В горе и в радости
Тебе нужно было сделать кольцо получше. У меня до сих пор из-за него палец иногда кровоточит.
[1943]
— Идут на горку Джек и Джилл... — бормотал Англия, чтобы отвлечь его, держа пинцет над серебристо-голубым пламенем канистры с бензином и наблюдая за тем, как тот блестит от жара, пока он переворачивает его то так, то эдак.
— …несут в руках… — Америка замялся, нервно дёрнув Англию снизу за руку. — Ах, а что они несли-то?
— Ведёрки, — промямлил Англия. — Ведёрки с водой. — Он убрал пинцет от пламени. — А теперь не дёргайся.
Америка кивнул, но всё же инстинктивно вздрогнул, когда жар, исходящий от накалённых концов инструмента, опалил обнажённую кожу плеча.
— Будь храбр, солдат, — прошептал Англия, легонько нажимая на огнестрельную рану.
— Зелёный. Раньше ты никогда не носил зелёного. До того… до того, как всё это началось.
— Вторая мировая?
— Верно.
— Я и в Первую носил эту униформу.
— Ну… Это я и имел в виду. Всю эту «миро-военную» штуку. Именно тогда ты начал носить зелёный цвет. Я так полагаю… он представляет собой нечто вроде соединения. Зелёный, он ведь полностью... ну, это ведь смешанный цвет, так? Чтобы получить его, смешивают жёлтый и синий. Он такой же неточный, как и вся эта война, в которой каждый меняет стороны и так и этак: Россия, Италия и...
— Ты говоришь о третичности.
— А?
— Зелёный — третичный цвет*. Он противоположен первичному.
— Это всё потому, что его получают, смешивая цвета?
— Мм. Как оранжевый и фиолетовый.
— А коричневый? Его тоже получают путём смешивания, да?
— Конечно.
— А красный? Раньше ты постоянно был в красном.
— Красный — первичный цвет.
— То есть нет?
— Именно. Красный гораздо чище.
—Э-эй, — пытаясь восстановить сбившиеся дыхание, внезапно заговорил Америка, глядя на то, как Англия бесцеремонно бросает пулю с пинцетом на крышку от кофейной банки. — Эй, Англия. Выйдешь за меня, окей? Когда всё это закончится, я имею в виду, — вдруг отчётливо произнёс он.
Англия захлопал ресницами, бросив на него взгляд.
— Не мели чепуху, — в его голосе не прозвучало ни капельки удивления.
— Нет, — настаивал Америка, — это не чепуха. У нас были свои взлёты и падения, но благодаря этой… этой войне, я хочу сказать, мы с тобой...
—
Америка.
— Я на полном серьёзе, я и вправду не шучу, Англия. Ты и я, мы уже надрали здесь кое-кому задницы. Сила, с которой нужно считаться, верно? Я не хочу, чтобы с войной всё закончилось. У нас бы не вышло это сделать друг без друга, понимаешь? Подумай над этим. Так действительно будет лучше.
— И всё же, зачем? ...Не беря в расчёт политическую выгоду.
Сказав это, Англия вручил ему его лётную куртку, по-прежнему довольно безмятежно относясь к беседе, словно они обсуждали всего-навсего очередную программу ленд-лиза, предназначенную разгромить Германию к чертям собачьим, а затем возродить с любовью от англо-американского альянса.
— Если я скажу, что люблю тебя, ты будешь смеяться, — с обидой в голосе ответил Америка.
— Да, буду. — Англия наложил марлевую повязку на очищенное входное отверстие. Ему тут же захотелось рассмеяться. Глупый Америка, это ж надо было словить пулю от
Италии...
— Поэтому я заместо этого скажу: "Потому что я хочу, чтобы мы были как зелёный". Объединённый, верно? Но смотрится он отлично. И это
работает. — Америка усмехнулся и подмигнул Англии, как обычно подмигивают хорошеньким девушкам. — Хорошо на тебе смотрится. Подходит к глазам.
Англия промолчал, старательно застёгивая обратно рубашку на Америке. Тот качался из стороны в сторону, так что это было довольно трудно сделать.
—
Англи-и-и-ия, — прохныкал Америка. — Выходи за меня, дурак. Скажи "да", и я стану вдвое усерднее работать ради победы в этой войне, так мне удастся раньше лишить тебя девственности, так ведь?
— Так не должно быть… Это, точнее, я не… — Почувствовав, что лицо слегка покраснело, Англия с горечью посмотрел на американца. — Не говори так. Я учил тебя быть выше этого.
Америка лишь рассмеялся, опустив голову на плечо Англии.
«Это всё же не "нет", — весело подумал он, — в таком случае мы обручимся, когда выиграем эту войну».
[Апрель 1945-го]
— Розы?
— Разумеется. — Англия приколол один из красных цветков к поношенной кожаной куртке Америки. — Роза — мой национальный цветок.
Америка усмехнулся.
— Невесте нужен букет.
— Я тебе не невеста. — Англия коснулся рубиновой розы на своём рваном лацкане, цинично улыбнувшись про себя. — Будь я невестой, у меня было бы платье из какого-нибудь парашюта погибшего солдата, новые туфли и красная помада, чтобы испортить твой победный поцелуй.
— Ну, — парировал Америка, — думаю, и так сойдёт.
Имел ли он в виду то, что они женились по-прежнему одетые в военную форму или то, что они сочетались в развалинах какой-то разгромленной церквушки, Англия не знал. Руины поросли плющом, бежавшим, словно проволока, меж частей, удерживая камни вместе, несмотря на то, что бомбы раскололи те на куски.
Или, может, Америка попросту хотел сказать, что здесь кроме них двоих больше никого нет: ни священника, ни свидетелей, даже изображение Христа на кресте и то было полуразрушено.
В спокойной тиши проговорили они свои обеты: в добрые и злые времена, в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии хранить и поддерживать и
в горе и в радости. Рука Америки плотно сжалась вокруг его, хотя взглядом он с ним так и не встретился.
Америка дрожал.
Что ж, это ещё не конец. Мы выиграли, но это ещё не конец.
— Ну как тебе? — Америка протянул на ладони схожие по размеру и виду кольца. Два простых плоских ободка серебра. — Они не серебряные. Стальные. Я сделал их из обломка разбившегося самолёта. Хороший был самолёт, три японских судна уничтожил, прежде чем его сбили.
— Раз уж это стало темой для разговора, нужно было сказать мне, — невыразительно проговорил Англия, взяв один из ободков и надев его на безымянный палец Америки. — Я мог бы позаимствовать королевские драгоценности и переплавить их.
— Не говори так. — Америка, улыбнувшись, взял второе кольцо и руку Англии. — Я решил, что это будет лучшим напоминанием о том, через что мы вместе прошли — о причинах нашей свадьбы.
Англия издал холодный смешок.
— Я даже не помню, почему сказал "да", — проговорил он, полушутя.
— А ты и не сказал.
Америка надел кольцо ему на палец. У кольца был недостаточно отшлифован один из краёв или
ещё чего, потому что оно врезалось Англии в палец, образовав кривую полоску. Англия подпрыгнул и попытался вырвать руку, дабы осмотреть порез, однако Америка вцепился в его запястье.
— Ты не сказал "да", — повторил он. — Ты просто пожал мне руку и согласился, что так будет лучше.
Америка слишком сильно сжал его, целуя под сломанной аркой, словно боялся, что он сейчас вырвется из его хватки и уйдёт, ведь война в Европе была окончена, и он ему был больше не нужен.
[Август 1945-го]
— Я... я возвращаюсь обратно.
Связь барахлила, и Англия еле-еле расслышал его.
— Знаю. Я слышал... слышал, как всё прошло, — Англия затих, рассеяно накручивая телефонный шнур на палец. — Ах, это... Это хорошо. Я рад. Ты... — он вновь замялся. — Америка, ты ведь...
в порядке, правда?
— Конечно, — слишком быстро. — Я... с нетерпением жду встречи с тобой. Я хочу сказать, я...
— Знаю, знаю. Я тоже соскучился и жажду встречи с тобой.
—
Жаждешь? — смех, отчасти натянутый, но, возможно, немного настоящий, по крайней мере, хотя бы немного. — Либо это хорошо, либо плохо.
— Скажи спасибо, что я вообще о тебе беспокоюсь, паршивец, — со смешком выдохнул англичанин.
