вишни

my cherries and wine, rosemary and thyme and all of my peaches are ruined

      Когда она смотрела на меня, у меня коченели ноги. Она смотрела пристально, уверенно, лениво, как будто кошка, что глядит на солнечный свет и чувствует тепло, но всё же насторожена. Я любила эту прямоту её взгляда, о, как же я любила то, что так она смотрела только на меня. И я с жадностью ловила каждый её мимолётный взор, потому не хотела ни с кем делить её. Нет, она была лишь моей.       Когда она говорила, как будто весь мир слушал её. И я слушала вместе с ним, вместе со свей планетой, как будто одними ушами на десятки миллиардов других живых существ, которых окутывал её нежный, низкий голос. Я бы поймала каждое слово, слетавшее с её сухих уст и обласкала со всех сторон, только потому, что их произносила она. Все закрывали рты и заканчивали разговоры, когда она начинала говорить. Вся компания замолкала, когда лишь говорила она. И я любила её за её сиплый, уверенный голос, о, как же я любила то, что больше всех она говорила со мной.       Когда она брала в руки инструмент, как будто все звуки мира скапливались внутри прокуренной кухни, и я бы хотела, чтоб все наши общие друзья исчезли. Чтоб вся её сущность и вся её музыка принадлежала мне одной. Когда её пальцы касались тонких металлических струн, её мозолистые, исцарапанные пальцы, моя спина невольно прогибалась от дрожи во всём теле. Когда она брала в руки инструмент, звёзды слетались в нашу кухню поглазеть, услышать, как она играет. И я любила её, о, как же я любила её за то, что все её песни знала только я одна.       Когда она была рядом со мной, я любила её до самосожжения, до ужаса, до невозможности заменять слова. О, господь, я не чувствую рук, когда она рядом со мной.       Мы разговаривали о кино. Я рассказывала о новом фильме в прокате, каком-то замечательном (должно быть!), кажется, какой-то новый шедевр Ксавье Долана. Когда я говорю о кино, я забываю о том, кто я и где нахожусь, и для меня есть только две точки: невозврата и кипения. И они преобладают над обычной сдержанностью, которой я всё время стремлюсь скрыть любые порочные или невероятные вещи, что так и лезут из моей головы. Да, я уверена, что в тот день мы говорили о кино.       Это была наша первая встреча, до того же мы общались только в сети, и то пару дней. Кажется, нас познакомил общий друг, который всё предыдущее время добивался от меня взаимности. И да, я уже почти сдалась, действительно, почти что согласилась, но стоило появиться ей, как я просто не позволила себе этого сделать. Что-то странное сидело во мне и не позволяло даже прикоснуться, ненароком слишком долго задержать на нём взгляд. Я будто всё время чувствовала на себе пристальный, уверенный, ленивый взгляд кошачьих глаз, устремлённый на меня.

как будто мне было стыдно перед нею

***

      Мы сидели на краю недостроенного моста. Я слышала раньше об этом месте, давно облюбованном парочками и любителями красивых фото, но до сегодняшнего дня ещё ни разу здесь не была. Поэтому я сидела на какой-то бетонной колоде, поджимая коленки и стараясь не выглядеть вульгарно, или неприлично, или как-то, как я могла бы выглядеть (какой кошмар, если испортишь первое впечатление!); она же, улыбаясь и поглядывая на меня из-под своей яркой, но короткой шевелюры, курила что-то дешёвое, свесив ноги с моста и оперевшись на поставленные за спиной руки. Она порой поглядывала на меня, щурилась, выпуская дым, и легко улыбалась, молчаливо, по-кошачьи. У неё были короткие, собственноручно обрезанные волосы, покрашенные не то в яркий фиолетовый, не то в неудачно ложившуюся на раннее красный синюю краску. Она выглядела умиротворённой и спокойной, и тем продолжала привязывать внимание к себе, а не к объекту разговора. Настал тот миг, и я запнулась. - А что же дальше было? - спросила она лениво, и обернулась на меня, кидая окурок в пропасть под мостом. А у меня именно в эту секунду напрочь вылетело из головы всё, что я говорила. - А...на чём я закончила? - неуверенно спросила я, потому как даже этого вспомнить не могла. Она снова улыбнулась и поглядела на меня своим фирменным, кошачьим взглядом. - На поцелуе. Отчего-то, я смутилась. До сих пор не могу понять, что именно меня взволновало. Скорее всего, смена мыслей и проведённая параллель от фильма к ней, к этой девушке, которая сидела напротив, курила липовый "Лиджетт Дукат" и улыбалась мне той загадочной ведьминой улыбкой, что я не могу забыть до сих пор. Но с другой стороны, не замолкни я и не зардейся багровым цветом, она никогда не засмеялась бы мне в ответ самым страшным в мире смехом и не задала самый страшный в мире вопрос. - Ты что, ещё ни разу не целовалась? Я не знаю, что именно заставило меня вздрогнуть: вопрос, или факт того, что спрашивала она. Я робко замотала головой, стараясь скрыть волнение. Она усмехнулась. - Я бы предложила свои услуги учителя, но думаю, лучше тебе прочувствовать это впервые с человеком, который действительно тебе нравится. Она снова улыбнулась и теперь смотрела на пустырь под ногами. Ветер шевелил верхушки деревьев на холмах под мостом, и солнце едва начинало краснеть от смущения и желания как можно скорее упасть за горизонт бесконечных, степных полей. Она смотрела на это алое пятно в розовой плёнке неба, и оно отсвечивало в на её белом лицо красными бликами. Она была похожа на нимфу.

