***
Когда я встречаю тебя в самый первый раз, меня зовут Чон Джехён и я по уши влюблен. Тебя зовут Ким Доён и тебе абсолютно все равно на меня. Ты старше меня на год, учишься в академии искусств, не помню точного названия, и всегда носишь голубые рубашки. Я впервые встречаю тебя в коридоре той самой академии, когда приношу документы для поступления. Ты сидишь за столом в коридоре, записывая желающих на музыкальное направление, и я вдруг передумываю идти на иллюстрацию, или что там было, не задумываясь иду к тебе. Ты улыбаешься мне — так принято — и протягиваешь бланк. Я даже не помню, что именно написал там, все о чем я думал, так это о том, что ты буквально в паре сантиметров от меня. Ты помогаешь первокурсникам с заданиями, и много времени проводишь в репетиционном зале. Иногда я сидел за дверью и слушал, как ты поёшь «SundayMorning», ты даже пару раз ловил меня за этим. Я намеренно с треском проваливаю историю музыки, что бы попросить тебя помочь мне с подготовкой к пересдаче. Эти две недели были лучшими в той жизни, потому что я мог без зазрений совести смотреть на тебя, и ты даже улыбался мне. А потом я делаю всего один неправильный шаг и всё катится по наклонной. Ты, наверное, и не помнишь уже, но я признался тебе в своих чувствах. Это случилось за три дня до экзамена, и ты конечно мне отказываешь, собираешь свои вещи и уходишь на час раньше, чем обычно. А я заваливаю экзамен и вылетаю из академии. Так и закончилась первая жизнь, где мы все еще не вместе.***
Во второй раз, я — японец Юта Накамото, а ты приехал из Китая, твое имя Сычён, и я наконец могу поцеловать тебя. Мы оба трейни в компании в Сеуле, название здесь не так важно, и ты тоже любишь меня. Мы встречаемся в тайне, иногда задерживаемся в репетиционном зале дольше остальных, а иногда и не приходим в общежитие вовсе. Ты с детства занимался китайскими народными танцами, поэтому для тебя легче легкого сесть на шпагат, или сделать кувырок в воздухе. Еще у тебя плохо получается разговаривать по-корейски, но даже это не мешает мне любить тебя. Мы лежим на диване в общей комнате, на часах уже три ночи, но нам некуда торопиться. Я перебираю твои светлые волосы, а ты выводишь замысловатые узоры на моей серой майке. Мы переговариваемся на только нам понятном языке, и сейчас я чуть больше, чем счастлив. Ты всегда хотел выступать, петь, танцевать, наверное поэтому, когда из всех трейни выбирают только девять человек, в числе которых тебя нет, ты молча собираешь вещи и возвращаешься домой, в Китай, на прощание говоря мне: — Удачи, Юта. Пожалуйста, никогда не бросай сцену, ладно? Потому что, я - один из этих девяти человек.***
Потом я уже Марк из Канады, а ты — Донхёк из Сеула, и признаешь мне первым. Мы познакомились в интернете, когда ты искал кого-нибудь для практики английского. Нашёл меня. Мы находим общие темы, любимые фильмы и только нам понятные шутки. Даже несмотря на разницу во времени, я был готов бежать к монитору компьютера хоть в 3 ночи, чтобы послушать про то, как ты снова подшутил над своим другом и как бежал потом от него три квартала. Я завидую твоему другу, потому что, он может прикоснуться к тебе и видит тебя семь дней в неделю, а все что могу я, так это сидеть и смотреть тебе в глаза через экран, слушая твой звонкий голос, который иногда тормозил и обрывался из-за плохой связи, и откладывать по десять долларов в неделю на поездку в Сеул. Ты признаешься мне на свой день рождения, опуская взгляд, и я смог разглядеть даже румянец на твоих щеках. У меня в животе бабочки танцуют венский вальс, и голова немного кружится, но я счастлив, правда счастлив. Именно в этой жизни я понял, что отношения на расстояние — это не то что я ищу. Мы были вместе около полугода, постоянно переписываясь и созваниваясь, а потом пришла пара поступлений. И вот тут то, сообщения от тебя стали приходить раз в неделю. Через месяц и вовсе пропали, а когда в копилке не хватало около тридцати долларов, наши отношения растаяли, как снег весной — тихо и незаметно.***
