Последний рассвет

      — Значит, говоришь, не вспомнишь ничего? — в третий раз уточняет Сиэль, лениво покачиваясь на качели из пурпурной лианы в десяти ярдах над землей.       Себастьян бросает тревожный взгляд за его спину, где лениво занимается рассвет, но повторяет терпеливо:       — Пока наш контракт в силе, я не имею права вторгаться в ваше сознание. Сейчас — исключительный случай, но запрет никуда не делся, а потому все, что произойдет здесь, будете помнить только вы, если не пожелаете обратного. Милорд… спускайтесь, а? — устало и почти безнадежно добавляет он.       Сиэль молчит, задумавшись. Мимо них, трепеща тонкими радужными крыльями, пролетает пума нежно-голубого окраса. Себастьян провожает ее взглядом, мысленно одергивая себя: в этом месте человеческое подсознание еще не такие фортели выкинуть способно, потому нечто меховое и кошкообразное — не самый плохой вариант.       — Ладно, только прекрати смотреть на меня так укоряюще, словно я твоему любимому коту хвост прищемил, — наконец отзывается Сиэль, щелчком пальцев подзывает пуму и ловко прыгает ей на спину. Через несколько секунд пума приземляется рядом с Себастьяном и урчит, выпрашивая поощрение.       Сиэль соскальзывает на землю, зарывается пальцами в мягкий мех и рассеянно смотрит на демона:       — Знаешь, мне ведь здесь нравится. Никогда раньше не испытывал такого всеобъемлющего умиротворения, и кажется, чем дальше, тем сильнее оно будет. А там, куда ты так настойчиво меня зовешь… там пумы не летают, трава не разбирается в Шекспире, и количество людей, по той или иной причине желающих моей смерти, стремится к дурной бесконечности. Ты, кстати, не человек, но список этот возглавляешь. Так какая же радость мне возвращаться?       Себастьян озадаченно замирает на мгновение и, не веря в то, что действительно собирается это произнести, отвечает:       — Дайте подумать, господин… Месть, контракт, компания — знакомые слова?       Сиэль равнодушно пожимает плечами. Просыпающееся солнце золотистым нимбом окутывает его волосы, и демон чувствует в глазах болезненное жжение.       — Здесь все это настолько не имеет значения, что даже смешно. Компания перейдет к семье тети Френсис, желание мстить давно тлеет, а не горит, что до тебя… Что ж, Себастьян, иногда и демонам не везет. Так что… извини?       Печать позволила Себастьяну попасть сюда, но контракт — последнее, о чем хочется сейчас думать. Он хмурится и предпринимает еще одну попытку:       — Но о вас беспокоятся и слуги, и мисс Элизабет, и даже Сатклифф, чтоб ему пусто было.       Ответный взгляд Сиэля полон язвительной насмешки.       — Да конечно, особенно Сатклифф. Брось, Себастьян, кому я там на самом деле нужен?       Себастьян едва сдерживается, чтобы не закатить глаза, озвучивая очевидное.       — Как насчет меня, господин?       Сиэль как-то совсем несолидно фыркает:       — Вот мы и подошли к главной проблеме, верно? Если желудок к позвоночнику прилип, ты так и скажи. За шесть-то лет уж должен был. Или вы, демоны, привыкли раз в век перекусывать?       Не привыкший перекусывать раз в век демон побежденно вздыхает: отправляясь в сознание Сиэля, он, конечно, догадывался, что вытащить того будет непросто, но столь длительные уговоры предположить не мог.       За последние три часа он последовательно взывал к совести, подначивал гордость, приводил в ярость, играл на любви к сладостям и даже смиренно просил — результатом стали демонстративно возникшая по мановению руки гора заварных пирожных и упомянутая лиана, лихо спустившаяся с расписанного звездами предрассветного неба. На этой лиане, отрастившей некое подобие завитка-качели, Сиэль шустро убежал ввысь, откуда до недавнего времени и плевался прицельно ядом. К счастью для демона, только вербально.       — Я не буду раскрывать вам секреты собственного метаболизма, даже учитывая, что не вспомню этот досадный факт, — отрезает Себастьян и мгновенно жалеет о своей резкости: обещание раскрыть какую-нибудь интересную тайну можно было бы использовать как рычаг давления и, в конце концов, спасти господина.       Если бы с Сиэлем все было так просто.       — Пф-ф, будто я сам однажды в этот твой метаболизм не угожу. Впрочем, кто знает… — тот не только не сердится, напротив — легко улыбнувшись, смеряет Себастьяна расчетливым взглядом: — Точно-точно ничего не вспомнишь?       Демон, не выдержав, рычит.       Сиэль легкомысленно хихикает.       — Прости, не удержался.       — Я так и понял.       Высокая изумрудная трава вокруг них колышется порывом теплого ветра — Сиэль раскидывает руки в стороны и закрывает глаза.       — Такое чувство, будто я провел здесь целую жизнь, — неожиданно признается он, — и в то же время не дождался даже рассвета.       Себастьян сверлит мрачным взглядом светлеющую линию горизонта.       — Нам стоит уйти отсюда до того, как он наступит, господин.       — Почему? Он обещает быть просто великолепным.       Забыв, что его не видят, демон качает головой, не способный ни солгать, ни сказать правду.       — Господин…       Сиэль, не открывая глаз, улыбается и вдруг очень серьезно произносит:       — Это все пустое. Раз уж ты ни за что не вспомнишь нашего разговора, хочу рассказать тебе кое-что глупое. В конце концов, грех упускать такой карт-бланш.       Демон готов выслушать полную родословную своего почившего четвероногого тезки, не то что «кое-что глупое» по меркам Сиэля. Глупость — вообще последнее, в чем можно обвинить его господина.       — А потом я отведу вас домой, — напряженно отзывается Себастьян и в ответ получает на удивление послушное:       — А потом, может быть, ты отведешь меня домой.       Демон шагает к Сиэлю, не веря, что почти справился. Травинки оплетают его ступни, ветер ласково подталкивает в спину, а край золотисто-алого солнца вдалеке согревает холодную кожу. Этот мир удивительно открыт и дружелюбен к нему, и даже мимолетная мысль о причине подобного — непозволительная роскошь для демона. Это явление настолько редкое, насколько же и ценное, и расставаться с его материальным воплощением — уходить отсюда — малодушно не хочется.       Но отпускать за грань создателя этого мира не хочется куда больше.       — Слушаю вас, господин.       Сиэль прикусывает губу, явно волнуясь, а потом резко выдыхает, по-прежнему жмурясь:       — Я тебя люблю.       Что ж, смелости у этого маленького смертного всегда было больше, чем у демона.       Себастьян застывает, сраженный так долго и старательно игнорируемой истиной, а Сиэль поспешно продолжает:       — То есть, не люблю, нет, конечно, но… Это безумно трудно описать. Самое близкое понятие, наверное, все-таки любовь. Но слепая, такая, когда просто так, знаешь? Понимаю, что это бессмысленно… то есть, какого черта меня вообще потянуло к такому, как ты: эгоистичному, бессердечному, коварному иномирному засранцу с явно патологической тягой к столовому серебру и кошачьим? Ей-богу, только не вздумай комментировать! Я представляю, что говорю сейчас с твоей фотографией, так что заранее заткнись и изобрази на лице что-нибудь нейтральное.       Он медленно распахивает глаза — взгляд Себастьяна не выражает ничего, кроме горького изумления.       — Ну и пришибленный же у тебя вид! Жаль, не вспомнишь. Так о чем я?.. Ах да, любовь. Глупо получилось, скажи? Куда легче было бы слегка повожделеть твое тело, отдать соответствующий приказ, разочароваться и успокоиться. Так нет же — меня угораздило вляпаться по самые уши и принять твой, так сказать, натуральный вид. Не спрашивай, как — самому бы разобраться. Бесишь ведь меня неимоверно, и характер у тебя премерзкий, но жизнь без тебя была бы…       — Милорд…       — Молчи, я еще не закончил! — Сиэль недовольно цокает и, сложив руки на груди, припечатывает: — Иногда мне хочется, чтобы ты был человеком.       