Южный вокзал

На улице было жарко, как в теплице. Именно это сравнение пришло в голову, когда Катя последней вышла из дешёвой туристической столовой, которая закрылась в полночь, и не покидало её мысли всю дорогу до вокзала. Казалось — воздух вокруг загустел, нагреваясь, и потому проталкивать его в лёгкие было неожиданно тяжело: ощущение возникало такое, словно она пробует дышать сквозь толстый слой ваты. Возможно, даже сахарной. Катя и не подозревала, что после полуночи духота совсем не отступит. Всю неделю она исправно ложилась спать рано, ещё в девять, чтобы ранним утром отвести племянниц на море, с южными ночами дела не имела, потому поздняя жара и стала неприятным сюрпризом. «Ну ничего, — успокоила она себя. — Вот-вот придёт поезд, а в нём наверняка будет кондиционер. Вот тогда и вздохну спокойно. Нужно только немного потерпеть». Катя сверила часы на телефоне с привокзальным табло — оба циферблата показывали половину первого ночи — и осторожно присела на край подозрительной лавочки, бросив рюкзак рядом. Чтобы не порвать шорты о торчащие гвозди, она разложила на неаккуратно сбитых досках старую джинсовую рубашку, но даже это не заставило почувствовать себя увереннее. Всё время казалось — вот-вот она напорется на проржавевшее остриё мягким местом, а после непременно подхватит столбняк… «С моим-то везением это случится обязательно!» — промелькнуло в голове, после чего Катя немедленно пристыдила себя за такие мысли. Это просто место на неё так влияет. Ей просто нужно взять себя в руки и успокоиться. Днём вокзал не казался настолько недружелюбным. Залитый лучами солнца, он хоть и выглядел развалиной, но здесь всё равно кипела жизнь: диспетчерша что-то выкрикивала в хрипящий громкоговоритель, кучка обгоревших отдыхающих с недовольным видом сидела на чемоданах возле облупившегося крыльца, старушка с клетчатыми сумками пыталась впарить им пирожки в дорогу. А вот теперь, когда она осталась тут ночью, впечатление вокзал производил совсем другое: уже не просто старого здания, а настоящего дома с привидениями. Всё время казалось — из зияющего чернотой открытого окна на третьем этаже вот-вот выглянет кто-то с жёлтым высушенным лицом и провалившимися глазами, а завидев её, раззявит рот, обнажая мелкие акульи зубы… Кате совсем не хотелось быть здесь. Но после ссоры с сестрой других вариантов, где сейчас находиться, не осталось. Поначалу совместный отпуск казался удачным. Море было чистым и тёплым, молочная кукуруза и жареная барабулька — вкусными, а племянницы — совсем не доставучими. Но потом Маша всё испортила. Три дня назад, оставив детей на Катю, — они барахтались на мелководье, так что ей нужно было просто следить, чтобы строительство песчаного замка шло успешно, — сестра сказала, что пойдёт искупаться, и пропала на два часа. Вернувшись же, спокойно объяснила, что ей предложили бесплатно покататься на банане. То, что её маленькие девочки за это время словно превратились в два фонтанчика — куда водопаду «Девичьи слёзы», где они все побывали на второй день, до их рыданий, — её не волновало. Она даже успокаивать их пошла не сразу, сначала отправилась в душ. Как будто пытаясь искупить вину, вчера она старалась быть образцовой матерью, но сегодня выкинула такое, что Катя наотрез отказалась отдыхать с ней вместе. У неё просто в голове не укладывалось, как можно было так поступить: бросить детей, подхвативших кишечную инфекцию и потому оставшихся в постелях, уйти вроде как на кухню, готовить лекарство, а на самом деле — в бунгало к другому отдыхающему? Катя такого никогда бы не сделала, нет. Она исправно вертелась возле детей, отмывала тазики, перепачканные рвотой всех цветов, пока ей не показалось, что и её саму вот-вот вырвет. Искать сестру она пошла только после того, как сообразила, что той