— Спасибо. — Было слышно, как Америка глубоко вздохнул. — ...Англия?
— Мм?
— Я просто... — кто-то ещё заговорил на заднем плане, и голос Америки быстро прервался. — Ох, прости. Мне пора. Но я скоро встречусь с тобой, окей?
— Ладно. — Англия уже готов был бросить короткое «пока», как вдруг его осенило. — Ах, подожди! Ты... Ты
хочешь чего-нибудь? — Он сглотнул. — На… на сегодняшний вечер я имею в виду.
— Ох. Н-нет, не думаю... — задумчиво остановился Америка. — Хм-м, честно говоря... Это глупо на самом-то, но... Оденься в зелёное.
— Зелёное?
— Да. Ты великолепно выглядишь в зелёном. Он идёт тебе гораздо больше, чем красный.
___
Они не завершили бракосочетание — свою дурацкую симуляцию свадьбы — тем тёплым ярким утром тогда, в апреле, потому как война была ещё не окончена. Проговорив свои клятвы, они надели кольца, поцеловались, а затем пошли покупать себе завтрак. Сев друг напротив друга позади кафе, они заказали на продовольственную книжку: тост, чай, кофе и блинчики, — поговорили о способах окончания войны с Японией в предельно сжатые сроки, и Англия счистил салфеткой кровь с пальца.
Америка так и не извинился за свою дрянную работу.
Брачную ночь они провели раздельно, согласившись устроить её после войны. Пересекая тем днём Тихий океан, Америка усмехнулся и пошутил, что пока не собирается делать из Англии военную вдову.
Он вернулся тем же числом, месяцы спустя, уже без всяких шуток и усмешек; Англия ждал его в старом зелёном шерстяном свитере с V-образным вырезом.
— Это не тот зелёный, который я имел в виду, — промямлил Америка. — Где твоя униформа?
— Наверху где-то, — раздражённо ответил Англия. — Она настолько потрёпана, что мне кажется, будто она рассыпется, если я к ней только притронусь.
Пол спальни пестрил зелёным и коричневым: джемпером Англии, униформой и лётной курткой Америки. Стояла одна из тяжёлых, жарких ночей августа. Тяжелый и жаркий Америка, утомлённый больше, нежели просто физически, спал, развалившись на нём. Англия ощущал, как вес американца давит на него, его грудную клетку, спину и внутренности, и не мог сдвинуться ни на дюйм. Впрочем, он не чувствовал удушья, по крайней мере пока. Это было до странности комфортное давление, некий бесшумный, невоспетый свадебный марш, дающий ему почувствовать, что на самом деле всё будет хорошо, если его подмял Америка.
Американец не выглядел как-то по-другому, пах, звучал или чувствовался. Он просто спал, сграбастав Англию в охапку, глубоко вдыхая при каждом вздохе. Наверное, это была его лучшая ночь за последние месяцы.
И всё-таки он
был другим. Один его вес — достаточное тому доказательство, как, в принципе, и Англия, который, будучи некогда намного сильнее американца, теперь не имел возможности выбраться из-под него.
В сырой темноте наедине со спящим Америкой и собственными мыслями, он понял, что у него просто-напросто не оставалось другого выбора, кроме как принять это. Война изменила всё. Она сделала Америку сильнее, вынудив его расти.
И заставила Англию нуждаться в нём.
—Ты... всё же
хотел этого, да? — пропыхтел Америка, прижимаясь к нему теснее, руки крепко сжали его бедра. — Это не было просто... просто политической выгодой, или... п-потому что так лучше, я-я имею в виду... Я так... люблю тебя, ты же знаешь, Англия.
Не знаю. Я не могу без тебя, несомненно. Но даже я не уверен, использую ли я тебя или нет, ведь я вышел за тебя, потому что ты тот, кто занял моё место.
Америка плотнее прижался к нему, спрятав своё лицо в его щёку, и Англия погладил его по волосам.
Кольцо вновь порезало ему палец.
_____
В 50-х Америка тратил деньги так, словно у него в кармане была прожжена дыра Он обменивался оскорбительными письмами и телефонными звонками с Россией и Китаем и напевал свежие записи Элвиса Пресли в неподходящее время ночи. Как-то раз он накинул на Англию свой флаг, словно плащ, и, прошептав "Игнорируй красный", пропел «Don't be cruel», неся его вверх по лестнице. Американец напевал эту и другие песни Элвиса, Билла Холлея, группы "The Coasters" и ещё что-то, что, казалось, мелькало в его пустой башке на протяжении всей ночи; и это взбесило Англию, серьёзно, — мало того, что его укутали в американский флаг, так ещё и чёртов Элвис Пресли сверлил ему череп, даже пока Америка трахал его, — однако он придержал язык и не стал грубить, потому что, когда он взглянул на американца, то увидел в его глазах страх.
— I want you, I need you, I love you, — позднее насмехался Америка, играя с левой рукой Англии и целуя каждый её сустав.
Англия устало улыбнулся и хотел было сказать в ответ что-нибудь подобное, когда понял, что, так или иначе, разум Америки, в действительности, был сосредоточен сейчас не на нём. Все его мысли были о России и количестве бомб, которые ему для этого потребуются.
[1959]
— Красный.
Америка прислонился к косяку на кухне, скрестив руки на широкой груди. На нём были те голубые джинсы, которые ему так нравилось носить в те дни, и простая белая футболка с серебряным крестом на шее. Ему, откровенно говоря, нужно было поправить очки, — они съехали так сильно, что тот даже не мог через них видеть, — а его слишком длинными волосы нависали над голубыми глазами, словно занавеска, делая их, казалось, ещё темнее.
Англия мельком глянул на него через плечо прежде, чем что-то согласно пробурчать и вернуться к аранжировке роз, взятых им из сада, в стеклянной вазе на кухонном столе. Его стальное обручальное кольцо мелькнуло меж багровых бутонов, пока он управлялся с ними, дёргая таким образом, чтобы из них получилась прекрасная композиция.
— Розы — красные, — проговорил англичанин.
— Фиалки — синие, — огрызнулся Америка. — Не люблю красный. — Он сощурился на Англию, одетого в тёплую тёмно-красную жилетку поверх белой рубашки с серым галстуком в "гусиную лапку".
— Ну и плохо, — бросил в ответ Англия. — Он есть на твоём флаге. Как и на
моём.
— С этим уже ничего не поделаешь, но
ты... — Америка шагнул к нему и вдруг схватил за запястья, разворачивая к себе лицом.
— Если я ещё хоть раз увижу, что ты снова носишь красное, убью.
Англия слегка зажмурился при угрозе, позволив Америке сжать свои запястья так, будто он хотел переломать ему кости.
— Если убьешь меня, на мне будет ужасно много красного, Америка.
— Не будет, если я тебя придушу.
— Тогда синего, — устало вздохнул Англия, словно замучился повторять.
Не мели чепуху.
— Мм. И на твои похороны я облачу тебя в зелёное. — Америка наклонил голову, смотря на Англию сверху вниз. — Боже, ты отлично смотришься в зелёном. Но всё же ты его больше не носишь.
— Ну, мне трудно соблюдать моду, но я заметил, что никто больше в самом деле не носит зелёный.
Так и есть, я не одеваюсь в него, потому что не сражаюсь. Поэтому ты хочешь видеть меня в зелёном, не так ли? Сражаться в твоих войнах вместе с тобой? Вот она, единственная причина.
— Ага, — рассеяно согласился Америка, наконец отпустив руки Англии. — Кажется, будто теперь каждый в красном.
Он схватил край жилета Англии, поднимая его выше рёбер; Англия, быстро смекнув, дёрнул жилет вниз, сопротивляясь, но Америка, уже настойчиво, потянул его вверх под подмышки, и англичанину, в результате, пришлось поднять руки и позволить стянуть с себя жилет через голову.
Он бросил снятую часть гардероба на пол кухни и, ничего не говоря, лучезарно улыбнулся Англии.
— Каждый? — ахнул Англия, отвернувшись, очерчивая кончиками пальцев бархатные края роз, его терпению пришёл конец. — Не будь грёбаным параноиком.
— Грёбаным... — Америка выпустил икающий смешок и положил руки за голову. — Да, Англия.
Каждый.
