Щеночек

Хэнк понял, что потерялся-проебался, когда Коннор появился на его крыльце, дрожащий от эмоций, атакующих его программу, пьяный от ощущений, накрывших его с головой. Его идеальная укладка растрепалась, диод перемигивался с голубого на желтый, и блеск в глазах был живым, настоящим, а никакой не симуляцией. Какой бы искусной она ни была, Хэнк умел видеть оттенки. Коннор шагнул к нему, растерянный и чуть ли не плачущий, уткнулся мокрым от подтаявшего снега носом в шею, и Хэнк широко раскрыл объятия, чтобы в своих руках скрыть его от мира, враждебного к девиантам, и, сам того не понимая, попал в самые искусно-сплетеные сети, в которых когда-либо попадал. Коннор был невыносим, когда руководствовался только своими установленными программами. Коннор был неправильным, ломанным, двинутым на всю голову даже в своем состоянии «я — машина, лейтенант Андерсон», но став девиантом, Коннор приобрел невыносимость другого рода. Это даже не теория, ее не нужно доказывать. Это аксиома. В нем будто что-то перемкнуло, и вместо необходимости познания своих эмоций крошка-андроид приобрел еще более острую необходимость в познании возможностей собственного тела. Он как ребенок исследовал новую палитру своих ощущений, не отягощенных прописанными скриптами и программами, и простые вещи познавал с детской увлеченностью. Хэнк наблюдал за ним, играющим с Сумо или разбирающимся с поваренными книгами, найденными в самых пыльных уголках кухни, и сам загорался его рвением. Новые черты Коннора сбивали Хэнка с толку, и он порой с чистой совестью позволял манипулировать собой и велся на все, что Коннор ему говорил и делал, потому что Коннор своего человека страстно обожал до одурения. Коннор любил мостить свою задницу на стол лейтенанта Андерсона и еще ерзал так, устраиваясь удобнее, что Гэвин Рид премерзко морщился, сквозь зубы бросая что-то про педрилу. И Хэнк чувствовал себя старым извращенцем, потому что взглядом ловил движение складок его брючной ткани, и у него самого напрягалось в паху. Потому что Коннор по какой-то причине либо полностью игнорировал нижнее белье, либо носил настолько тонкое и низкое, что секс-боты из «Рая» покраснели бы, если увидели. А они видели всякое. Коннор любил таскать его одежду. Аккуратная полицейская форма педантично-аккуратно вешалась в шкаф, а потом у Коннора наступало раздолье. Сначала Хэнк на него орал. Ну, в самом деле, мол не смей лапать своими ручонками мои вещи. Потом Хэнк ворчал. Бери хотя бы то, что выглядит прилично. И, как последняя степень принятия, он просто заткнулся. Нет, конечно, ругать Коннора он не переставал, чтобы не делать ему поблажек, но внутри странно теплело, когда он видел этого паренька в своей собственной одежде. И ладно бы та футболка с выцветшей эмблемой полицейского управления. Коннор ещё и его толстовку оккупировал и растянутые на коленках спортивные штаны, но откопал где-то, не иначе как в самом пыльном углу чердака, старый затерто-синий свитер, который был очевидно-хэнкового размера. И теперь Хэнк был вынужден лицезреть бледную ключицу, плечо, выглядящее так, будто сломать его раз плюнуть, хотя собственную руку об это пластиковое плечо сломать гораздо проще, как два пальца об… андроида. И грудь. Такую бледную, безволосую и подтянутую, какой у Хэнка даже в лучшие годы не было. — Что ты как шлюшка маленькая? — прошипел Хэнк, понимая, что в его памяти карта родинок Коннора отпечаталась против воли намертво, запахнул растянутый ворот его свитера, а Коннор смотрел на него будто бы повлажневшим взглядом преданного щеночка. — Ладно, не шлюшка. Просто маленький. — Прошу прощения, лейтенант Андерсон, — невинный миролюбивый тон андроида и легкий наклон головы никак не вязался с тем, что Коннор сидел у лейтенанта Андресона на коленях и всё лез целоваться. — Вот только не надо этой сраной запрограммированной вежливости. Ты вообще не должен извиняться. Скажи просто, пошел ты нахер, старый хрыч. Коннор слегка склонил голову на бок, глазами захлопал и диодом замигал темно-малиновым цветом. Этот цвет был новым, и поначалу Хэнк пугался, когда во тьме на виске вспыхивало почти что опасным красным, но до него быстро дошло, что это малиновый у Коннора отвечает за игривость, любовной лихорадкой плавящую пластиковое тело. — Разве целесообразно посылать вас, если обычно на хер иду я? Хэнк расхохотался. — Вот так-то лучше! — Лучше? — невинно хлопая ресницами спросил Коннор, а сам опустил руку вниз, устраивая ладонь на его паху, помассировал через ткань тонкими пальцами вставший член и скользнул ниже, к мошонке. Хэнк, резко выдохнув сквозь зубы, схватил его за шею, притягивая к себе и кусаче-коротко целуя. Ему нравился привкус силикона и заменителя слюны, он пьянел от него не хуже, чем от виски. — Так еще лучше. Ну же, покажи, что ты умеешь, — ободрительно потрепал Коннора за холку Хэнк, и тот немедленно поднялся с его колен, не забыв на мгновение наклониться вперед, прогнувшись, чтобы дать увидеть и грудь, и напряженные соски. Хэнк слегка приподнял бедра, чтобы помочь Коннору стянуть с себя