нет слишком долго. Версий, почему эта поганка до сих пор не пришла, у неё было много: Маша напортачила с лекарством, Маше тоже поплохело, и она засела в грязном общем сортире, Маша снова побежала в аптеку, потому что купила не те травы… Того, что оказалось на самом деле, она не предсказывала. Сестрёнка просто решила, что сейчас подходящее время, чтобы «найти нового отца для малышек». Именно так она объяснила своё поведение Кате, когда её поймали на горячем: лежащей на смятых простынях под низеньким полноватым кавказцем, лицом напоминающим обезьянку, с которой на пляже предлагалось сфотографироваться. Она даже почти соблазнилась однажды, но обезьянка оказалась злобной и до крови цапнула девчонку, которой её посадили на колени, за плечо. Точно такая же злоба проступала и в чертах мужика, которому Маша делала минет. Даже в такой момент — когда его лицо было расслаблено, а на губах застыла улыбка — это было видно… А его член — чуть кривой и откровенно грязноватый на вид, который Маша обсасывала с таким видом, будто это её любимый сливочный леденец, врезался в память так отчётливо, что Катя не могла выбросить его из головы даже теперь. Стоило смежить веки — и он тут же появлялся перед глазами. Она думала: как вообще можно было решиться засунуть в рот это, немытое, с откровенной краснотой? Маше что, совсем не противно было? Как она могла так неприлично извиваться, так громко стонать? Это в постели с таким-то уродом, который, возможно, болен чем-то заразным? Спрашивать об этом у сестры она не захотела. Просто проорала: — Ты в край охуела уже! Я устала быть вместо няньки. Сама теперь возись со своими блюющими детьми, делай что хочешь вообще! А я уезжаю! Сказала — и ушла. Вещей у неё было совсем немного, так что Катя собралась быстро, проигнорировала замотанную в простыню сестру, прибежавшую от своего любовника, и выскочила с рюкзаком за ворота. Маша даже попыталась за ней погнаться, но не смогла уйти далеко почти неодетой и быстро отстала.

***

Тогда Катя и почувствовала себя абсолютно счастливой. Счастье обрушилось на неё разом, в какой-то момент показалось даже — она не сможет вздохнуть от переполняющего восторга. Она как-то вдруг осознала — до конца отпуска ещё почти три недели, а она свободна: может ехать куда захочет. С деньгами, кроме того, нет никаких проблем: платить в гостевом домике, где они жили с Машей, нужно было еженедельно, а не вносить всю сумму сразу. Плату за вторую неделю с них ещё не брали, а теперь уже и не возьмут. По крайней мере, с неё. Как за их комнаты собирается расплачиваться Маша, её не касалось. Пусть хоть толпу мужиков пригласит с собой пожить. Пусть хоть со всеми кавказцами города переспит… Не. Её. Дело. Катя танцующей походкой пробежалась по главной улице, а потом купила у торговца три сочных персика. До половины сжевав первый, она хорошенько залила сладким соком шею и переднюю часть футболки, но это её ни капли не огорчило: можно же было пойти на центральный пляж и, окунувшись в море, смыть неприятную липкость? Так она и сделала. Искупалась, а потом, едва отжав влажные длинные волосы, побежала на вокзал, менять обратный билет. Женщина в окошке — грубоватое лицо, словно вырубленное топором, бейдж с именем «Назира», кофта, вздувшаяся на груди пузырём, — отнеслась к ней как к родной. — Сегодня ночью в 1:22 из столицы пойдёт скорый, — задумчиво проговорила она. — Здесь он остановится на минуту. Не волнуйся, что ненадолго, милая, ты успеешь в него залезть. Проводники тщательно следят, чтобы все пассажиры заняли свои места. Она забрала у Кати билет и выдала другой, с новой датой. Ткнув в выбитые на нём цифры с номером вагона, женщина добавила: — Только надо будет стоять там, где остановится второй вагон. Нумерация поезда — с головы, значит, тебе придётся ждать где-то