_____
— Англия, — шепнул Америка ему в ухо, перевернувшись и навалившись на него сверху.
— Что? — Англия, даже не открыв глаз, выставил локоть против плеча Америки, отталкивая его. Ему не удалось его сдвинуть, и, осознав это, он сонно простонал: — Чего тебе
надо, придурок?
— Обои, — Америка замолчал, словно обдумывая. — На них что-то есть.
— Я не собираюсь подниматься поздно ночью только из-за этого, — грубо ответил Англия. — Отъебись.
— Но я реально вижу.
— В таком случае, иди поспи где-нибудь в другом месте. Я на полном серьёзе. Мне плевать, если возле твоей стороны кровати стоит всадник без головы неясного очертания, я сегодня совершенно не в духе выслушивать твои бредни, так что, будь добр, иди поплачься где-нибудь ещё.
— Ты мне не веришь? — Америка укусил его за шею. — Ты не
согласен со мной, Англия?
—
Америка! — Англия ударил его в висок локтём, наконец-то отделавшись от него. — Не устраивай мне своих ебучих проверок. Я понятия не имею,
что с тобой творится в последнее время, но мне это ох как не нравится.
Он перевернулся на бок, демонстрируя американцу свою спину.
Америка на какое-то время затих, но в конечном счёте, приподнялся на коленях и потянулся к лампочке на прикроватном столике, включив её. Англия раздражённо зашипел и накрылся одеялом с головой, думая, что на утро обязательно вмажет Америке по лицу. За пределами одеяла долгое время стояла тишина, и вот она была прервана неожиданным звуком какой-то явно рвущейся бумаги. Англия отважился выглянуть из под одеяла как раз вовремя — Америка срывал огромный кусок обоев со стены, поддерживая сухой, кричащей расцветки виток между большим и указательным пальцами и рассматривая его со всех сторон.
— Да почему ты такой чертовски
разрушительный-то? — взорвался Англия, вырвав у него из рук кусок оторванных обоев. Он смял его в руках и бросил через кровать. — Выключи свет и иди
спать, имей совесть.
— Думаешь, я разрушительный? — Америка странно взглянул на него. — Но ты такой же, как я, Англия. — Он блеснул своим обручальным кольцом из металлолома. — Именно поэтому мы с тобой такая отличная пара.
— Даже если и так, я уйду от тебя к Франции, если ты сию же минуту не закроешь свою варежку и не пойдёшь спать.
— К Франции, ха? — Америка безумно качнулся взад-вперёд. — А что не к России? Может тебе стоит от меня к
нему уйти?
— Всё болтаешь, а я ведь могу серьёзно об этом подумать. В отличие от тебя, он хотя бы тихий. Почему тебе надо вести себя как надоедливый мальчишка, когда у тебя больше нет оправданий для этого помимо меня…
Англия улёгся обратно, нарочито вздохнув, тем самым давая понять, что разговор окончен. В комнате по-прежнему горел свет, однако через минуту англичанин почувствовал, как Америка поднялся с матраса. Он вслушался в топот его шагов, удаляющихся прочь из комнаты, и выпустил ещё один, тихий вздох облегчения.
Отлично. Не возвращайся.
На самом деле, он не считал их отношения плохими, или даже что они ухудшаются. Англия лишь считал, что Америка день ото дня становится всё причудливее, всё больше и больше параноидальным, нервным и раздражительным, а временами до странности агрессивным и просто жутко
ревнивым по отношению к Англии, которого он порой сжимал так крепко, что оставлял синяки.
Этот чёртов Россия. Англия уже давно двинул бы
ему по морде, если б только не был так уверен, что Россия в ответ зарядит ему по лицу ядерными боеголовками.
Америка пронёсся обратно в спальню и залез на Англию раньше, чем тот успел это понять, прижимая англичанина спиной к матрасу.
— Что за..?! — Англия пнул его, сопротивляясь под ним. — Америка, прекрати это сумасбродство сию же
секунду! Я не играю с тобой!
— Отлично, — ответил Америка, его голос вдруг заметно похолодел. — Потому что я тоже.
Он придавил своими коленями бицепсы Англии, тем самым удерживая его, схватился за клок его волос, чтобы сохранить голову неподвижной, и поднял взятый с кухни нож. Америка занёс его назад, а потом двинул немного вперёд, глаза Англии пристально следили за лезвием ножа.
Его сердце трепыхалось под рёбрами, он всё ещё боролся под весом Америки изо всех своих сил, но, если честно…
— Будь храбр, солдат, — прошептал Америка, опустив нож.
…он не боялся. Не боялся, ведь это же был Америка.
Америка быстро и неуклюже вырезал буквы на его обнажённой груди. Его потная рука пару-тройку раз скользнула по рукояти, и он сгорбился над Англией, щурясь, поскольку не потрудился надеть очки. Было чертовски больно, но Англия не умолял, не кричал, и даже ни одна жилка не дрогнула на его коже, потому что он знал, что это может только сильнее напугать американца, ведь тот был настолько невменяем, что боялся абстрактных вещей, вещей, которые были не более чем просто фантазиями, не имеющими физической формы, вещей, которых он не мог атаковать.
Привидения, нечто на обоях и коммунизм.
Вымести свой страх на мне, если это необходимо.
Покончив с последней буквой, Америка слегка ударил ножом по своей руке, и поднёс окровавленные пальцы ко рту, тщательно посасывая их, пока садился назад и убирал колени с рук Англии. Его большие голубые глаза едва ли не робко трепетали, и Англия, задыхаясь от боли, встретился с ним взглядом.
— Капиталист, — радостно сообщил ему Америка, обхватив губами первые два пальца, и это совсем не выглядело чувственно, сексуально или же соблазнительно, нет. Он всего лишь походил на какую-то похотливую, громадную копию ребёнка.
— Свинья, — прошипел Англия. — Закончи, идиот. — Несмотря на жгучую боль, он криво улыбнулся Америке. — Полная фраза — капиталистическая
свинья.
Америка спокойно закончил начисто вылизывать пальцы, чрезмерно заботливо сняв обручальное кольцо, после чего поднял эту же руку и ударил Англию по лицу.
— Я не такой как они! — гневно выплюнул американец, а затем вдруг заплакал он — разгневанный, расстроенный, огорчённый, глупый ребёнок внутри его головы, играющий в героя и злодея, любовника и палача. —
Я не такой как они! Я не буду тебя так называть, потому что не считаю, что ты заблуждаешься! — Америка, тяжело дыша, посмотрел вниз на своё произведение. — Я просто напоминаю тебе, кто ты такой, что ты
такое. Ты в точности такой же, как и я.
— Что, параноик и истеричка? — Англия потянулся и выхватил нож, решительно положив его на прикроватный столик. — Я, честно говоря, временами не понимаю, почему тебя терплю, кретин.
— Потому что ты любишь меня! — воскликнул Америка, однако его слова звучали совершенно неубедительно. Он положил руки по обе стороны от головы Англии и наклонился к нему. — Англия, не покидай меня. Я найду тебя и притащу обратно, если ты уйдёшь. А потом убью, окей?
— Америка, милый, не говори того, чего не хочешь, — нежно сказал Англия, насухо вытирая лицо Америки. — Ты продолжаешь это повторять, но не подразумеваешь ни слова из этого. Я сомневаюсь, что ты смог бы убить меня, даже если бы захотел.
— Смог бы, — возразил Америка, резко отдёрнув голову. — Я бы с лёгкостью убил тебя. Я мог бы переломить тебя пополам, сломать тебе шею, придушить одним из твоих дурацких, безобразных галстуков или же проталкивать твои отвратительные розы тебе в глотку до тех пор, пока ты не задохнулся бы. — Его щёки вспыхнули от злости. — Не указывай мне, что я могу, а что нет!
— Я имел в виду, что у тебя кишка тонка. — Англия засмеялся, несмотря на боль в груди. — Иди и принеси мне полотенце, глупый мальчишка.
На долю секунды что-то ещё сверкнуло в глазах Америки перед тем, как его плечи внезапно поникли, и он покорно слез с Англии и кровати, и выскользнув из комнаты.
Впрочем, он не вернулся, а немного погодя Англия услышал, как того рвёт.
_____
— Наверное, ты был прав. — Америка стоял в дверном проёме спальни, сжимая в руках жестяную аптечку. — Ужасно много красного.