В следующий раз ты приехал выступать в Чикаго, а я просто люблю тебя. Почему-то ты называешь себя Тэном и у тебя очень красивый голос, а меня зовут Джонни и ради тебя я устраиваюсь в охрану. Ты приезжаешь в тур по Америке, а я нахожусь около тебя только 3 дня. Когда ты прилетел из Бангкока, я провожаю тебя до машины, заслоняя от надоедливых фанатов, и держусь совсем близко к тебе. Уже в машине ты жмешь мне руку, просишь обращаться к тебе на «ты» и неплохо говоришь на английском. Я везу тебя в отель, потом стою у твоего номера до шести вечера и везу тебя в концертный зал, где уже собрались девочки старшего школьного возраста с лайтстиками, это так вроде называется, и табличкам «Мы Любим Тебя, Тэн». У меня одна такая над кроватью висит. Это одна из самых ужасных жизней за все время, потому что я нахожусь рядом с тобой только три дня, но не могу прикоснуться к тебе. Я смотрю, как ты улыбаешься всем кроме меня, обнимаешь фанатов и ужинаешь в дорогих ресторанах. На прощание ты оставляешь мне автограф, опять жмешь руку и больше никогда не приезжаешь в Чикаго.***
В этот раз мы вместе сидим в полицейском участке и переводим дыхание. Все таки подраться на улице возле клуба, а потом бежать от полиции три квартала была не самой моей лучшей идее. Ты зло косишься на меня, потирая разодранную коленку через грязные джинсы и почти шипишь: — Вот скажи мне, Лукас, что ты пытался им доказать? — ты не можешь на меня долго злиться, а я не могу тебя не обнять. — Как сильно я тебя люблю, Чону-я, — шепчу тебе куда-то в шею, прижимая ближе к себя и думаю о том, что, возможно, эта та самая жизнь. Но через неделю ты меня бросаешь. Кричишь и плачешь, говоришь о том, как сильно устал и что терпеть меня больше нет сил. А потом молча собираешь вещи и тихо закрываешь за собой дверь. Хочешь спросить, почему я не остановил тебя? Все просто, если ты хочешь уйти от меня, значит это вовсе не та жизнь, которую я ищу. Вкус дешевого алкоголя и рассвет на крыше в полном одиночестве — вот как заканчивается эта история. Прыгать с двенадцатого этажа не так уж и больно, особенно если сердце давно уже разбито вдребезги.***
На этот раз, я был почти уверен, что все получится. Ровно до того момента, когда к нам в класс переводиться Ренджун и наша с тобой дружба трещит по швам. Мы были вместе с самых пеленок, Джено и Джемин — не разлей вода. Обычно нас звали либо вместе, либо не звали совсем. Куда шел ты, туда автомат шел я, и наоборот. Представить нас порознь было сравнимо с Вселенной без Солнца — невозможно. Но потом к нам добавляется он — ученик по обмену из Китая, с одним неровным зубом и владеющим твоим сердцем и душой. Отличник, член школьного совета, с ангельским голосом и огромной симпатией к тебе. Он отнимает тебя у меня, не сразу, но зато окончательно и бесповоротно. Ты зовешь его поиграть с нами в приставку, посмотреть недавно вышедший фильм, пообедать за нашим столом у окна в столовой. А потом, вместо нашего марафона «Звездных Войн», ты мило улыбаешься и говоришь: — Прости, совсем забыл сказать, я пригласил Ренджуна на свидание, так что, давай в следующий раз, ладно? Я хлопаю тебя по плечу и желаю удачи. Домой я не возвращаюсь до десяти, потому что не хочу оставаться один. Поэтому брожу по шумным улицам Сеула и пытаюсь не думать о тебе. Ты звонишь мне в 3 ночи, в красках рассказывая о том, как вкусно пахнет от Ренджуна и как мило он смеется. Рассказываешь об общих интересах и о том, что он тоже любит EXO. Ты так увлечен им, что, кажется, даже не замечаешь, когда я перестаю тебе отвечать, стараясь плакать тихо и в подушку. Ренджун проводит с нами все больше и больше времени, постоянно подсаживаясь ко мне, будто спрашивает разрешения на тебя. Я молча улыбаюсь и глажу его по волосам, удерживая себя от того чтобы, не вырвать их к чертовой матери. А потом вдруг чувствую его губы на своих, его ладони на моих плечах, а его волосы щекочут мне щеку, от него и правда вкусно пахнет. Мы стоим под лестницей на третьем этаже и я вообще не понимаю, что мать твою здесь происходит, пока он не говорит слегка осипшим от волнения голосом, оторвавшись от меня: — Ты мне нравишься, Нана. Очень сильно. Я слышу грохот и поднимаю голову. Ты стоишь на лестнице и взглядом прожигаешь во мне дыру, сжимая кулаки до белых костяшек. Потом срываешься с места, и я тоже бегу за тобой, на ходу бросив Ренджуну что — то вроде: «Прости, но ты не тот кто мне нужен». Я догоняю тебя у школьных ворот, пытаюсь объяснить, что произошло, а взамен получаю удар в нос. Кровь капает на мою белую рубашку, я сижу на земле, пока ты кричишь, о том что я предатель и нашей дружбе настал конец. Под конец, ты плюешь в меня и уходишь, так и не выслушав. Позже, лёжа на земле, захлебываюсь слезами и кровью, пока за мной не приезжает старший брат и не увозит домой. Там моя мама уже ругается с твоими родителями и переводит меня в новую школу, а я молюсь, чтобы следующий раз был последним.***