здесь. Её палец упёрся в скамейку на платформе, от остальных отличающуюся тем, что рядом с ней находился газетный киоск. Ту самую, где сейчас сидела Катя, недоумевая, где остальные пассажиры поезда. Неужели в сторону Сочи едет она одна? И если бы только Сочи… Желающих ехать дальше, в сторону Грузии, тоже не наблюдалось. Ни одного прибывающего поезда. Ни одной электрички. Ни одного работающего ларька. Даже окно кассы, такое гостеприимное сегодня днём — до прогулки по городу, съеденной ниточки чурчхелы, выпитого стакана ежевичного вина, — теперь было наглухо закрыто. На решётке висел замок — видимо, чтобы такие, как Катя, уж точно не сомневались: в кассе нет совсем никого, стучаться в окошко бесполезно. Она поднялась с лавки и нервно заходила взад-вперёд. Можно было, конечно, попробовать сходить в здание вокзала и поискать там кого-то, но девушка боялась, что если уйдёт с платформы, то поезд придёт на перрон в это время и отправится дальше без неё. Часы показывали уже 1:17, до предполагаемого прибытия поезда оставалось пять минут, но ни одного человека с сумками так и не появилось. Хотя Катя была бы рада увидеть даже откровенного алкаша, допивающего первый пузырёк боярышника, даже мамашку с истошно орущим младенцем, даже парня с сальным взглядом. Совсем не факт, что они попали бы с ней в одно купе, но ждать поезда вместе с кем-то было бы намного приятнее и спокойнее. Голосовых оповещений тоже не было, и потому Катя, крепко сжимающая в руке паспорт и билет, с каждой минутой всё сильнее убеждала себя в том, что они просто не требуются: путей ведь всего два, перепутать их нельзя при всём желании. Продолжала она себя уговаривать и тогда, когда время на телефоне сменилось с 1:22 на 1:23. Всё. Теперь поезд официально опоздал. «Он вот-вот придёт. Он просто задерживается», — лихорадочно стучало в висках, но внутренне Катя уже понимала: никакого поезда сегодня не будет. Она начала прикидывать, куда пойти ночевать, чтобы завтра вернуться сюда с претензиями, как вдруг услышала звук, который очень её встревожил. Он был похож на скрежет. Как будто кто-то вёл наточенным ножом по металлу, не жалея острия и оставляя на поверхности длинные царапины. Звук доносился от здания вокзала. Катя вскинулась и подхватила рюкзак, готовая убегать. Находиться тут дольше как-то резко расхотелось. Что бы этот звук ни означал. Даже если на самом деле он ей просто примерещился. Она быстро прошагала к краю перрона, но перед тем, как поставить ногу на ступеньку, обернулась. После этого ей стало уже не до чинного спуска по лестнице. Сама не представляя как, она спрыгнула с платформы, чуть не переломав ноги, и, спотыкаясь, побежала по шпалам и рельсам — как можно дальше отсюда. «Не оглядываться, ни в коем случае не оглядываться». Она не собиралась выяснять, следует за ней худое и какое-то перекрученное существо с яркими белыми глазами и длинными когтями, или оно нашло себе какое-то другое занятие. Катя увидела его только мельком — тень выскользнула из окна третьего этажа, — не была до конца уверена, что не вообразила её со страху, но знала — чем дальше от вокзала она окажется, тем ей будет спокойнее. Она помнила: в этом районе есть несколько мини-отелей, да и почти во всех частных домах на заборах висели объявления: «Сдаётся комната». Почему-то казалось — если её впустят за порог, в дом, освещённый не едва мерцающим вокзальным фонарём, а яркой люстрой, ходу этой твари туда не будет. Потому первые же ворота, окружающие дом, в окнах которого горел свет, она восприняла как спасение. Кто-то там был, не только в доме, но и во дворе: Катя видела вздымающийся вверх дым, чувствовала одуряющий запах шашлыка, даже негромкие голоса слышала. Она с размаху — как ребёнок, играющий в догонялки и слишком торопящийся прокричать волшебное «туки-туки за себя» — ударилась о жестяные листы и забарабанила по ним ладонями: — Откройте! За мной кто-то гонится! Откройте, помогите! Впустите меня!!! Что именно кричать, она не задумывалась. Просто что-то. Главное, чтобы было громко. Не переставая колошматить по воротам рукой, Катя оглянулась — и закусила от ужаса губу: бледно-серая фигура со светящимися глазами и ртом-провалом была уже совсем близко. Приближалась она медленно, на четвереньках, но неотвратимо. За воротами между тем что-то поменялось. Дымок от мангала исчез — видимо, его спешно загасили, а встревоженные голоса раздавались теперь с другого конца двора. Кто-то громким шёпотом призывал «тащить шампуры сюда и не забыть взять ключи со стола». Кто-то собирался зайти в дом и наглухо там запечататься. И никто не хотел отпирать Кате дверь. Это она поняла абсолютно точно и потому перестала лупить по жести уже совершенно отбитыми ладонями. Просто привалилась к воротам спиной и зажмурилась. Бежать было некуда, несмотря на то, что рядом другие дворы и другие дома. Там её тоже вряд ли впустили бы, даже успей она до них добежать. О том, что тварь стоит прямо перед ней, Катя догадалась в первую очередь по запаху — гнилостно-болотному. Потом она ощутила на своих плечах длинные руки — на ощупь покрытые слизью, как лапы гигантской лягушки. А ещё позже, когда она всё-таки, не выдержав, распахнула глаза, они встретились с неподвижным взглядом монстра. Это окончательно выбило из неё способность к сопротивлению, и Катя замерла, как загипнотизированная. Она стояла неподвижно, когда когти твари вспарывали на ней майку и медленно, очень медленно воткнулись глубже — от этого по груди и животу начали растекаться струйки крови. Она не двигалась, когда когти нырнули в плоть, прорезая и разрывая её, а потом монструозная кисть выскользнула из груди, щедро зачерпнув содержимое, и метнулась к чёрным губам. Длинный изогнутый язык слизнул окровавленное мясо, и на губах чудовища появилась усмешка. Но на лице Кати не дрогнул ни один мускул, даже когда на её губах запузырилось розовое и пенящееся, горло начало издавать жуткое сипение и хрипы, из дыры в груди полилась светлая кровь, а потом она стала заваливаться на землю. Её тело умирало, и она ничего не могла с этим поделать. Как будто, посмотрев в глаза ночному существу, она уже умерла внутри — и теперь тело просто её догоняло.

***

Город встречал новый день. Уже в восемь часов утра солнце шпарило так, что листья на деревьях начали скручиваться от жары. Назира Заркуа, посмотрев на ступеньки, ведущие к вокзалу — ещё вчера они были полуразрушенными, сегодня же новенькая плитка на них блестела, — удовлетворённо улыбнулась. Договор с рейками* продолжал приносить плоды. Когда они откуда ни возьмись появились в стране и назвали свои условия — раз в месяц получать плату, — она тоже была среди тех, кто предлагал не соглашаться и вместо этого объявить чудовищам войну. Она оказалась в меньшинстве и, по правде говоря, теперь была даже рада. Без участия этих бледных существ и подчинившихся им лесных людей абнауаю они никогда бы не восстановили здания, многие из которых стояли полуразрушенными ещё с девяностых, со времён военного конфликта. А теперь получалось, что финансирование им и не требуется. Всё делается по ночам: по кирпичику собирается разрушенный кинотеатр, потихоньку вздымаются в небо многоэтажки, строительство которых заморозили давным-давно, возводятся аквапарки и частные дома, очистные сооружения и санатории. В общем, строится всё, что необходимо хорошим курортным городкам… «Сезон обещает быть удачным», — радостно подумала Назира и поправила кофту, несколько верхних пуговиц на которой расстегнулись. Детёныш рейка, всё это время висевший у неё на груди и крепко впившийся в сосок, требовательно пискнул.