Было раннее утро, однако к этому времени за окном уже стояла ясная, солнечная погода. Англия, измождённый тем, что остаток ночи ему пришлось пролежать настороже с широко распахнутыми глазами, сжав испачканные кровью простыни в слабые, забытые им кулаки, повернул свою голову, чтобы взглянуть на него.
— Конечно, — сухо проговорил англичанин. Это всё, на что его хватило.
— Прости меня. — Америка подошёл к кровати и сел на край, опустив и открыв аптечку. Он снова был в очках, так что ему не нужно было держать предметы на расстояние 2 сантиметров, чтобы рассмотреть их.
— На этот раз это не прокатит, Америка. — Англия не отодвинулся от него, наоборот, он испытал ненормальную снисходительность и удивительную нежность к нему.
— Я знаю. — Америка копался в аптечке в поисках чего-то. — Я пришёл не вымаливать у тебя прощения. Я знаю, ты не простишь меня, и это замечательно, правда. Думаю, мне не стоит ждать прощения, после всего, что было. Но, знаешь, я
сожалею. Впоследствии я поразмыслил над этим и пожалел о том, что сделал. В том не было нужды.
Он смочил ватный шарик антисептиком и провёл им по голой окровавленной груди Англии, прикладывая к ровным, гладким линиям букв.
Англия шипел и изворачивался, сильно кусая нижнюю губу. Жгучая жидкость, просочившаяся под его израненную кожу и глубоко засевшая в слоях его беззащитной плоти, жалила, словно содомия.
— Не заставляй меня снова удерживать тебя, — промямлил Америка. — Я всё же продолжу. Я понял, что мне не было никакой необходимости делать этого. Я сделал это, поскольку волновался, что ты стал забывать, кто ты, понимаешь? Не хочу, чтобы ты стал таким же, как они, говоря иначе, я не проиграю тебя им, Англия. Даже моя тонкая кишка с этим ничего не поделает. Станешь красным, как Россия и Китай, и я убью тебя. Богом клянусь, я это сделаю. Уж лучше мёртвый, чем красный.
Он сделал паузу, а затем подло засмеялся, голубые глаза засияли, словно у ребёнка, за стеклами очков, после чего американец наклонился и поцеловал Англию в щёку.
— Но всё хорошо, — он становился всё счастливее, — потому что затем я понял, во всём этом нет необходимости. Я никогда не проиграю тебя коммунизму. Ты — капиталист, ещё больший капиталист, чем
я, и я знаю, это никогда не изменится. Я боялся, что ты забываешь, кто ты такой, но это
я забыл! Верно, грёбаная Британская Империя? — Америка снова засмеялся, его пальцы обрабатывали ваткой первую букву «я». — Боже, да ты жадный ублюдок, раз был когда-то таким. Ты же любого слепого до нитки оберёшь, стоит ему к тебе спиной повернуться.
— Это было давным-давно, Америка. — Англия слишком устал, и ему было слишком больно, чтобы в полной мере возражать и защищать свои джентльменские интересы от прошлых деяний. — Всё... теперь иначе.
— О, я знаю, — прощебетал Америка, — и всё же это внушает мне уверенность. Вы ни за что не отдадите свой окаймлённый золотом чайный сервиз коммунизму, не правда ли, мой избалованный принц? И это ещё
меня они называют жадным, одержимым потреблением и материальными ценностями, хотя это
ты был единственной столь огромной империей мира, богатейшей нацией на планете. И изменился ты только потому, что спустил все свои денежки на войны, а не на музеи, чтобы порисоваться своей коллекцией украденных безделушек.
Одевайся в зелёный, а не красный.
_____
Америка запер его в спальне.
Не сразу. Всё утро американец провёл с ним, подлизываясь, облачая в свою собственную старую мягкую рубашку (зелёную), при этом вздрагивая всякий раз, когда он, шипя от боли, хватался за грудь, ублажая его блестящим завтраком и используя фразу "я люблю тебя" так же часто, как и знаки препинания. И с каждым разом, как Америка говорил это, голос его становился всё отчаяннее.
— Ты ведь простил меня? — спросил Америка; его тело слишком близко, его хватка слишком крепкая, а обручальное кольцо слишком чистое.
Позднее, Англия встретил его, когда тот, напевая себе под нос, чистил своё оружие. Ладно. Пистолет. Один из своих пистолетов. Один из своих любимых — М1911. Полуавтоматическое ручное оружие (а точнее кольт) с практически самозарядным магазинном, так что тебе не придется останавливаться для передышки или перезарядки, стреляя в каких-нибудь до зубов вооружённых засранцев. Англия знал это, потому как сам носил похожую модель — Browning hi-power — во время войны. Он знал вибрации, щелчки, отдачу. Это были хорошие пистолеты. Американские, конечно же.
Америка держал кольт с нежностью, искренней любовью, которой уже давно не удостаивал Англию. Он пропел Бадди Холли (умершего в этом году) и прижался губами к стволу, довольно улыбнувшись сквозь поцелуй.
И тогда, открыв глаза и подняв голову вверх, он увидел Англию, стоящего в дверях кабинета.
— Не ревнуй, — дразнил Америка, высунув язык и скользнув им вверх по длине ствола. — Это всего лишь кольт.
Англия пожал плечами.
— Кольт так кольт, — проговорил он. — То, что надо для того, чтобы всадить пулю в Россию, да?
Он удалился в коридор и направился в спальню забрать свою книгу, зная, что Америка крадётся за ним, и отчасти ожидая резко почувствовать пистолет меж лопаток. Однако руки американца оказались пусты, он просто обнял Англию со спины.
— Береги себя, — пробормотал Америка, — береги себя, береги.
А затем он снова ушёл, дверь спальни с шумом захлопнулась, и Англия услышал скрежет ключа в замке. Это был старый дом с такими старомодными причудами, как двери с тяжелыми старыми медными ключами из латуни, которыми запирали дверь снаружи для того, чтобы заткнуть служанку, утверждавшую, что она слышала голоса из под половиц.
Беречь от кого?
Какое-то время Англия провёл за чтением книги — довольно странным, послевоенным футуристическим видением, под названием
«1984», — однако сейчас он неподвижно лежал, одетый в широкую и удобную рубашку Америки поверх израненной груди, и смотрел на обои. Безобразные, броские обои. Они и вправду
были весьма жуткими — нездоровый оттенок жёлтого в купе со слишком густым, слишком дерзким узором из коричневых, жгучих цветов, дико закрученных в разные стороны. Громадная чаща цветов подрывала всё на протяжении стены, словно то был какой-то забытый сад, за которым не ухаживали столетиями. Обои были стары, как этот дом, и никому не нравились, однако они их так и не поменяли.
Но
увидеть что-то? Даже Англия со своим даром видеть то, чего остальные были видеть не в силах, во что остальные даже не
верили, не смог ничего разглядеть. Как бы он ни повернул свою голову, под каким бы странным углом ни посмотрел на эти обои, как бы ни сощурился, ни наклонялся ближе или отдалялся, он не видел в обоях ничего, кроме безобразных коричневых цветов — отвратительных гнилых роз.
Англия взглянул на белую полосу, где Америка, обезумев, оторвал большую часть господствующего рисунка со стены. Чудак. Ну, просто он был не в себе прошлой ночью. Или последнюю неделю. Или последний год. Раньше он
никогда не был таким. Ни когда делал Англии кое-как сформулированное, далеко не романтичное, но вполне в духе
Америки предложение в начале сороковых. Ни утром, когда они стояли под разрушенной кровлей церкви и давали клятвы, которые кроме них никто не слышал. Ни ночью, когда окончилась война, и Америка пришёл, обрушившись на него, словно волна, слишком разбитый и усталый, чтобы чего-нибудь делать, кроме как расспрашивать Англию, любит ли тот до сих пор его в ответ.
Он не был таким, даже когда проходил тот мятежный этап объявления независимости.
Что ты видишь за этими розами, Америка?
— Англия!
Англия, нахмурившись, оторвал взгляд от обоев и посмотрел в сторону двери. Ему наверняка послышалось, что Америка зовёт его — этот идиот ведь
помнит, что он запер его в спальне, верно?
