Дым

Баки давно бросил курить из одних лишь финансовых соображений. Чтобы точно было чем заплатить за квартиру, чтоб, если вдруг Стив заболеет, было на что купить ему лекарств, чтобы отправить немного семье, перебивающейся у родственников в Вайоминге. К тому же пора уже купить моток ваты и клейкой ленты, чтобы утеплить к зиме окна. И не помешало бы достать новое одеяло, потому что Стив все больше мерзнет по ночам и лезет к Баки греться. Почти опустела полка с консервами... Стиву это явно не понравится, но он поймет, почему Баки выменял у соседа почти полную пачку сигарет за банку старого кофе. Сами они его не пьют, потому что у одного подскакивает давление, а второму все равно выдадут стакан горького черного месива в воинской части. Баки зачем-то надеется, что Стив не дома, хотя видел, как он заходил, пока сам прятался у того самого соседа и жадно затягивался у окна, и, кажется, Стив его тоже видел. Баки хмурится и кусает губы, гипнотизируя взглядом дверь, но не решаясь вставить ключ в замочную скважину. И Баки отчаянно хочет курить, хотя вся его одежда и так уже насквозь пропахла табаком. Стив открывает дверь. У него чуткий слух, наверное, заметил, как Баки нервно перебирал в пальцах ключи и переминался с ноги на ногу, стоя на скрипящей половице. Баки кажется, что он вот-вот рассыплется, и ничего от него не останется, даже пыли, но Стив, обхватив тонкими пальцами его запястье, тянет его в квартиру. Проводит ладонью от плеча до локтя. Закрывает за ним дверь. Ждет, пока тот разуется. Баки понимает, что он все уже знает, слышал, наверное, по радио или прочитал в вечерней газете. Их уже разнесли по всему кварталу, и от дурных новостей улицы затопило тоскливой тишиной. Стив уводит его из прихожей. Заставляет выпить пустого чаю с куском хлеба, потому что знает, что часов с шести у него крошки во рту не было. Сам подает ему куртку, когда видит, что Баки собирается выйти на пожарную лестницу. И надевает свою тоже, кутается в истертый старый шарф. Совсем не сезон для того, чтобы выходить не полностью одетым ночью, да и перспектива дышать дымом не прельщает, но сейчас Стив не хочет оставлять Баки. И Баки хотел бы запротестовать, не пустить его с собой на улицу, захлопнуть перед ним балконную дверь или еще чего, но он не может. Ему нужен Стив. Как и всегда. Баки кажется, что он всегда нуждался в Стиве больше, чем Стив — болезненный, вечно попадающий в неприятности, уже слишком много переживший Стив, — нуждался в нем. Когда Баки глубоко затягивается и зажмуривается, задерживая дыхание, Стив, дыша через воротник, неотрывно смотрит на профиль его лица. Этот прямой нос, глубокая впадинка под губой, идеальная линия челюсти, затененная двухдневной щетиной. Баки кажется, что он вот-вот развалится. Стиву — что его ударили в грудь чем-то острым и зубчатым. Выть хочется уже обоим. Баки почти заканчивает первую сигарету, но останавливаться явно не собирается, надеясь заполнить темную дыру внутри едким дымом, когда Стив зачем-то срывается с пожарной лестницы, на которой сидел, прижав к груди ноги и укутавшись в куртку и шарф. Когда он исчезает в тепле комнаты, Баки вскидывает голову к небу и зажмуривается в надежде удержать соленые слезы. Он кусает костяшку и зажимает себе рот, едва почувствовав, что вот-вот закричит. Почему. Почему именно сейчас, когда у них все наладилось с деньгами и работой. Когда они только переехали в эту квартиру, только совсем немного дороже прошлой, зато теплее и без тараканов и клопов. Почему именно сейчас, когда Баки, наконец, свыкся с тем, что ему достаточно быть с ним рядом, что бы Стив не решил делать со своей жизнью. Неожиданно Стив возвращается обратно. С альбомом и только наточенным карандашом. Садится на свое место. Баки берет себя в руки. Даже почти справляется. Только следующая глубокая затяжка заходит со странным всхлипом. Он рвано выдыхает и закусывает дрожащую губу. Звуки быстрых длинных штрихов по бумаге. Кажется, до них сужается весь мир. До них и сигаретного дыма. Баки старается меньше шевелиться, справляется с дрожью и только водит рукой, в пальцах которой зажата уже третья сигарета. Стив давно уже рисует Баки без спроса. Когда-то они договорились на том, что Баки будет позировать ему когда угодно, при условии, что Стив не будет выбрасывать даже самые неудачные рисунки. Баки слишком любит его работы, он готов всему миру их показывать и говорить: "Смотри. Ты никогда ничего лучше уже не увидишь". Но он никому не скажет: "Это нарисовал мой Стив". Даже Стиву он никогда не скажет, что в мыслях называет его своим. И что это единственная константа в его жизни. Штрихи прекращаются. Баки все еще чувствует взгляд Стива на себе, но в глаза ему смотреть не готов, поэтому зажигает еще сигарету. Правда, едва сделав пару затяжек, тут же выбрасывает ее за перила балкона, услышав полузадавленный кашель. Он же совсем замерз, а еще, наверное, дымом дышал, пока рисовал, забыв про свой шарф. Черт. Стив едва успевает пискнуть, когда Баки сгребает его в охапку и, ногой толкнув балконную дверь, вносит внутрь, внимательно следя, чтобы он не ударился. Вопреки протестам, укладывает на кровать и бежит греть чайник. Возвращается, чтобы проверить, укрылся ли он. Но, только сделав шаг в комнату, оказывается в объятиях. Крепких, теплых от накинутого на плечи пледа. Немного костлявых. Баки замирает, только сейчас осознав, что именно это ему было нужно. Когда он обнимает Стива в ответ, утыкаясь носом ему под ухо и, наконец, переставая сдерживать жгучие слезы, дыра в груди неожиданно заполняется теплом и светом. Стивом. Стив всегда будет здесь. Будет ждать. Будет рядом. Стив всегда будет. Может, не его, может, не с ним, может, не всегда рядом. Но будет. И от этой мысли Баки кажется, что даже объявление войны и приказ о призыве — это не так уж страшно.