Трава успела подрасти на несколько дюймов и теперь ласково касается опущенных рук демона. Он перебирает ее, с непритворным страхом глядя на стремительно расширяющуюся золотую полосу на горизонте: время ускользает сквозь пальцы быстрее, чем гладкие травинки.       Сиэль не понимает, что его чувствам вовсе не требуется подтверждение: о его любви кричит весь этот иллюзорный мир — сплетенный из затухающего человеческого сознания и поддерживаемый силой демона.       — Не то чтобы меня не устраивала твоя сущность, — торопливо поясняет Сиэль, и каждое его слово ускоряет рассвет. — Просто блажь, если честно: поужинать с тобой чем-нибудь вкусным и посмотреть, понравятся ли тебе десерты смертных. В общем… — неловко качнувшись с пятки на носок, он непривычно робко заканчивает: — Я рад, что ты ни за что не отвернешься от меня. Я ценю это, правда. Никогда не скажу тебе всего этого там, в реальном мире, но надеюсь, ты знаешь. Ты давно перешагнул рамки нашего соглашения, — Сиэль глубоко вздыхает и счастливо улыбается: — Невероятно, с каждым словом становится легче. И совсем не страшно. Слышишь, Себастьян? Хочу наговориться на целую жизнь вперед — я тебя люблю, люблю, люб…       Ладонь демона осторожно, но решительно накрывает губы Сиэля.       — Тише, господин, — тьма, словно живая, клубится в зрачках Себастьяна, а голос до странного хриплый. Сиэлю бы испугаться, но единственное, что он делает — запрокидывает голову выше и замирает в терпеливом ожидании. — Мне не следует говорить об этом, но выбора не осталось… вы помните, как оказались здесь?       Больше всего на свете демон хочет молча схватить Сиэля в охапку и утащить, наконец, в знакомую и относительно безопасную реальность. Ту, где он может хоть что-то контролировать. Ту, где он не позволит себе снова допустить ошибку.       А потом уже они разберутся, кто кого и насколько сильно любит.       Пальцы, соскользнув с пересохших губ, ненароком оглаживают скулу, мягко заправляют за ухо выбившуюся прядь волос. Сиэль подается вслед за прикосновением, но взгляд его печален и отдается холодом в животе.       — Ты о том, что выстрел наемника был более чем удачным? Или о том, что ты в кои-то веки не успел? А может, о том, что я волен не только вернуться, но и уйти?       Солнце показывается почти полностью, расцвечивая небо переливами охряно-розового, голубого и индигового.       — Я так виноват, милорд, — демон, сокрушенный верой в собственное всесилие, опускается на колени — не в жесте мнимой покорности, но в исступленной жажде искупления. — Вы действительно вправе разорвать контракт. Я не уберег вас. Вы вправе, но…       Он протягивает к Сиэлю раскрытую ладонь.       — Прошу, возвращайтесь домой, господин.       Сиэль глядит на него, склонив голову набок и неверяще распахнув глаза — от беззащитности этой позы у демона горчит на языке.       Броситься вслед за господином, вливать силу в его угасающее сознание в попытках спасти, подарить жизнь, потому что иначе невозможно — все это куда легче, чем произнести несколько слов.       Но демон клянется самому себе, что научится.       — Нет. Возвращайся ко мне, Сиэль.       Себастьян не знает, отражают ли его глаза весь тот бескрайний ужас осознания, что он едва не опоздал, и всю ту невысказанную, запретную нежность, но здесь и сейчас Сиэль видит больше, чем когда-либо.       Каждое слово непризнания демона резонирует с миром: травы устремляются ввысь, переплетаясь, наливаясь нежноцветными бутонами — синими-синими, как настоящее, живое небо.       Смертоносное солнце настигает их, выжигая, выбеляя пространство вокруг неестественно ярким светом.       И за миг до конца демон чувствует, как его ладони касаются тонкие пальцы.