— Англия, иди сюда! — Нет, Америка, без сомнения, звал его. Голос американца звучал... отчаянно. Испуганно, возможно, но определённо требовательно. — Пожалуйста! Англия, помоги мне!
Правда была в том, что Англия даже не
пытался выйти из комнаты. Правильно, он уже не такой сильный, как прежде, да ещё и Америка вырезал у него на груди надпись, которая саднила едва ли не при каждом движении. Но дверь была старой, замок был старым, да и сам
он был стар, наверное, хотя он всё ещё мог дать хорошего пинка.
Англия снял дверь с петель и направился в рабочий кабинет, надеясь, что Америка будет сидеть там и посмеиваться (а после покажет язык, засмеётся своим дурацким смехом и начнёт подтрунивать над Англией за то, что тот повёлся на его шутку, а Англия нахмурится и сделает вид, что жутко раздражён; они поскандалят некоторое время, обменяются оскорблениями, а затем Америка усадит его на письменный стол, настойчиво втиснется меж его раздвинутых ног и поцелует...).
— Помоги, — повторил Америка, его глаза были такими большими и синими без очков (они были в нагрудном кармане рубашки). — Англия!.. Не стой столбом, мать твою!
Англия ничего не мог с собой поделать. Он не ожидал застать Америку, сидящим на полу у стены с широко раздвинутыми ногами, его джинсы и нижнее бельё были спущены до лодыжек, а драгоценный полуавтоматический пистолет М1911 был полностью погружён в него до спускового механизма.
— П-помочь?.. — Англия похлопал глазами, прокашлялся, а затем, овладев собой, раздражённо отвернулся. — С чем именно тебе помочь? Если хочешь, чтобы я трахнул тебя этой штукой, то подумай ещё разок, вот что я тебе скажу.
— Я хочу
вытащить его! — взорвался Америка. —
Помоги мне, ради всего святого!
Англия тяжело вздохнул и вновь встретился взглядом с Америкой, ну, более или менее. Он сомневался, что Америка мог хорошо его видеть, близорукий олух. Хотя не так уж важно, где
он стоял, он прекрасно видел Америку. Бледный, лоб блестит от пота, чересчур длинные золотые волосы спутались у лица.
— Ты добился того, что он застрял, идиот? — холодно спросил Англия, наконец-то подходя к нему.
— Н-нет, — Америка покачал головой, — не застрял, просто... Я не могу вытащить его не...
— Значит застрял.
— Не нажав на курок, — с презрением закончил Америка.
— Он заряжен? — Англия слабо прищурился, опустившись на колени между ног Америки.
— Мм.
— И предохранителя нет?
— Нет.
Зелёные глаза пару раз моргнули, встретившись с голубыми глазами Америки, в небесно-голубой радужке которых как всегда читалось «не вижу в чём проблема», но за ней...
Америка был напуган. Очевидно это оказалось тем, чего он совершенно не продумал, попросту объявив Отличной Идеей и взявшись за неё со своим обычным идиотским энтузиазмом.
— Дай-ка посмотрю, — вздохнул Англия. — Убери руку.
—
Не могу я её убрать, — огрызнулся Америка. — Это чертовски
проблематично, Шерлок.
Англия снова взглянул на него и сделал малейшее движение в сторону, показывая тем самым, что он собирается встать и уйти, оставив Америку самостоятельно вытаскивать эту штуку, или (буквально) умереть при попытке; Америка запаниковал, повернувшись настолько, насколько отважился.
— Нет, нет, не уходи! Прости меня!
— Так-то лучше. — Англия снова устроился подле него и серьёзно посмотрел на опасное положение Америки.
— Это всё из-за угла, — услужливо подсказал американец. — Если я отодвину руку, держащую пистолет, чуть дальше, я нажму на курок.
— Да я уж вижу. Могу я спросить, почему ты вообще посчитал это хорошей идеей — запихнуть заряженный пистолет себе в зад?
Америке стало неловко, и после продолжительного молчания он лишь пожал плечами. В любом случае, Англия не стал допытываться, потому как он не был уверен, что хочет узнать ответ.
Он. Он ли это?
— Ладно, давай попробуем так. — Англия сунул палец за курок, надавливая на него, дабы предотвратить выстрел в одно место. — Теперь убери руку.
— Не могу.
—
Отпусти этот чёртов пистолет, Америка.
Америка потянул руку, морщась из-за неудобного угла, и Англия ощутил, как курок давит на палец, пока американец касался другой стороны спускового механизма. Он освободил свою руку и, вздохнув с облегчением, энергично затряс ей.
— Блять, спасибо, — выдохнул он, прислонившись затылком к стене.
— Кольт всё ещё внутри. — Англия обхватил должным образом оружие окольцованной рукой, прекрасно зная его форму в своей ладони.
Этот пистолет был очень сильно похож на тот, что он носил с собой в качестве ещё одного союзника.
Америка вновь поднял голову.
— Но ты ведь собираешься вытащишь его. — Это был не вопрос, Америка тут же перешёл к угрозе.
Однако сейчас он был не в том положении, чтобы угрожать Англии.
— Ох, даже не знаю, — нежно ответил он. — Возможно, тебе было бы приятно иметь в кишках славную капиталистическую пулю.
Америка моргнул, стихнув и остолбенев на секунду иль две, а затем ухмыльнулся.
Старые обои. Старая дверь. Старый кольт. Но эта улыбка была новой.
— До тех пор, пока она не коммунистическая, со мной всё будет в порядке.
— Смешно. — Англия одним резким, быстрым движением вытащил из Америки М1911, заставив того дернуться вперёд с острым, раздирающим криком боли и шока. — Сдаётся мне, что это в точности тоже, что делал ты. — Он поднялся, по-прежнему держа оружие в руке, и, встав над Америкой с окровавленным пистолетом, направил его ему прямо в лоб. — Заканчиваем немного больную, маленькую фантазию о нашем старом друге России и его чудесном коммунистическом оружии.
Голова Америки вздёрнулась кверху, и он брезгливо посмотрел на Англию.
— Возьми свои слова обратно, сейчас же, — сказал он низким голосом.
— Или что? — выплюнул Англия. — Наденешь свои хреновы очки, Америка? Да ты даже не видишь, что я направил пистолет тебе в лицо.
— Возьми обратно слова, которые ты только что сказал о России.
— С чего бы? Это ведь правда, разве нет?
Америка лишь холодно и невесело посмеялся над его словами.
— Ты настолько не уверен в себе, Англия? Думаешь, я больше не люблю тебя? Думаешь, мне охота быть с тем, кто желает украсить свою лужайку моей головой на пике?
— Пожалуй, мне
самому хотелось бы твою голову на пике, ублюдок. — Англия не опустил пистолет ни на дюйм, оружейная сталь твёрдо прилегала к стали из обломка самолёта. — Не заикайся при мне о неуверенности, когда у меня всё ещё сочится кровь в том месте, где ты ещё только прошлой ночью изрезал мне грудь кухонным ножом!
— Вот поэтому я это и сделал, — сказал Америка, его голос приобрёл те ребяческие, обиженные нотки, которых Англия не слышал уже много лет. — Потому что я люблю тебя. Потому что ты мой.
— Блять, да Бога
ради, Америка! — вспылил Англия, расстроенно отбросив пистолет в сторону наконец-то. — У тебя на всё найдётся оправдание, не так ли?!
— Зато они уместны. — Америка наконец залез в карман своей рубашки и достал очки, развернув и надев их обратно. — Верно? Я хочу сказать, что если не
я буду противостоять России, то кто? Это ради всеобщего блага, понимаешь?
Он снова просиял — это больше напоминало ту идиотскую улыбку 40-х годов, которая появлялась у него прямо перед тем, как он собирался объявить какой-нибудь глупый план атаки и скорее всего задействовать в нём Китай и вок* (опять).
Но всё равно. Другой. Только Англия не мог понять в чём.
В болезни и здравии…
— Я по-прежнему герой, — весело продолжил Америка, — верно, Англия?
[Занимайся любовью со своей сраной бомбой из красиво сформулированных отмазок и катись на ней к чёрту, Америка, — с горечью сказал Англия под давящим весом Америки, обвивая ногами его талию. — Посмотрим, будет ли мне не всё равно.]
