Зеркала времени

Он выл как раненый зверь. Не фигурально, не литературно. Натурально. Выл. Выл, разбивая кулаки о бетонные стены. Выл, мечась по комнате. На секунду успокаивался. Тяжело дыша, валился на пол. Вздрагивал от рыданий. Потом садился, обхватывая колени руками, и смотрел в одну точку, раскачиваясь в унисон своим рыданиям и внутреннему камертону. Я садилась рядом и гладила его по голове. Он успокаивался, обессилено клал мне голову на плечо. Я перебирала россыпь русых волос и что-то шептала. Он обнимал меня. Потом отталкивал. Со всей злостью бессилия. Целовал руки, просил прощения. И вновь метался как раненый зверь. — Я не могу! Я не хочу! Не хочу видеть, как разрываются сердца родителей от горя. Не хочу видеть, как меня оплакивают мои друзья. Я слабый. Я не могу! И он снова валился на пол и рыдал в голос. Я не могла найти слов, чтобы успокоить его. Чтобы облегчить эту боль. Всепоглощающую тоску. Это был не просто банальный «выход из зоны комфорта». Это был выход из жизни. И духовный и физический. Там, сейчас в кишинёвской больнице, лежало тело, оболочка. Созданная по образу и подобию со стопроцентной схожестью. Тождественная. Похожая на него. Оболочку оплакивали друзья, родители, коллеги. Оплакивали авансом, ибо врачи боролись, но были бессильны. — Всё! — обречено выдохнул он и спиной съехал по стене, — Я умер… На экране над его головой врачи отключили его тело от аппарата искусственной вентиляции легких. Это был конец. Конец эпохи. На часах было 17.54. На календаре 23 марта 1989 года. Он встал. Шатаясь дошёл до кушетки и повалился на неё. Я не мешала. Уснул он молниеносно — настолько выжгла, испепелила его эта трехдневная истерика, пока врачи боролись за жизнь его клона. Я сидела рядом с ним на полу и гладила его руку. Спал он беспокойно. Всхлипывал и вздрагивал. Его мир рухнул, испарился, перестал существовать. Точнее мир то был, а вот ему места в этом мире уже не было. Это и к лучшему. Завтра будем прыгать. Спасибо Виктору — он настоял. Он понимал, что не стоит моему мужчине видеть, как из-за него страна погрузится в траур. Не сейчас. Не время. У меня затекла шея и я попыталась сменить положение. Мой мужчина тут же вскочил, осмотрелся, сфокусировал мутные глаза на мне и опять откинулся на кушетку. — Я надеялся, что это сон… — Ты меня сейчас ненавидишь…- это не был вопрос. Это было утверждение. — Да… нет… не знаю… — Понимаю. Оставить тебя одного? — Нет… да… не знаю… — Я пойду, выпью кофе. А пока, — я достала из кармана и положила ему на живот свернутый в несколько раз листок, — это тебе. — Что это? — Письмо. — От кого? — От твоего отца. Он просил меня передать его тебе «когда все закончится». — Как? Он… они… знают? — Почему ты меня спрашиваешь? Я им ничего не говорила. — И я не говорил. — Значит Виктор. Я пойду. — Подожди, — настроение его изменилось, — Останься. Хочешь я вслух прочитаю? — Давай! — я села в его ногах. «Здравствуй, сын. Если ты сейчас читаешь это — значит ты умер. Для всех, кроме нас. Я знаю, что осознание того, что мы будем мучаться, тяготит тебя. Я пишу тебе, чтобы снять с твоей души этот камень. Я знаю, что ни ты, ни твоя жена не могли нам всего рассказать. Но неделю назад к нам домой позвонил человек. Он представился ВиктОром и очень убедительно настоял на встрече. Спустя четверть часа он уже переступал порог нашего дома. Он рассказал нам фантастическую историю. Про тебя. Про то, что случится в Кишиневе, вернее сказать, уже случилось. Рассказал про твою высшую миссию и задачу. Знаешь сын, мы гордимся тем, что ты наш сын. Мы дождёмся тебя. Я уверен, что дождёмся. Знай, мы тебя любим и поддерживаем всегда. А мы, надеюсь, хорошие актёры и сможем сыграть свою роль в этой пьесе высшего режиссера. Мама стоит рядом и подтверждает мои слова. Будь счастлив. Будьте счастливы! Мы вас любим!» Мы молчали. Долго. Не меньше часа. Он несколько раз пробегался по листку глазами, потом складывало его, опять разворачивал и вновь читал. Я молча наблюдала. Мне не нужны были слова. Я слышала каждую нотку его настроения и состояния. Сейчас он был крайне нестабилен, поэтому я ждала. Ждала знака от него, когда он сможет вновь рационально и трезво мыслить. Хотя, на самом деле я ждала, когда он, подобно фениксу, возродится из пепла. Он уже сгорел. До тла. Но впереди его ждала новая другая жизнь. Нас ждала.