Но следующий раз вовсе не тот, что я ищу. Да, он намного приятней, чем прошлый, но здесь ты тоже не со мной. Мы — соседи, ты живешь в квартире напротив, выращиваешь базилик на подоконнике и у тебя уже есть пара. Я все еще один, мои волосы цвета томатного супа и я много курю. Я уже и не помню, как звали твоего «мужа», Хансоль вроде, но ты с ним и так идеально счастлив. В вашем доме всегда тепло и уютно, а еще у вас есть собака. Ты гуляешь с ней по утрам около дома. Я знаю, потому что всегда выхожу на балкон в это время покурить и увидеть тебя. Ты невысокого роста и старше меня на год, у тебя до ужаса мелодичный голос и красивые глаза. В Корее все еще запрещены однополые браки, но ты продолжаешь носить золотое кольцо на безымянном пальце правой руки и называть его «малыш». Я готов был прожить так хоть всю жизнь — видя тебя каждый день, даже не имея возможность прикоснуться к тебе, просто зная, что ты счастлив; но твой «муж», его точно звали Хансоль, получает повышение и ваша семья переезжает. Как я это узнал? Все просто, ты заходил ко мне за коробками и обмолвился, что вы улетаете…навсегда. Я желаю тебе удачи, отдаю все коробки, что были в моем доме, даже одну из-под миксера, и тихо закрываю за тобой дверь. Через месяц ты заходишь попрощаться, обнимаешь, пристав на носочки, потому что я все же выше тебя, и говоришь: — Прощай, Тэён, надеюсь мы когда-нибудь еще встретимся. Береги себя. И конечно же, я больше никогда не встречаю Мун Тэиля снова.***
Я встречаю тебя в самых грустных обстоятельствах, когда кажется что времени у нас целый поезд, а на самом деле осталось месяца два, не больше. Но даже за эти два месяца я влюбился в тебя без возможности разлюбить. Тебе 17 и ты везде ходишь с капельницей, мне 16 и я вообще не хожу. Я теперь навсегда прикован к креслу, а тебе нельзя нервничать, потому что твое сердце просто не выдержит. Поэтому и сближаемся — два неполноценных подростка со своими тараканами в голове и скелетами в шкафах. Мне тогда казалось, что ты все знаешь, про все эти жизни и мою любовь к тебе. Этот реабилитационный центр был местом, где мы могли быть собой и быть вместе, тихо шептаться о новых поступивших сюда детях, о том, как не хочется идти на прием к психологу, и как мы сильно отстали по алгебре, хотя это нас волновало в самую последнюю очередь. Очень сложно налаживать контакты со сверстниками, которым повезло больше. Трудно быть как все, когда пока ты передвигаешься по коридору, вместо скрипа подошвы заношенных черных кед об пол, люди слышат скрип колес нового кресла, а черные кеды на тебе всегда чистые. В первый раз ты целуешь меня после просмотра фильма «Виноваты Звезды». Мы шутим, что я похож на Гаса, а ты на Хейзел, плачем над концовкой и пересматриваем понравившиеся моменты. А потом ты наклоняешь слишком близко ко мне, легко касаясь своими губами моих. После этого мы целуемся еще много раз — это дико и неизвестно для нас, но это и привлекает. Обычно мы сидим либо в моей палате, либо в главном зале, дождавшись пока все разойдутся по комнатам. Я притягиваю твое лицо к себе, мягко глажу пальцами, а ты слегка упираешь мне в грудь руками, наклоняясь еще ближе. — Я люблю тебя, Лэлэ, — мой шепот звучит слишком уж громко сейчас. — Это заметно, Джисон-и, — ты улыбаешься и опять тянешься ко мне. Я даже не успеваю попрощаться с тобой. Рецидив происходит ночью 7 июля, твое сердце отказывается работать от слова совсем. Твоя мама долго плачет, не смотря на меня, ее голос дрожит: — Это произошло в три утра… Он просил передать, что… что очень любит тебя, Джисон. Ненавижу 7 июля. И три утра тоже.***
Сколько их уже было? 10? 25? 100? Ни как не могу запомнить, но дело даже не в этом. Дело в том, что, несмотря на все это время, я все еще в поисках той самой жизни, где ты наконец-то вернешься ко мне. И я найду ее. Найду тебя…