[Сентябрь 1962-го]
Поразительно, что Америка вообще ходил на собрания Объединенных Наций. У него не было для этого никакого
повода, кроме, конечно, того, что штаб находился в Манхэттене. Но, как бы там ни было, он всегда находился несколько в стороне от самих собраний, от всех этих групповых усилий, чёрт, да он даже не вступал в первоначальную Лигу Наций в 1919 году, и, ну, в общем, Россия с Китаем тоже постоянно присутствовали на этих встречах, поскольку были членами собрания. И, по правде сказать, все ожидали, что Америка будет попросту дуться дома вместо того, чтобы приходить сюда и кукситься на людях.
Во время утреннего перерыва все слонялись без дела и обменивались либо вежливыми шутками, либо же ожесточёнными взглядами. Америка с Россией пожали руки друг другу и тошнотворно улыбнулись, рукопожатие продолжалось слишком долго, а их улыбки были слишком фальшивыми, напряжёнными и натянутыми. После этого Америка отправился караулить Англию, всюду следуя за ним по пятам, показывая довольно жалкое представление — американец был чересчур ласковым, — когда было донельзя очевидно, что он наблюдал за каждым его шагом и проверял, анализировал: с кем он разговаривает и как долго и близко стоит.
Англия, в конечном итоге, ввязался в несколько аномально-мирную беседу с Францией, и Америка, не слишком заинтересованный в европейских делах и доверявший Франции, ибо тот не коммунист, оставил Англию одного на 5 минут, отправившись взять себе кофе. Но, когда он, плывя, вернулся назад, лелея свою чашку из пенопласта, он обнаружил, что к Англии с Францией присоединился Китай, и они все вместе смеялись над чем-то.
Его кофе чуть не разбилось об пол в тот момент, он схватил англичанина и выволок его прочь из комнаты.
Никто не слышал, как они орали друг на друга во всё горло, но позже, когда они вернулись, Англия был бел от гнева, а у Америки из носа струилась кровь.
[20 июля 1969-го]
— Англия! — Америка с шумом распахнул дверь, затаив дыхание, голубые глаза светились радостью, когда он прыгнул к дивану, загородив своим широким телом чёрно-белый телевизор. — Англия, Англия ты смотрел? Видал?!
— Видал что? — спросил Англия, спокойно отложив в сторону вышивку, сохраняя при этом лицо абсолютно бесстрастным (что было довольно трудно сделать, видя задыхающегося от возбуждения Америку, обвешенного красными, белыми и синими бумажными лентами, запутавшимися в его спутанных волосах и меховом воротнике старой поношенной лётной куртки, которую он до сих пор носил).
— Агх! — Америка издал преувеличенный звук недовольства и рассмеялся, обрушившись на Англию. —
Ты!.. Я
знаю, что смотрел! Телевизор всё ещё включен! — Он вжал его в угол дивана. —
Ну-у-у-у, что думаешь? Потрясно, да?
— Нормально, пожалуй, — равнодушно ответил Англия, изящно оборвав красную ленточку в том месте, где она свисала с волос Америки над правой линзой очков, и отбросив её в сторону.
Американец лишь вновь засмеялся. Он был искренне счастлив. Англия уже и забыл, когда в последний раз видел его в таком приподнятом настроении.
— Ты когда-нибудь видел что-либо лучше, тупица? — Американец показал язык. — Почему ты не можешь
хоть разок меня похвалить, а?
— Я тебя умоляю, - Англия закатил глаза. — Будто оно мне надо — кормить твоё самолюбие. Если твоя голова распухнет ещё больше, ты на меня давить ещё сильнее начнёшь.
— Ох, так значит я теперь ещё и толстый?
— Ты и раньше был толстым.
— Ох, это даже не... — Америка вновь отскочил от него, потянув его за ноги, и скинул свою лётную куртку. Под ней у него была чёрная футболка NASA, облегающая и подчёркивающая его стройную фигуру.
На самом деле он вовсе
не был толстым. Тяжёлым, да, конечно, но не толстым. Англия смотрел на него несколько долгих, безмолвных секунд, осознавая, что не видел его целую вечность. Он
видел его, конечно, в различных степенях оголённости — совершенно голого ещё только прошлой ночью. Но когда он последний раз видел его настолько открытым, настолько честным, настолько...
самим собой.
Должно быть, лет 20 назад. В конце концов, ровно 20 лет прошло с тех пор, как Китай принял совет России и перешёл на сторону коммунизма, а Америка, так и не оправившись после того случая с Японией в 1945, начал меняться, становясь всё более подозрительным, мнительным, агрессивным и напористым.
Ровно 10 лет прошло с тех пор, как Америка так услужливо напомнил ему, на чьей он стороне.
Несомненно, было ещё слишком рано облегчённо переводить дух. Единственная причина, по которой Америка был так доволен собой, заключалась в том, что он обогнал Россию в космической гонке. Лунная поверхность была отмечена флагом со звёздами и полосами, и американец был доволен, что тот не оказался красным.)
— Видишь? — пропел Америка. — Ты улыбаешься! — Он потискал Англию за щёки. — Ты знаешь, что я прав. Я выгляжу также хорошо, как и в день нашей свадьбы, верно?
— Что, когда ты существовал на тех жалких отговорках для армейского пайка? — съязвил Англия, отшвырнув руки Америки от своего лица. — Полагаю, что также.
— Англия, приятель, ты теряешь сноровку, — забавно подметил Америка. — Твои оскорбления нынче совсем отстойные. Раньше ты был крутым, заставляя меня сомневаться в своей самооценке секунд 5.
— Должно быть, на меня влияет твоё несносное поведение, — вздохнул Англия. — Что ж, раз уж мы снизошли до любезностей, полагаю, поздравления в порядке вещей.
— Отлично, — Америка лучезарно улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Я уже знаю, чего хочу.
— Я сказал
поздравления, а не
вознаграждение! — громко возразил Англия, быстро взбежав вверх по лестнице.
— Знаешь, это не только ради меня, — сказал Америка, снимая, наконец, очки и кладя их на прикроватный столик, опустив свою голову на вздымающуюся, покрытую шрамами грудь Англии. — Это всё меняет, Англия. Теперь мы снова можем вернуться к военным победам.
[1990]
Америка ждал его внизу лестницы, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Прямо как тогда, когда они собирались на свой первый обед в честь годовщины, предвкушая окончание вечера в шикарном отеле, который заказали ещё за 6 месяцев, — пытались добавить искорку в свой брак, — в тот день он нетерпеливо ждал, пока Англия закончит прихорашиваться: надевать новое, модное платье с дорогими новыми туфлями и наносить резкую рубиновую, едкую алую, жгучую пунцовую помаду самого яркого оттенка, какой только видел мир.
Сегодня был обед не в честь годовщины, и Америка с тех пор никогда не видел, чтобы Англия носил платье, поэтому он не ждал, что тот наденет его сейчас.
Америка затеребил галстук, когда Англия спустился вниз по лестнице в зелёном. Это была не совсем та униформа, какая была у него 50 лет назад, но она в точности такого же оттенка зелёного, и он улыбнулся
— Чудесно выглядишь, дорогой, — протянул он, подавая Англии руку. — Я знал, что ты хорошенько приоденешься к такому случаю.
— Ну,
прошло 49 лет с тех пор, как мы последний раз воевали вместе, любимый, — забавно ответил Англия, саркастично принимая его руку. — Я подумал, что мне нужно выглядеть соответствующе.
[Пятница 14-го сентября 2001]
Англия поднимался к нему по ступенькам Белого дома. Шёл дождь, и Америка прятал лицо в коленках, сгорбившись на чистой влажной плитке.
Он не произнёс ни слова, но Америка услышал его шаги по плитке и вздёрнул голову.
Американец одарил его надломленной улыбкой и встал, потянувшись за руками Англии и взяв их в свои, когда они почти поравнялись — Англия стоял на одну ступень ниже него.
Англичанин по-прежнему молчал, не зная, что сказать, как хотя бы начать утешать его, но Америка в тот момент, казалось, не жаждал от него слов утешения. Ему не нужна была жалость. Ему было нужно обещание.
— Я иду на войну, — сказал он, пробежавшись большим пальцем по стальному кольцу на безымянном пальце Англии.
Он, разумеется, всё ещё носил своё собственное, Англия чувствовал его холод своей ладонью.