***

      Она ласково прикоснулась к моей руке. Её глаза, полуприкрытые, томные, спокойные и тёмные, смотрели точно на меня с высоты её роста, несколько превосходившего мой. Она стояла близком, очень близко, слишком близко. Дрожь бежала вверх-вниз по всему телу, и моё одновременное желание и нежелание приблизиться к её лицу запредельно неприлично подавлялось только смутно маячившим чувством скромности. - Но..я...я не...       Очень нежно.       Ласково, легонько, как мимолётное касание пера к губам. Очень мягко и очень

горячо

      Мои слабые руки обхватывают её худую поясницу, обветшало повисают на ремне рваных джинсов. Она делает это так, словно боится разбить меня, боится сделать что-то не так, и всё происходит запредельно осторожно и легонько, чтоб не дай бог не заставить меня чувствовать дискомфорт. Я обессиленно смыкаю глаза, у меня нет сил и желания противиться ей, её ласковым касаниям и худым, белым рукам. Болит и греет живот, мурашки бегут по всему телу настолько, насколько это возможно.

от неё пахнет какими-то ягодами

***

      Я открываю глаза, хотя закрыла и секунду назад. Пальцы путаются в многочисленных складках простыней, мягко касающихся каждой обнажённой части моего холодного тела. Рассвет брезжит где-то в открытом окне, и я смотрю туда, вперив взгляд в одну точку. Нет, не на солнце, не за горизонт - я смотрю на неё. Сидящую у распахнутого окна, совершенно голую, как и я сама, с явными прорезями рёбер, обтянутыми кожей, и с дымящейся сигаретой меж тонких пальцев. Она сидит, нагая, уверенная и спокойная, такая прекрасная в своей смелости и свободе, что я не хочу лежать, я хочу быть рядом с ней, прикасаться к ней столько, сколько захочу я сама, а не столько, сколько позволит она и рамки приличия. о каком приличии идёт речь? - Иди ко мне. Скорее умоляю, чем приказываю. Она едва поворачивает голову, окидывает меня взглядом, как будто снизойдя до чего-то земного, вроде меня. Сделав мне одолжение, вняв моим словам. - Сколько их было до меня? Сколько их было? Мой голос странно вздрагивает, а я не могу лежать больше на месте. Я подскакиваю, забыв обо всём: о своей наготе, о разбросанных простынях, об открытом окне. И я ничего не желаю, кроме как схватить её за плечи, прижать её лицо к своему плечу и судорожно, стоя на коленях, шептать, как в истерике. "сколько их было до меня? "сколько?"       Я качаюсь взад-вперед, в свете восходящего солнца, сжимая твои короткие, неудачно окрашенные волосы в своих руках, прижимая твоё лицо к своему плечу, вдыхая твой ягодный запах и рыдаю, роняю свои постыдные холодные слёзы на твои хрупкие плечи. Я чувствую пальцами твои кости, они торчат из-под твоей тонкой кожи, а я не могу успокоиться, я рыдаю и только шепчу, содрогаясь от холода из окна и рваных всхлипов.

***

      Я вижу три бутылки водки.       Я вижу тебя, лежавшую на полу кухни.       Я вижу кровь из твоего рта.       Я слышу песню Эми Вайнхаус из твоего радиоприёмника, который заело на самой веселой, как назло, секунде.       Я слышу, как кричат сирены за окном.       Я слышу шум соседей сверху.       Здесь, в воздухе какой-то странный запах. Дым под потолком, всё ещё не выползший наружу. Таз, что стоит на конфорках для капающей с потолка воды от слишком забывчивой соседки. Здесь, твой любимый инструмент, прямо рядом с тобой, как напоминание о единственном, что ты любила в любое время и день: музыку. Пепельница и потухшая сигарета меж твоих тонких пальцев, белых, изящных -- как напоминание о единственном, что всегда утешало тебя: твой палёный "Лиджетт Дукат".       Здесь я, с пластиковым пакетом, которые ты так ненавидишь. С пачкой масла и развесными конфетами. Теми, которые ты так любишь.

моя самая сладкая моя самая терпкая моя самая алая вишня.