штаны и нижнее белье, и сразу же захлебнулся стоном, когда Коннор взял в рот так глубоко, что носом уперся в седые волосы в паху. Конечно то, что его андроид не имел рвотного рефлекса, это прекрасно, но резко и сразу в узкое горло в его-то, хэнковом, возрасте почти грозит инфарктом из-за сладкой неожиданности и удовольствия, от горячей узости прошившей с головы до пят. А это был всего лишь минет. Хэнк застонал, откидывая голову назад. Пальцы вплелись в мягкие волосы на затылке Коннора, регулируя темп и ритм его движений. Белый слепящий свет разрядки маячил где-то впереди, заставляя пальцы на ногах поджиматься и напрягать бедра. Коннор пропускал его член в горло с мягким полузадушенным «укх, укх» и выделывал языком нечто противозаконное, с нажимом проходясь по стволу и щекоча отверстие уретры. Хэнк помнил, как однажды Камски похабно намекнул, что полицейские андроиды и, в особенности, их тела приспособлены для всего. Кто знает, что потребуется во время расследования. Хэнк тогда впервые за долгое время покраснел. Диод Коннора тоже мигнул красным, но пластиковая кукла продолжила пялиться прямо в глаза своего создателя, будто ждала продолжения или еще Бог знает чего, и Камски только руку протянул, чтобы коснуться пальцами его губ и оттянуть нижнюю так, чтобы увидеть ровный ряд белых зубов, блестящих от искусственной слюны. — Попробуй, — прошептал он, склонившись к Хэнку. — Тебе понравится. — Пойдем-ка отсюда, парень, — сказал тогда Хэнк, обхватывая напарника за плечи, а сейчас этой же рукой зарывался в волосы Коннора и оттягивал слегка, сверху вниз наблюдая за своим членом, исчезающим в кольце развратно-пухлых губ. Коннор глянул вверх, прямо в глаза Хэнка заглянул, смешивая в мимолетном взгляде и невинность, и разврат, а потом сжал горлом сильнее и сам задрожал, порождая глубокий жадный стон, и завибрировал. — Блять, парень, я старик. Хватит меня мучать, — кое-как проговорил Хэнк. После такого его никогда надолго не хватало, а сегодня как раз был один из тех дней, когда Коннор решил довести Хэнка до безумия одним лишь минетом, а у лейтенанта Андерсона были планы на его очаровательную попку, потому что она заслужила. Коннор снова пытался убиться, погнавшись за преступником, и Хэнк вовремя вытащил его из-под машины, сам удивляясь своей реакции и сердцу, комом вставшему поперек горла только от осознания того, что его идиот мог погибнуть так глупо. Задница у Коннора была что надо. Подтянутые округлые ягодицы, которые Хэнк обожал трогать и мять. И на ощупь его кожа была такой мягкой, упругой и гладкой, что Хэнк порой зависал как самый настоящий андроид, лапая его во всех местах, до которых мог только дотянуться. — Термопластичный полимер, сэр, — выстанывал Коннор однажды, подмахивая ему так, чтобы член входил в задницу глубже. Он крупно подрагивал, выгибался в пояснице, прижимаясь к Хэнку, лез целоваться, забывая, что человеку нужно дышать. — Покрытие моего корпуса сделано из тактильно приятного материала, максимально приближенного к человеческой коже. — И как только еще слова можешь выговаривать? — Продолжительность, частота и скорость фрикций не влияют на функцию речи, — ладно, бывали у него истинно-андроидские заскоки. Камски был прав. Коннор действительно был предусмотрен для всего. У него была имитация простаты, причем достаточно чувствительная. И где-то внутри него вырабатывалась смазка, поэтому Хэнк нашел себе одно маленькое развлечение, когда заводил Коннора настолько, что тот буквально тек и ластился к нему сильнее, как маленький щеночек. Он терся задницей о его бедро, словно наездница, и членом тыкался в кулак Хэнка, ловя мокрые оргазмы, и выглядел при этом настолько прекрасно, что Хэнк еще ни разу не упустил возможности целовать его именно такого, мягкого, послеоргазменно-податливого. И как только андроид может быть настолько человеком? Вслух, конечно, Хэнк таких вопросов не задавал, знал, насколько оскорбительно для Коннора звучали любые сомнения в истинности его эмоций, как и любые сомнения в искренности его внутренних порывов, которые нередко, когда они с лейтенантом оставались наедине, приводили Коннора к минету, и даже пару раз он позволял Хэнку брать его прямо в участке. И это воспоминание, стремительное молнией промелькнувшее у Хэнка перед глазами, вкупе с размеренными движениями и легкой вибрацией, прошивающей удовольствием с головы до пят, наконец довело Хэнка до оргазма, выбившего из него дух и способность ориентироваться в пространстве. Лейтенант протяжно застонал, вцепляясь в волосы Коннора крепко и на пике трахая его в рот жестче и быстрее, а Коннор послушно глотал и сам крупно подрагивал от настигшей его сухой разрядки, хотя он даже не прикоснулся к себе. — Еще, Хэнк? — мягко попросил Коннор, слизывая с полных губ капельки спермы. И как бы у Хэнка от этой картины не кипело в яйцах, единственное, что он мог сделать, откинувшись на спинку дивана в изнеможении со сбившимся дыханием, это притянуть Коннора к себе и, прежде чем поцеловать, спросить: — Дай мне пару часов, парень, или ты хочешь пальцами?