— Ты ведь пойдешь со мной? — настаивал Америка. Его очки были запачканы. Удивительно, как он мог через них что-то видеть. — Да, Великобритания?
В горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, беречь и поддерживать…
— Конечно пойду, — ответил Англия.
Он сомневался, но не долго.
[2004]
На каждом заседании Объединенных Наций, проходившем в те дни, их свирепо оглядывали и шептали, мол, очень поспешное, слишком поспешное нападение на Ирак, Иран и Афганистан. Америка был зол и лишь искал повод для мести, чтобы выместить на
ком-нибудь своё потрясение, гнев и горе, а Англия, ну, когда его могущество пало, отправился воевать из-за Америки и нынче был всего лишь его маленьким трогательным «хвостиком»...
Германия вместе с Италией, твёрдо державшимся его позиций, как всегда, лишь капали ему на мозги, когда Америка чуть ли уже не в 6 раз за сегодня отстаивал англо-американскую позицию на Ближнем востоке, вопя на Романо, Швейцарию, Турцию, и всех тех, кто донимал его, а Испания с Францией тем временем пытались взбесить Англию, (не)услужливо объясняя ему, что он не должен делать то, что говорит ему Америка только потому, что клюнул на ту военно-свадебную ошибку тогда в 40-х и обручился с идиотом на какой-то глупой, вынужденной церемонии, о которой Франция узнал лишь в 1953 году и пришёл в ужас (однако это не помешало ему попытаться уговорить Англию на брак с
собой несколькими годами позже).
По отдельности вовлечённые в два совершенно разных спора, они по-прежнему держались за руки.
[Пятница 8-го июля 2005]
— Вот почему, — сказал Америка, держа его левую руку. — Вот почему это произошло, Англия.
Англия лишь тихо оцепенело кивнул. Не то чтобы он никогда не был атакован раньше — они же поженились в церкви, полностью разрушенной бомбёжкой, — но ещё только минуту назад его поздравляли с победой в заявках на проведение Олимпийских игр 2012, а потом...
— Прости меня, — нервно продолжил Америка, неправильно истолковав его тишину. — Я и не думал... что подобное может произойти и с тобой...
— Знаю, — Англия взглянул на него. — Я знаю это и не виню тебя. — Он потянулся и обхватил руками руки американца. — В конце концов, я сам
решил поддержать тебя.
Америка одарил его слабой грустной улыбкой.
— Ты по-прежнему со мной?
Англия кивнул.
— В горе или радости, — ответил он.
[Апрель 2009]
Америка притащил ему розы.
Они были точь-в-точь как те, за которыми он ухаживал тогда, ровно 50 лет назад, в вазе на кухонном столе, — ослепительные ярко-красные, великолепные и прекрасные ещё с шипами на своих стеблях.
Цветы были обёрнуты зелёной бумагой.
— С годовщиной, — поздравил Америка и ликующе усмехнулся, увидев удивление на лице Англии. — Думал, я забыл, да?
Англия на мгновение скептически сузил глаза, после чего покачал головой и, улыбнувшись, принял букет.
— В прошлом году забыл.
— После того, как ты дулся на меня целую неделю
из-за моей забывчивости, вряд ли я снова забуду. Ты что меня за полного тупицу держишь? — Америка показал язык. — Сентиментальный старик.
— Несносный маленький негодник.
— Эй, ты вышел за меня замуж. — Америка наклонился слишком близко. — Где моё спасибо, неблагодарный?
— Спасибо, Америка. — Англия легонько стукнул его розами. — Иными словами, предположим, что ты можешь
позволить себе такие.
— Хм? — Америка моргнул.
— Спад? — Англия закатил глаза. — Ты помнишь, что творится с нашими банками, кредитующими друг друга, и
всеми остальными нашими банками, которые поиметь чем-нибудь также просто, как встать? Сегодня мы скорее походим на бедную церковную мышь и его жену.
— Ах. Точно. Это. — Америка скорчил рожу. — Ну, знаешь, мой босс считает, что ожидается рост. Для нас двоих я имею в виду. — Он тыкнул Англию в щёку. — К этому времени в следующем году ты уже вернёшься к покупке своих обеденных тарелок «Royal Albert», которые будут пылиться на стене, мой дорогой.
Англия стукнул его средним пальцем, и Америка рассмеялся.
— Я уж понадеялся, что ты к этому моменту будешь уже довольно старым, чтобы забыть подличать мне, — сказал американец. — Во всяком случае, что касается их... — он неопределенно махнул в сторону роз. — Вообще-то я стащил их из вазы в Белом доме, так что они мне ничего не стоили.
— Что, ты имеешь в виду
эти и не стоили? — Англия блеснул своим обручальным кольцом. — Если бы я знал, что ты окажешься таким скрягой, никогда бы за тебя не вышел.
—
Не скряга я! — возразил Америка. — Избаловал тебя, негодника, в 50-х!
Но Англия уже вовсю хихикал за розами, Америка, пообижаясь с некоторое время, улыбнулся и обнял Англию рукой за поясницу, а затем они пошли гулять. У них у обоих были трудные времена: они по-прежнему были в состоянии войны, посреди последующего за крахом банков в конце прошлого года спада, который подходил к концу, но им предстоит преодолеть ещё тысячи препятствий, поэтому смех для них был утешением.
В добрые и злые времена они прошли через всё остальное. Пройдут и через это.
— Не хочешь сходить позавтракать? — спросил Америка, прижимая Англию к себе поближе. — Ничего особенного, само собой, раз мы похожи на религиозных мышей или как там.
— Бедны как церковные мыши, - поправил Англия. — Это фразеологизм. Ну да ладно. Давай притворимся, что на дворе снова 1945 год, и мы получили на двоих только 3 продовольственных талона, благодаря, собственно, одному случаю, если ты помнишь.
— В богатстве и бедности, — вздохнул Америка. — И я тут был ни при чём, ты сам оставил свою продовольственную книжку в том месте, где Франция мог запросто стырить её.
— Кстати, — сказал Америка, признательно кивнув на выбранный Англией галстук и держа бублик на полпути ко рту, — зелёный всё ещё твой лучший цвет.
____
У края кровати стояли розы в воде, их красный бархат не менее ярок и доблестен ночи. Англия лежал на своей стороне кровати и смотрел на них, слушая дыхание Америки, их ноги под одеялом переплелись, словно морской узел, и Америка, накинув сзади свою руку на талию Англии, давил ему своим лбом в основание шеи.
Слова Америки, вырезанные на его груди 50 лет назад, так никуда и не делись, выцветшие, но до жути подходящие, особенно сейчас, когда они лежали вместе, точно бедная супружеская чета церковных мышей, которой некогда были. Он улыбнулся. На самом деле Америка был тем, кто вдохновлял его на все эти глупые аллюзии на детские стишки и сказки, наверное, это потому, что Англия видел, как он растёт (или, быть может, просто потому что он был единственным, кто его слушал, пусть и закатывал глаза, когда думал, что Англия не видит).
Растёт? Его улыбка была уже отточена под лаконичную усмешку — сильный знак, чтобы одарить кого-то, кто по-прежнему настаивал на том, чтобы разделять всё на "хорошо" или "плохо" в зависимости от цвета. По прошествии всех тех лет, казалось, американец предпочитал (его одетого в) зелёный красному.
Врагами Америки, думается, всегда были красные, но сейчас он был одет
в этот треклятый красный.
— Что бы я ни делал, ты остаёшься, — прошептал Америка, бережно развязывая зелёный галстук, которым он ранее восхищался, и медленно убирая его от расстёгнутого ворота Англии.
Это не было угрозой, просьбой или унизительным замечанием. Всего-навсего наблюдение. Правда.
— В горе или в радости, ты всегда остаёшься, — продолжил американец, приостановив своё восхищение горлом Англии затем, чтобы поднять его руку и поцеловать изготовленное из американского истребителя времён Второй мировой обручальное кольцо. — Ты всегда веришь в меня. — Он посмотрел поверх очков, встречаясь взглядом с Англией, и раскрыл рот, словно хотел что-то добавить.
Почему? Ты хочешь спросить меня почему, идиот чёртов?
— Спасибо, — тихо и быстро проговорил Америка и отпустил его руку.
Теперь это было настолько обычным, что он едва замечал. Кольцо резануло там же, где и обычно, когда Америка переплёл их пальцы месте, сжимая по своей дурной привычке слишком крепко, кровь была вязкой, она застыла между безымянным и двумя соседними пальцами.
