не выиграл, но и не проиграл… Неопределённое место занимают такие люди, но это всё же лучше последнего. Или нет?»       — Да свершится правосудие! Покараем убийцу! Воздадим ему за его грехи! — вот, что слышал Джеффри. Слышал и веселился.       Боль и оскал, восторг и булькающий смех. Вудсу казалось, что вот-вот его конечности отрубит не следующим, так другим удачным попаданием камня, но это не успокаивало его внутреннее торжество. Они говорили, что другие, но он доказал — все здесь такие же грешники. Пусть его тело не похороненным сгниёт здесь, на деревянном подиуме у столба, пусть черви и хищные птицы питаются его мясом, всё это не зря. Он узнал, что хотел. Умирая, псих помнил, что сам подарил им себя. Каждый в этом мире грешен. Исключений нет. Он подтвердил это.       — Общество? Не смешите, — злорадно прошептал истерзанный рот. — Человек является животным, а каждое животное идёт на убийство ради выживания. Вот только те, кто занимает высшее место в пищевой цепи, делают это совсем с другой целью. Общество? Не смешите.