Он поднял руку и протянул её к розам, позволяя кончикам пальцев скользить по крепким, широким краям цветов. Америка вспомнил, что ему нравятся розы. Он бы удивился, если бы тот ещё и вспомнил,
почему они ему нравятся.
Ему не спалось, и ему вдруг почудилось, словно у них это впервые с той первой ночи, 64 года назад, а может, они и вовсе не сдвинулись с места с тех пор, и всего того, чего они вытерпели за счёт друг друга,
ради друг друга не было, кроме накопленной паутины, пыли, грязи, и крови с отвратительным извинением за обручальное кольцо, которое было в этой же крови той ночью, когда Америка слишком сильно сжал его руку. Безобразные обои с призраками Америки, привидениями и недостающими длинными кусками были всё тем же новым модерном 40-х.
Розы на их куртках — смехотворный букет невесты — не увяли, став тонкими как бумага, хрупкими скелетами, а наоборот лишь приумножились и выросли, постепенно наполнив комнату красным, как доказательство того, что они оправятся и всегда будут оправляться.
Его взгляд упал на свёрнутый кольцом галстук на полу, когда англичанин почувствовал, как Америка внезапно поднял руку и, вытянув её, обхватил его руку, утягивая прочь от роз. Американец поднёс её ко рту и медленно прошёлся языком по кольцу, томно слизывая кровь.
Почему?
Подумал он, чувствуя, как Америка говорит это одними губами сквозь его пальцы. И хотя Англия был не до конца в этом уверен, он вдруг почувствовал, что должен дать ему какой-нибудь ответ.
— Свалился Джек и лоб разбил, — нежно проговорил Англия, почувствовав, как Америка пододвинулся ближе на звук его голоса, — А Джил слетела с горки.
Носить розовую-промкнижную-революционную-русскую-рецессионную рдяную помаду, чтобы каждый раз пачкать твой победный поцелуй.
_______________________________________________________________________
ДА.
Прежде чем вы начнёте думать, что бедного мавенького Ангвию всю историю мучил большой жадный Америка... обратите внимание, кто из них ни
разу не сказал "Я люблю тебя".
Платье из парашюта (погибшего солдата) — данное явление было довольно распространено во время и непосредственно после войны. В те времена парашюты делались из шёлка, а он был дорогим и трудно доставаемым, так что тысячи невест в 40-х годах надевали свадебные платья из перешитых военных парашютов. Круто, да? :)
«Don't be cruel» / «I want you, I need you, I love you» — синглы Элвиса Пресли, выпущенные в 1956 году.
(Кстати сказать, песней группы The Coasters, которая, вероятно, крутилась в голове Америки, скорее всего была
«Yekety Yak». В ней поётся о ребёнке, которого постоянно все поучали. Знакомо? XD На самом деле она очень знаменитая.)
Америка довольно жестоко обращался с Англией во времена Холодной войны из-за своей паранойи, а заряженный пистолет засунул в себя исключительно из-за идеологически-символических соображений, которые должны, пожалуй, говорить сами за себя, так что я не стану надоедать вам своим пояснением длиною в милю…
«Занимайся любовью со своей сраной бомбой из красиво сформулированных отмазок и катись на ней к чёрту, Америка.» - слова Англии являются отсылкой к сатирическому фильму времён Холодной войны, снятым Стэнли Кубриком в 1964 году, "
Доктор Стрейнджлав, или как я перестал бояться и полюбил бомбу". Ту знаменитую сцену верховой езды на бомбе пародировали много раз в различных медиа, в том числе и в
Симпсонах (в эпизоде
"Гомер и "Комитет бдительности" ), где
я впервые и увидела её. Значимость сказанной Англией фразы? Это британский фильм. :)
Сентябрь 1962-го — малюсенький отрезок за месяц до Карибского кризиса, при котором Холодная война чуть не перешла в изрядно горячую ядерную войну.
1990 — отсылка к войне в Персидском заливе в 1990-1991 гг. Несмотря на то, что Британия была вовлечена в большую часть Холодной войны в качестве союзника США, она не была частью корейско-вьетнамских доверительных сражений, в отличие от США. Аналогичным образом США не участвовали в Фолклендской войне в 1982 между Великобританией и Аргентиной. Война в Персидском заливе была первой войной с конца Второй мировой, где Соединённые Штаты и Объединенное Королевство сражались рука об руку, как союзники.
Значение части "Пятница 14-го сентября 2001-ого" должна говорить сама за себя. По идее "Пятница 8-го июля 2005-го" тоже, но дело в том, что многие не знают об этом. В четверг 7 июля 2005 года 4 террориста-смертника взорвали бомбы в 3-х поездах Лондонского метро и одном Лондонском автобусе, умерло 52 человека и более 700 были ранены. Все 4 террориста были рождёнными в Британии мусульманами, которые протестовали против поддержки Великобританией США и участия английской армии на войне в Ираке и посчитали, что подорвать себя на публике — лучший способ выразить свои интересы. Удивительно то, что это произошло на следующий день после того, как Лондон был объявлен хозяином летних Олимпийских игр 2012 года. Всё население Великобритании было охвачено паникой, и, я клянусь, все одновагонные поезда и автобусы в Соединённом Королевстве сошли с рейсов в тот день. Я, по своей глупости, решила тем днём пройтись с другом по магазинам Кардиффа, — заметьте, он находится в Уэльсе, не в Англии, — а они отменили все поезда из-за того, что какой-то шутник позвонил и сообщил, что в одном из поездов заложена бомба, так что мы проторчали в Cardiff City Centre примерно до 8 вечера. Грех жаловаться, учитывая то, что произошло ещё только утром в Лондоне, но всё же. Могли бы,
право, сработать и получше... (кстати, на Arriva Trains Wales line не было бомбы).
Разумеется, США и Соединённое королевство до сих пор присутствуют в Ираке, хотя и делают вид, что покидают его, но по-прежнему там.
Англия, он хихикает. Думаю, что это звучало бы забавно в исполнении Нориаки Сугиямы (потому что в
Код Гиасе Ривал любит похихикать), но он, определенно, хихикает, как тогда, когда смеялся над истребителем Киттихоук. Наверное, Англия не ценит Дисней. XD
RobinRocks xXx
П/п Что ж, а теперь перейдем к моим примечаниям.)
Джек и Джил — главные герои стихотворения из «Сказок Матушки Гусыни».
Идут на горку Джек и Джилл,
Несут в руках ведерки.
Свалился Джек и лоб разбил,
А Джилл слетела с горки.
Заплакал Джек, а тетка Доб,
Склонившись над беднягой,
Спешит ему заклеить лоб
Коричневой бумагой.
(перевод С. Маршака)
Насчёт цвета, я оставила, как у автора. Хотя, если посмотреть на цветовой круг Иттена, то зелёный, фиолетовый и оранжевый — это вторичные цвета, их получают в результате смешивания первичных (красный, желтый и синий), а третичные — это те цвета, которые получают, смешивая первичные и вторичные.
Ленд-лиз — государственная программа, по которой США передавали своим союзникам во Второй мировой войне боеприпасы, технику, продовольствие и стратегическое сырьё, включая нефтепродукты. В течение всего 1941 года США наращивали военную помощь Великобритании, а 1 октября 1941 года Рузвельт одобрил подключение к ленд-лизу СССР.
Продовольственная книжка — (по-моему, тут и так все понятно, но моя бета сказала мне написать про неё) в период Второй мировой войны нормированное карточное распределение основных продовольственных товаров было введено в ряде держав, участвующих в войне: СССР, Германии, Великобритании, США, Канаде, Японии и пр. Если у нас была так называемая карта талонов, то в Великобритании использовалась книжка с этими талонами.
Вок — круглая глубокая китайская сковорода с выпуклым дном маленького диаметра.
Последняя фраза у RobinRocks звучала "Wearing rose-rationbook-Revolutionary-Russian-recession red lipstick to stain your victory kiss every single time". Как мне не хотелось, чтобы в русском варианте тоже все слова начинались на "р" (я даже отыскала синоним красного на эту букву), продовольственная книжка испортила мне всю малину...
P.S. Огромное спасибо всем, кто дочитал до конца.)
